Откровения часть 11

Филон ленивым жестом отпустил наложниц. Женщины, шурша шелком, растворились в тенях колоннады, оставив мужчин наедине. Тишина в зале стала плотной, нарушаемая лишь треском фитиля в масляной лампе да далеким плеском фонтана.


Филон повернул на пальце свой перстень, точно такой же, какой теперь был у Иуды, и внимательно посмотрел на своего гостя.


— Скажи мне, Искариот, — начал он вкрадчиво, — за что ты любишь своего Учителя?


Иуда, размягченный вином и сытостью, помедлил. — Он... Он не такой, как фарисеи. В Нем есть сила. Он воскрешает мертвых, Он ходит по воде. Я верю, что Он — Мессия, который освободит Израиль.


— Освободит? — Филон поднял бровь, и в его голосе проскользнула ирония. — От кого? От римлян? От налогов? Или от грехов?


— От всего! — с жаром воскликнул Иуда, приподнимаясь на локте. — Он должен войти в Иерусалим как Царь!


— Должен. Но не входит, — жестко оборвал его Филон. — Сколько лет ты ходишь за Ним, Иуда? Три года? И что вы имеете? Пыльные сандалии, ночевки под открытым небом и проповеди о том, что нужно подставить вторую щеку, когда тебя бьет легионер. Ты не устал ждать?


Иуда опустил глаза. Этот вопрос грыз его самого уже много месяцев. — Он говорит, что Его время еще не пришло.


— А может быть, Он просто не решается? — Филон наклонился ближе, его голос стал похож на шипение змеи. — Послушай меня, мой друг. У каждого великого царя должен быть советник, который способен принять трудное решение. Петр — простак, рыбак с грубыми руками. Иоанн — мечтатель. Только ты, Иуда, умеешь считать деньги и видеть реальность. Ты — единственный взрослый среди детей.


Иуда почувствовал, как лесть теплым медом разливается по груди. — Что ты имеешь в виду?


— Представь, — Филон начал чертить пальцем невидимые узоры на мраморном столе. — Если Иисус действительно Сын Божий, то Ему не страшны ни мечи, ни стража, верно? Если Его схватят, Он будет вынужден явить Свою силу. Не исцелять слепых нищих по углам, а обрушить огонь небесный на врагов! Но пока Ему ничто не угрожает, Он будет медлить. Год, два, десять... Пока ты не состаришься в нищете.


Иуда замер. Мысль, которую озвучил человек в черном, была страшной, но она странным образом перекликалась с его собственными надеждами. — Ты хочешь сказать... что Ему нужен толчок?


— Именно! — глаза Филона сверкнули. — Ему нужен повод. Конфликт. Искра, из которой разгорится пламя восстания. Ты не предашь Его, Иуда. Ты заставишь Его стать Царем. Ты окажешь Ему услугу, на которую у других кишка тонка.


Филон достал из складок своего балахона тяжелый кожаный мешочек и с глухим стуком бросил его на стол перед Иудой. Звук был тяжелым, убедительным.


— Здесь тридцать серебряников. Это цена раба, но это лишь аванс. Первосвященники хотят просто поговорить с Ним. Они боятся народа, боятся бунта. Если Иисус явит силу — они первые склонят перед Ним колени. А если нет... — Филон развел руками. — То зачем тебе идти за тем, кто не может защитить даже самого себя?


Иуда смотрел на мешочек. В его голове звучал голос Иисуса: «Не можете служить Богу и маммоне». Но голос Филона был громче, логичнее, притягательнее. Он предлагал не просто деньги — он предлагал Иуде стать вершителем истории.


— Я... я должен буду просто указать на Него? — хрипло спросил Искариот.


— Просто поцеловать, — улыбнулся Филон одними губами; глаза его оставались холодными, как бездна. — Знак любви и уважения. В Гефсиманском саду. Сегодня ночью.


Иуда коснулся золотого перстня на своей руке. Лев на печатке смотрел на него с немым одобрением. — Хорошо, — выдохнул он, беря мешочек. — Я сделаю это. Ради Него. Чтобы Он наконец начал действовать.


— Конечно, ради Него, — эхом отозвался Филон, наполняя кубок Иуды до краев темным, как кровь, вином. — За твою решимость, Иуда. За Новый Израиль, который мы построим твоими руками.


Иуда залпом осушил кубок, стараясь заглушить внезапный холод, сковавший сердце. Он не заметил, как тень Филона на стене на мгновение приобрела очертания не человека, а чего-то огромного, с крыльями, сложенными за спиной.