Твое имя на персидском

Я думал, приобрёл внезапно загорелый тон.
Блистательный и южный городок Лион –
от старой мостовой исходит жар;
от чувств горячих чуть не схватил удар.
По дому вьётся виноград –
показалось, забыл про жизни бывшей смрад,
и негy милую вдруг сменит листопад.
Прольётся в мой бокал домашнее вино –
как будто вот оно, уже пришло.

Меня обставил конокрад:
дарёный конь исчез в мечтах.
Глупо было цепляться за него.
Мрачные голоса ведут теперь в метро –
прозаичный мир вещей,
транса поездов и рельс речей,
обыденных и праздных мелочей.
Проезжаем мимо трухлявых древних гаражей.

Кондуктор змееликий злобно улыбнулся
и вытек быстро на перрон.
За железки ржавые выбежал за ним:
«Постойте! Вы обронили свой шеврон!»
Откуда кондуктор-то в метро? Кто же он?
С шипением едким хвост меня схватил –
замызганный шеврон я обронил.
«Ленметрострой» на нём я буквы различил —
сон глубокий от объятий крепких.

Окутанный туманом,
закутанный снежинками и льдом,
проснулся я на мостовой.
Кондуктор рядом сидя,
дряхлый и седой:
«Ну что ж, сыночек, я домой».
Купола Казанского двоятся на глазах,
суда проходят,
чайки лают в парусах,
вьюга бьётся о прохожих –
всех друг на друга не похожих.

Твоё имя на персидском значит море,
а на русском всё же – горе.
Что ж, увидимся не скоро.
Волны ходят нездорово,
словно вечно между ними ссора.
Будто только отмотав свой срок,
улыбнулся мне морщинистый дедок.
Ворон с змеиным языком ведёт меня вперёд –
иду и перескакиваю лёд.

У Петропавловской закурил я сигарету –
дед мне протянул галету.
Швырнули в воздух мы монету:
будем счастливы ли к лету?
Ворон каркнул деловито:
«Сейчас такая dolce vita».
Чокнулись мы «Балтикой»
и продолжили смотреть на Балтику.