Монолог мухи

Меня сегодня разбудил не просто стук - прямо над моим ухом какой-то энтузиаст решил отбарабанить соло на барабане. В голове, размером с маковое зернышко, творилось нечто непотребное: там обосновался злобный карлик с молотком и наковальней. Я рискнула открыть глаза. Ошибка. Свет бил в зрачки с жестокостью следователя на допросе, а воздух густел до состояния кисло-молочного супа с ароматами вчерашней капусты.
«Так-так… Кухня… - с трудом пронеслось у меня в черепной коробке. - Классное место для ночлега. Особенно если ты не посуда».
Обычно-то я спала в комнате. Мужчина, у которого я живу очень хороший, его квартира - просто рай для несанкционированного жильца: выбор спальных мест от дивана с историей до бархатных штор. Но видимо, вчера меня понесло на подвиги, и я решила, что моя подушка - это липкая столешница.
А началось все с банального побега от дождя. Летела я себе, мокрая, несчастная, а в окне Василия - свет, тепло и обещание халявы. Ну, я, дура сентиментальная, и влетела в форточку. Обстановка порадовала: чисто, пахнет чем-то съедобным, а сам абориген сидит, книжку читает. Мужик ничего так, симпатичный. Я, естественно, сразу на разведку - приземлилась на стол проверить, что там по провианту. А он… О чудо! Не стал размахивать тапком, не начал истерично трясти полотенцем. Вздохнул, отломил микроскопический кусочек бутерброда и тактично отодвинул его в мою сторону. Я тогда подумала: «Вот он. Мой кормилец. Мой личный меценат». Ну и осталась. А чего уходить-то? Я тихая, неприхотливая, мне много не надо. А он, как выяснилось, не жадный и приветливый.
«Что же вчера было? – мучительно соображала я. – И отчего гудит, словно взлетает «Боинг»? А, это холодильник. Похоже, у него тоже тяжелое утро, и он мечтает сорваться с цепи и укатить в закат».
Память потихоньку возвращалась, принося с собой ясное осознание: это похмелье. Щедрая, но коварная дань от вчерашних возлияний Василия. Каждая клеточка моего микроскопического тела кричала, что мир внезапно стал больше, тяжелее и липче. Даже гравитация, чувствуя мою уязвимость, тянула вниз с утроенной силой.
–Доброе утро… – просипела я, едва шевеля хоботком. -  Помолчи, пожалуйста… Я тут умираю, а ты тут лишниезвуки заставляешь меня обрабатывать. Некультурно.
Он почему-то начал махать руками, словно отбивался от роя невидимых пчел.
-Эй, полегче с жестами! - взвыла я, едва увернувшись от его ладони-вентилятора. - Сам же создаешь все условия для моего личного алкопокалипсиса! Крошки, капельки винишка, иногда и чего покрепче… Наш домашний алкоголизм - это твих рук дело! Воды бы дал, а? Аспиринчик? Ну, Вася, ну…
Он что-то пробормотал, и в этом бормотании я снова услышала свое «имя» - то самое, состоящее из шипения и нецензурных жужжащих выражений.
-Я не «зузузу» и не «жужужу»! – возмущенно зажужжала я. – У меня есть имя! В теории! Живем вместе, а ты даже имени не выучил! А еще у меня есть достоинство! Самое что ни на есть че.. мушинское, мушное, мушиное…О, мушиное!
Я перебралась на верхотуру –  на холодильник, чтобы иметь моральное превосходство и не быть пришлепнутой, и уставилась на него. На Василия.Я застала его совсем другим, может быть и это были не его лучшие годы, но раньше тут пахло пирогами и жизнью, а не тоской и прокисшим борщом.
А потом с Василием что-то стряслось. Сначала я радовалась: ура, он теперь только мой! Никаких конкурентов в лице других женщин, никаких липучек, никаких едких пшикалок. Никаких скандалов с хлопаньем дверей. Один, тихий и несчастный, целиком и полностью мой.
