Песнь Алёне

В таёжной глуши, где тропы заметает зима,
Где утро встаёт в полчетвёртого — тьма ещё там,
Жил дом у опушки, в нём светло было и тепло,
Отец — лесоруб, мать — доярка, и дочка белокурая красавица
Алёна.
Она шила, варила, училась, мечтала вдали
От этих лесов, от тяжёлой земли.
Но в ненастный день, когда ветер рвал ветви,
Ствол упал на отца — и не стало защиты.
Мать гнулась пот тжестью забот, а дочка взрослела быстрей,
Чем солнце над елями, чем снег на ветрах.
Когда мать слегла, Алёна вошла в телятник —
Там тень поджидала, там злобный мотив…
Молчала.
Через неделю — гроб, через месяц — детдом.
Там смех был как нож, там ночлег был как гром.
Она бежала в ночь, босая, сквозь холод и страх,
А за спиной — лишь фары, и голос: «Садись…»
Он кормил, одевал, но в глазах — не добро,
А в кемпинге, в тьме, разорвалось всё равно.
Она слышала смех, как он хвастал друзьям:
«Отнял гордость её — вот мой новый трофей…»
Но в кабине, под матрасом, лежал ствол «Сайги»,
Отец учил стрелять — не для крови, для жизни.
Щелчок затвора, свет через лобовое стекло,
И мир посерел, и время ушло…
Тюрьма. Срок. Выход. Но уже не та,
Не девочка из тайги — сталь, лёд, пустота.
Её боялись «воры», её слово — закон,
Но в глубине, под коркой, жил детский сон:
Храм.
Она выбрала край, где люди ещё помогают друг другу,
Где боль не скрывают, где верят в услугу.
На лесопилке — глаза, на улицах — слух,
Кто слаб, кто в беде — она знала вдруг.
Матерям — овощи, старикам — дрова,
Подросткам — работа, где честь, не беда.
А «тёмным» — налог: «Десять процентов на свет,
Или завтра ваш склад превратится в скелет».
Деньги в тетрадь, ни копейки мимо,
Каждый рубль — как молитва, как шанс невредимый.
И когда старуха сказала: «Нет храма…»
Алёна кивнула: «Будет. Я дам вам…»
Воровской фонд — половина, деревня — доски,
Бывшие «трудные» — руки, не слёзы.
Они строили тихо, без криков, без славы,
Чтоб в храме пахло деревом, свечкой, не златом.
И когда крест поднялся над лесом, как знак,
Люди пришли — и стояла тишина.
Она встала у иконы, свечу зажгла,
Сказала лишь: «Здесь вам помощь. Зовите меня».
Теперь её дом — приют и штаб в одном,
Утром — чай, днём — разговор с «деловым»,
Вечером — ноты, велосипеды, смех,
Но взгляд её — сталь, но голос — не грех.
Она не святая. Она — как огонь,
Что греет, а не жжёт, что хранит, а не тонет.
И если скажут: «Пойдём к Алёне», —
Это значит: «Есть надежда. Есть дом. Есть закон».
В таёжной глуши, где тропы заметает зима,
Где утро встаёт в полчетвёртого — тьма уже там,
Стоит храм, и в нём — тихий свет,
И имя её — не месть, не страх, не бред.
Алёна.