Поэзия для шкафа

.
#школа_сонета_критические_обзоры_2025
#антология_русского_сонета
#топонимический_сонет_сонет_селфи





ПОЭЗИЯ «ДЛЯ ШКАФА»: Зачем писать, если никто не тронет?


Литературная новация в эпоху тотальной исчерпанности сравнима с отчаянной попыткой, предпринимаемой последними марафонцами вымирающего вида, пробежать еще один круг по стадиону, трибуны которого давно опустели, а лавровые венки замещены скупыми, алгоритмически выверенными лайками, подобными каплям дождя на ржавой кровле, стекающим в общую ленту забвения. Это попытка, которая, при всей своей внешней революционности, почти всегда оказывается до дыр затертой пластинкой старого граммофона, на которую кто-то неумело приклеил этикетку, утверждающую, будто бы эта мелодия, столько раз уже игравшая на похоронах очередного «-изма», на сей раз – подлинно нова.

Вопрос о том, всё ли новое есть хорошо забытое старое, – вопрос, от которого веет затхлым воздухом университетских аудиторий, в которых уже давно не открывали окон, – представляется  в корне неверно поставленным, поскольку он предполагает наличие некоего гигантского сундука с сокровищами, из которого мы, как заправские мародеры, выуживаем то один, то другой поблекший артефакт, тогда как на деле мы имеем дело с бесконечным океаном культурного аллюзивного шума, в котором тонет любой, даже самый громкий, собственный голос, – и проблема современного автора заключается отнюдь не в его вторичности, поскольку вторичен по определению любой, кто осмелился заговорить после Гомера, а в катастрофической атрофии той самой функции,  которая позволила бы ему распознать новое-в-себе и отделить его от безликого нового-в-мире, этого сирена, ежеминутно соблазняющего дешевыми спецэффектами и сиюминутными трендами.

И вот, погруженный в этот оглушительный информационный шторм, в котором новости о падении одних империй и возвышении других смешиваются с рекламой чудо-сковородок и душераздирающими историями о котиках, автор, этот вечный невротик, ищущий уединения, предпочитает замуровать себя в интимном уголке творчества, куда не долетают крики рынка и требования публики, – создавая тем самым невыносимо комфортную, стерильную зону индивидуального творческого комфорта, которая, подобно барокамере, надежно защищает его от сквозняков внешнего мира, но одновременно лишает его того жизненно необходимого трения о реальность, без которого любое высказывание рискует превратиться в беззубое бормотание себе под нос. В этой ситуации рождается парадокс: даже создав нечто подлинно ценное, некую поэтическую жемчужину, автор обрекает ее на вечное пребывание в раковине собственного нежелания быть услышанным, – и она, эта жемчужина, остается незамеченной, обнуленной с презентационной точки зрения, уподобляясь дереву, которое падает в лесу, где нет ни одного уха.

Возьмем, к примеру, только что прошедшую, «игру в города» с ее «сонетом-селфи» / топонимическим сонетом, – мероприятие, на первый взгляд, сугубо камерное. Но попробуйте, зайдя в городскую библиотеку своего города N, отыскать сколь-нибудь внятный сонет, посвященный этому самому городу N, – и вы с изумлением обнаружите, что в 990 случаях из 1000 вас ожидает полное фиаско: нет не только сонетов, но зачастую и самих авторов, осмелившихся облачить местные достопримечательности в столь стесняющие их формы. Участники же прошедшей игры,  сами того не подозревая, стали первыми, кто рискнул нарушить это заговор молчания, – и я бы им, не мудрствуя лукаво, рекомендовал не полениться и отослать свои творения в региональные газеты, сопроводив их короткой, но емкой пометкой: «Первый сонет о городе N», – поступок, одновременно и наивный, и исполненный глубочайшего пафоса, который, быть может, пробудит в каком-нибудь местном чиновнике от культуры желание учредить премию, а в школьном учителе литературы – провести необычное внеклассное занятие.

И вот это простое, почти что детское понимание того, что любой город достоин сонета, неминуемо ведет к следующему, куда более амбициозному действию – к созданию  первого цикла сонетов, которые, подобно поэтическому путеводителю, проложат «туристический» маршрут не только по карте области, но и по лабиринтам местной мифологии. И здесь, отбросив прочь ложный стыд и академические предрассудки, следует довериться голосу места, той самой географии, которая, как  определили ранее, обладает властью над каноном, – позволить кривому переулку диктовать смещенную цезуру, а протяжному гулу церковного колокола – растягивать ямб в почти что дольниковый распев, создавая аномальные вариации канона, в которых и заключается подлинная, а не декларативная новация.

Следующая часть игровых практик – «путевые заметки», надеюсь станет наглядным примером таких сонетных циклов, – циклов, которые, расширяя географию городов, одновременно сужают фокус до той самой точки, в которой личное переживание места становится единственно возможной формой универсального высказывания в эпоху, когда глобальное окончательно выродилось в оглушительно банальное.




.