Картезианский триптих III

Когда он смотрит
на глухое броженье, на вращение тел слепых
на площадях и на шумных улицах, как вдоль них
копошится всё та же жестокая брейгелевская игра,
как течёт и как пенится черновая людская икра,
он думает,
мол, зачем это всё опять и опять, о боже,
как это всё повторяется, на неолит похоже,
и опять механизмы птенцов тычут клювами в тело мамки
и повсюду одни тела, только тела одни, только самцы и самки.

Тогда он скажет или не скажет даже,
а немо попросит – Господи, ведь это не я ?! не я же –
только место моё, только тело моё пустое,
черновая схема, пространство необжитое,
сделай так, чтоб я жил, чтобы изредка был я,
ведь быванье моё – это не только моё усилье,
но и что-то ещё дословесное, что-то как вдох такое
саднящее где-то внутри и в каждую нутрь влитое.

И когда он опять посмотрит
не глазами, а ясным светом льющимся изнутри,
он скажет – о, Господи, сколько хочешь, сколько можно ещё повтори,
повторяй опять и опять легких пар переклички,
да будут их игры просты, да будут птенцы и птички
гомонить,
в спелых кронах пусть так же шумят ассамблеи,
да будет в темнях темно, но всё же в светлях светлее,
пусть ты устал смотреть это кино всё то ж, но
если можешь ещё продли, если ещё возможно.