Но очень скоро я поняла: зря мужик пропадает. И захотелось мне дико ему помочь. Такому мужчине пропадать — преступление.
–Вася, Васек… Был же мужик с руками! А теперь ты – это то, что от него осталось, и я. Все от тебя отвернулись. Одна я, твой верный иждивенец, держусь. Так что не маши на меня, а то останешься в гордом одиночестве со своим борщом.
Я замолчала, слушая, как он тяжело дышит. И в этой тишине мне дико захотелось, чтобы он наконец-то меня УСЛЫШАЛ. Не как назойливый звук, а как голос.
–Если бы ты меня слышал, знаешь, что бы я сказала? Жизнь, Вася, – это река. Не Верхняя Волга, конечно, а так, небольшой, но бойкий ручей.
Начинается с едва заметного родничка. Течет, набирает силу, вбирает в себя дождевую воду, талый снег – всякую всячину. Москва, как говорится, не сразу строилась, и река не сразу становится широкой. А как же камни и коряги? Обязательно будут. Налетишь на такую – пена, брызги, истерика. Но что,остановиться? Фиг вам! Река то обойдет, то подточит, то с плеском перепрыгнет и побежит дальше. Потому что ИНТЕРЕСНО, Вась! Что там, за поворотом? Весной она полноводная и холодная, летом – теплая и ленивая, осенью пускает в плавание желтые листья, как флотилию крошечных кораблей. Скучно? Да иногда – до зевоты. Но это же и есть жизнь, понимаешь?
А можно, как ты, – налететь на одну здоровенную корягу, уткнуться в нее мордой и сказать: «Всё, я приплыл». Стоять на месте. Сначала вроде ничего, тишина, спокойствие. А потом… начинается болото. Все, что было наработано, – заиливается, зарастает тиной и тоской. Вместо соловьев – лягушки квакают. Хотя тут, если честно, даже лягушки сбежали, не выдержали депрессивного фона. Так что выбор небогатый, Вася. Либо пан, либо пропал.
Ты на моих глазах сдулся, как воздушный шарик. Сдался и сдулся. Чего тебе не хватало-то? Все было: жена-красавица, дом – полная, прости господи, чаша… Ну, случились проблемы, а у кого их не бывает? Тяжело – да. Но это же не навсегда! Я, между прочим, видала виды. Все как-то устраивается, если лапками шевелить. А ты сидишь с мухой на кухне, лохматый, и от тебя пахнет вчерашним махором.
Такой мужик был… Золотые руки! Все в этой квартире ты сам делал!
Ну, посмотри на эти руки! А голова-то светлая была… когда протрезвеешь, само собой. А пел как… заслушаешься!
Он что-то пробормотал, уткнувшись лбом в стол. Что-то про то, что он никому не нужен.
–Чего? Какие возражения? Думаешь, никому? А я? Начни с меня! Я твой стартовый капитал по возвращению в общество!
Он вдруг резко встал, и в его руке сверкнуло кухонное полотенце – орудие массового поражения в наших краях.
–Не пугай! Я тебя не боюсь! Кто тебе еще правду в глаза скажет? Ах, «лучше умереть»? Это ты зря. Смерть – она дама с характером, сама знает, когда и к кому зайти. Не надо ее торопить, а то придет не вовремя. Шевели лапками, Вася! Шевели!
Полотенце со свистом рассекло воздух, но я уже была в безопасности, прилипнув к потолку в позе мыслителя. Я смотрела сверху на его согнутую спину, на трясущиеся плечи. «Плачешь, Вась? Правильно. Поплачь, станет легче. А потом берись за дело. Я в тебя верю». Только я в тебя и верю. Но он меня не слышал. Мои слова, мои перлы мудрости так и не долетели. Они утонули в гробовой тишине его остановившейся реки, которая давно уже превратилась в зловонную лужу. А я, как последняя блондинка в этом болоте, продолжала свой бесконечный и комичный танец над тиной.