Последний бой летчика Остапа Галушки
Киевское небо дрожало от грохота войны, и запах сырой земли смешивался с гарью сбитых самолётов. Люфтваффе чувствовали себя хозяевами: опытные асы, стальные машины, уверенность, выросшая из сотен боёв. Наши Ла-5 горели в воздухе, как свечки. Аэрокобры падали в Днепр, оставляя за собой дымные шлейфы, похожие на надгробные свечи.
Но в тот день воздух над Киевом раскрылся, как разорванный тканый шатёр, — и из разрыва вышел чужак.
Хищник из будущего.
Сверхманёвренный Су-35.
Пилот Остап Галушка едва успел перевести дух. Он привык к небу XXI века — небу, где тебя прикрывают , где радар видит дальше человеческих надежд, где кнопка «пуск» решает судьбу врага быстрее молитвы. Но сейчас перед ним была армада 1943 года — живая стая «мессеров» и «фокке-вульфов».
Он видел их, как на ладони. Они его — нет.
И первый бой начался тихо. Даже слишком тихо для войны: двадцать секунд — и двенадцать точных ракет превратили лучшие немецкие экипажи в немой дым.
Немцы кричали в эфир:
— Ганс исчез! Я ничего не вижу! Где враг?!
Но враг был вне их века.
А потом наступила пауза.
Тишина, которая всегда приходит, когда у современного истребителя заканчивается главный аргумент — ракеты.
Остались только память рук, металл пушки и вера, что Бог не оставляет тех, кто служит правде.
Но ближний бой — это совсем другой разговор.
Скорость — уже враг.
Манёвр — капризная зверюга.
Овершут грозил смертью.
А вокруг — десятки «мессеров», как пчелиный рой вокруг одинокой искры.
— Ну что, старина… — тихо сказал Остап своей машине. — Давай попробуем жить чуть медленнее, чем ты привык.
Он пошёл в вертикаль. Ушёл вверх, словно птица, которой Бог подложил под крылья невидимый ветер.
Немцы не смогли за ним потянуться — моторы закашляли, захрипели, словно усталые старики.
И тогда Остап падал сверху, как сокол с молитвой.
Короткая очередь.
Один снаряд — и хрупкое тело «мессера» взрывалось древесной кровью.
Но топливо таяло, будто свечной огарок на могильной плите.
Оставалось пятнадцать минут.
И вдруг — западня.
Немецкое звено ударило в лоб.
Стекло выдержало. Датчики — нет.
Радар ослеп.
Самолёт стал наполовину глухим, наполовину слепым, но всё ещё могущим львом.
И тогда Остап понял:
назад пути нет.
Оставшиеся снаряды он сберёг для последнего жеста — жеста, который будущие поколения назовут безумной отвагой, а он сам назвал бы просто: «честно сделал, что мог».
Над немецким аэродромом он сорвался в скоростной проход.
Звуковая волна разрушила стоящие внизу самолёты, перевернула машины, бросила солдат в грязь.
Это был удар не человека — века.
Разворот.
Последняя очередь.
Взрывы цистерн подняли в небо чёрные столбы огня — такие, какими рисуют Ад в детских книжках.
И тишина.
Двигатели иссякли.
Су-35 стал тяжёлой птицей без сердца.
Посадка на поле была обречена.
Стойки сломались, земля вспахалась брюхом гиганта.
Удар.
Темнота.
…
Когда Остап очнулся, по кабине кто-то стучал. Солдаты в шинелях, лица обветренные, глаза настороженные.
Он сказал:
— Я свой… украинец. Не стреляйте.
И это было первой правдой, которая изменила историю.
Его самолёт — разобранный, непонятный, чудовищный — тащили на тракторах в Москву.
КБ Яковлева и Лавочкина получили доступ к технологиям, о которых даже мечтать не могли.
Радары. Реактивные двигатели. Катапультные кресла.
Кремль. Ночь. Разговор, от которого пахнет гарью и властью
В кабинете Сталина дым стоял плотный, как туман над Днепром.
Часы тикали устало, будто знали: сейчас решается не день — век.
Жуков стоял, как скала, устремив взгляд вперёд.
Василий — нетерпеливый, горячий, похожий на сына кузнеца, который мечтает о наковальне славы.
А Сталин сидел молча, прищурившись, как хищник перед прыжком.
— Значит, говорите… — протянул он, ковыряя трубкой столешницу. — Самолёт упал… но не наш. И не немецкий.
Он поднял бровь.
— Вы уверены, что это не немецкая провокация?
Жуков шагнул вперёд, ударил ладонью по карте.
— Товарищ Сталин, я своими глазами видел рапорты. Там такие характеристики, какие и в шестидесятых не всякий учёный поймёт!
И он добавил, тише:
— Это не сороковые годы. Этот самолёт… из другого времени.
Сталин не шелохнулся.
