Судьба таежной Алёны

В глухой таёжной деревушке, куда зимой дороги заметало так, что до ближайшей станции приходилось добираться на лыжах, жила небольшая семья: мать, отец и их дочь — белокурая красавица по имени Алёна.
Дом их стоял на краю деревни, у самого леса. Отец, крепкий мужчина с мозолистыми руками, работал лесорубом. Он любил лес, знал каждый его уголок, но работа была опасной. Мать трудилась в колхозе дояркой — вставала в полчетвёртого утра, чтобы успеть до рассвета. Алёна, старшая в семье, помогала по хозяйству, училась в деревенской школе и мечтала о большой жизни за пределами тайги.
Всё рухнуло в один ненастный день. Отец заготавливал древесину, и на него упал ствол дерева. Скорая не успела доехать по размытой дороге. Семья осталась без кормильца.
Матери пришлось вдвойне тяжело. Она работала от зари до зари, но денег едва хватало на самое необходимое. Алёна взрослела быстро: научилась готовить, шить, вести хозяйство. Когда мать простудилась и слегла с тяжёлой пневмонией, девушка взяла на себя её обязанности на ферме.
Однажды ночью, когда Алёна разносила корм в телятник, туда зашёл пьяный скотник. Он давно поглядывал на девушку, но она старалась держаться от него подальше. В тот вечер пути пересеклись в тёмном углу, где хранился корм. Добром это не кончилось.
Алёна не сказала матери ни слова. Она замкнулась в себе, а через неделю мать скончалась от осложнений пневмонии. Девочку и её младшего брата забрали в детский дом.
В интернате жизнь оказалась не легче. Старожилы-мальчишки издевались над новенькими, особенно над хрупкой белокурой Алёной. Она терпела, сколько могла, но однажды ночью сбежала.
Босая, в тонком платье, она шла по одинокой трассе, заливаясь слезами. Холодный ветер пронизывал до костей, но душевная боль была сильнее. Когда силы почти иссякли, позади замигали фары. Остановилась фура. Водитель, грузный мужчина с масляным взглядом, предложил подвезти.
Первое время всё казалось терпимым. Он кормил её, давал одежду, но в глубине души Алёна чувствовала неладное. Всё вскрылось, когда они остановились на ночлег в придорожном кемпинге. Водитель, опьянев от власти и безнаказанности, силой взял девушку. Мир в её глазах посерел, словно затянутый пеленой дождя.
Сквозь слёзы она услышала, как он хвастается своему приятелю-дальнобойщику, как «отнял девичью гордость». Взгляд Алёны упал на матрас в кабине. Под ним она заметила ствол ружья — «Сайгу», охотничий карабин. Стрелять её учил отец с детства.
Резкий щелчок затвора разорвал тишину. Через лобовое стекло прогремел выстрел.
Так, в попытке обрести счастье, Алёна обрела несвободу. Её осудили. Отсидев положенный срок, она вышла на волю — но уже не той наивной девушкой из таёжной деревни. В её глазах горел холодный огонь, а в душе не осталось места для слабости.
Она стала стальной. Беспощадной к несправедливости. Её боялись даже воры в законе — некоронованная «смотрящая», чей взгляд замораживал кровь, а слово становилось приговором. Но в глубине души, где-то очень далеко, всё ещё жила та белокурая девочка, мечтавшая о счастье в таёжной глуши.
После освобождения Алёна не вернулась в большие города. Она выбрала маленький посёлок на отшибе — такой, где люди помнят, что значит помогать друг другу. Поначалу её принимали настороженно: слухи о прошлом расползаются быстрее огня. Но она не оправдывалась и не объяснялась — просто начала действовать.
Алёна устроилась на лесопилку — не из за денег, а чтобы знать, кто и как работает в округе. Вскоре к ней потянулись люди:
• матери одиночки, которым не хватало на лекарства;
• старики, чьи пенсии уплывали на оплату дров и крыши над головой;
• подростки, которых тянуло в дурные компании из за безнадёжности.
Она не раздавала деньги — она находила решения:
• договаривалась с фермерами о бесплатных овощах для многодетных;
• выбивала квоты на лечение через краевые программы;
• устраивала ребят на подработки к проверенным мастерам.
Воры в законе по прежнему её боялись — но теперь использовали этот страх иначе. Алёна установила негласный закон: «Каждый, кто крутится в тёмных делах, отдаёт 10;% на помощь людям». Отказаться было нельзя:
• один «авторитет» попробовал — на следующий день его склад сгорел дотла (без жертв, но убедительно);
• другой пожаловался «старшим» — те лишь пожали плечами: «Она не трогает наши схемы. Пусть берёт своё».
Деньги шли в общий фонд. Алёна вела учёт в толстой тетради — ни копейки мимо.
Однажды к ней пришла старуха из соседнего села:
«Дочка, у нас даже молебна отпеть негде. Храм разрушился ещё в 60 х…»
Алёна молча выслушала, а через неделю приехала на место. Руины церкви стояли среди берёз — молчаливое напоминание о том, как легко потерять святое.
Она решила построить храм. Не роскошный, а простой — чтобы в нём пахло деревом и свечами, а не золотом и тщеславием.
Средства собирали так:
1. Воровской фонд дал основу (Алёна лично отсчитала половину от накопленного).
2. Местные жители приносили, кто что мог: доски, гвозди, варенье для строителей.
3. Бывшие «подопечные» — те самые подростки, которых она вытащила из беды, — работали бесплатно после смены.
Когда купол с крестом вознёсся над лесом, в посёлок съехались люди со всей округи. На службе стояла тишина — такая, что слышно было, как капли воска падают на пол.
Алёна не произносила речей. Она просто поставила свечу у иконы Богородицы и тихо сказала:
«Теперь у вас есть место, где можно попросить помощи. А если не хватит — зовите меня».
С тех пор её дом стал чем то средним между приютом и штабом:
• по утрам — чай для старушек и разбор их проблем;
• днём — переговоры с «деловыми» (теперь её кабинет — старая баня — внушал трепет сильнее любого офиса);
• вечером — уроки для детей (Алёна научила их читать ноты и чинить велосипеды).
Она не стала святой. В её глазах по прежнему читалась сталь, а голос мог заморозить кровь. Но теперь этот холод защищал слабых, а не калечил.
И когда в посёлке говорили «Пойдём к Алёне», это означало не страх, а надежду. Потому что она доказала: даже из пепла можно построить храм — если не дать погаснуть огню внутри.