Надоело
седина обветшалых дворов,
институтки да пьяные мрази, -
как сказал бы поэт Гумилев.
Где чужбину свою ты похерил
и дубравы свои разметал
вольнодумною тягою трелей
в ресторанном притоне зеркал?
То не кони твои удалые,
не древенчатый скрежет карет, -
пролетают годины смурные
в пелене разъямбических лет.
Эти лавочки, эти бульвары,
эти пальчики плачущих ив,
сумасшедшие падшие лярвы
с распоясанным образом пихт
не ворвутся, как прежде украдкой
под тягчайшею думой словца,
с покосившейся ветром оградкой
и провидческим сердцем творца.
То ли будет ещё, то ли было,
а забытое не возвратишь,
королева прощального пира
отвалила в загнивший Париж.
Не люблю эти чёрные ночи
и московские серые дни,
трезвых Блоков фонарные дрочи,
и Есениных тёмные пни.
Надоели в живительном мраке
с мишурой дожденосной весны
Пироговки гнилые бараки
и Неглинки гламурные сны.
Вот и всё. Не вернуть больше срама,
инвектива кромешный редакт
в покосившемся образе ямба
и анапеста стопного такт.
Не вернуть падших девок колени,
рульку, корешку, гренки, бифштекс,
громких тостов сырые хореи
и законченный наспех инцест,
шумный зал, и немые объятья,
пуританский задротистый нрав,
ваши губки, и мятое платье
в золотистых дубах-колтунах.
Ча-ча-ча!
Максим Новиковский
Свидетельство о публикации №125112009138