Только набрал дым и выпустил тонкой струёй.
— Хорошо. Если так… его надо доставить в Москву. Целиком. Даже если он весит, как ваша бронетанковая армия, Георгий.
Василий вспыхнул:
— Отец, позволь мне возглавить операцию!
Его голос дрожал от рвущейся наружу юношеской дерзости.
— Я подниму полк, прикрою конвой, сам сяду на Аэрокобру. Если враг сунется — отобью!
Сталин дернул уголком усов:
— Ты?
Он поднял глаза.
— Ты хочешь вести операцию, которая дороже мне, чем все ваши ассы вместе взятые?
Василий вскинулся:
— Да! Потому что никто, кроме меня, не рискнёт поднять самолёт, который может оказаться… — он запнулся, — …оружием будущего.
Жуков вмешался:
— Товарищ Сталин, Василий прав. Немцы уже подняли разведку. Если они узнают — бросятся всем Люфтваффе.
Сталин ударил трубкой по столу.
— Ладно!
Глаза его блеснули.
— Василий, вылетай. Только без геройства. Если повредишь хоть один болт — голову сниму лично.
Василий улыбнулся, дерзко, как мальчишка, которому доверили меч.
— Разрешите выполнить.
И вышел, будто шел на свидание с судьбой.
2. В небе. Василий Сталин и Су-35: бой, который не должен был случиться
Аэрокобра дрожала от мощности двигателя.
Весенняя ночь пахла гарью от далёких боёв.
Василий шёл в сопровождении звена — но впереди шел один.
Он искал силуэт, который не должен существовать в сорок третьем.
И вдруг — увидел.
Серебристый, острый, как стрела архангела, Су-35 резал воздух.
Он летел почти бесшумно, на остаточном скольжении, — но живой, дышащий.
Василий выдохнул:
— Мамка дорогая… что ж ты за чудо такое?..
Но чудо вдруг дрогнуло.
Навстречу поднялась пара «мессеров».
Немцы шли в лоб, словно знали, что перед ними добыча века.
— Ребята! — крикнул Василий в радио. — Прикрыть меня!
Аэрокобра врезалась в бой.
Немцы атаковали Су-35 как стая волков мёртвого льва.
Но самолёт, даже повреждённый и отключенный, имел в крыльях душу будущего.
Василий зашёл в хвост первому «мессеру».
Очередь.
Вспышка.
Мессер задымил, как старый чайник.
Второй бросился на Су-35 — пытаясь прострелить кабину.
Василий сделал невозможное для стрелка сорок третьего:
— Он перетянул машину вверх, нырнул вниз и ударил вбок,
как будто сам дьявол держал его за крыло.
Очередь.
Взрыв.
Су-35 остался неповреждённым — настолько, насколько мог.
Василий прошептал:
— Держись, брат. Сейчас домой поедем…
И дал приказ:
— Бережно! Бережно брать его на тросы! Это не самолёт — это икону несём!
Так оперативная группа Сталина окружила место посадки, отбила атаки немцев и зачалила гиганта к тракторам и грузовикам.
3. По земле. Эпопея, которую будут рассказывать шепотом
День за днём Су-35 тащили через болота, просёлки, поля, как раненого титана.
Гусеницы вязли, трактора ревели, солдаты ругались так, что даже вороны улетали.
Но шли.
Потому что приказ был — «любой ценой».
Ночью самолёт светился, как луна на земле.
Солдаты говорили:
— Он живой. Он дышит.
А Василий только отвечал:
— Он нам ещё Родину спасёт.
4. КБ Лавочкина. Тишина святыни
Когда остатки Су-35 привезли в конструкторское бюро, инженеры стояли кругом — молча.
Некоторые перекрестились.
Другие трогали обшивку, будто икону.
Лавочкин сказал тихо:
— Товарищи… вы понимаете, что сейчас произошло?
У нас в руках — не самолёт.
У нас… будущее.
И все там поняли:
с этого дня авиастроение начинается заново.
Мир ускорился на годы.
Война закончилась в 1944-м.
Киев отстояли намного раньше.
Тысячи жизней были спасены.
Но вместе с тем началась гонка вооружений — злее, колючее, подозрительнее.
Союзники косились на СССР, словно на страну, которая прикоснулась к инопланетному чуду.
Остап прожил жизнь под чужим именем.
Он видел, как мир меняется быстрее, чем он помнил.
И в старости, приходя в киевский музей авиации, он тихонько гладил обшивку странного экспоната — того самого, который назвали B-100, чтобы меньше задавали вопросов.
Он шептал:
— Прости, что не смог вернуть тебя домой.
Но ты сделал, что должен был.
И ветер в створках старого ангара отвечал ему мягко, будто согретый солнцем крыло.
Автор Алексей Широков и соавтор Гавриил Моцный 19,11,2025 г Киев Украина
Свидетельство о публикации №125111908077