Саньтия даков 92

У реки двух времён
реют стяги пяти владык,
что низвергли Буребисту-царя:
тур ярый,
зубр грозный,
медведь бурый,
лев рыкающий,
пчела-трудолюбица.

Со двух берегов
на мост вековечного союза «Вэляв»
стекаются геты и даки,
дабы и далее пребывать давами –
волками, чей вожак в высокой белой крепости.

Неподалёку же,
во крепости той самой,
обретается Лоро Матич,
сам из ретарей рыщущих,
муж премног силой и славою.
Одевает его челядь во багряницу царскую, -
да предстанет пред ликом Даждьбожиим,
ибо предсказано,
что станет он новым владыкой столицы,
все народы Дакии объединит.

Жертву приносят Яриле,
воеводе грозного Перуна,
огню предавая пряжу
судьбы не-воинской
и доли не-царской.

Страг же, сурицу возливая Рагутису,
напевает: «Напои нас верою-правдою,
как сей рог златой напоён допьяна!»

Озирая бояр,
гудцы во множество труб дудят, -
звуки со земли подымают,
со двора метут мётлами звонкими,
и дарят их горним высям,
небо Даждьбожье сиянием наполняя,
велегласно во жерла Солнца взывая.

И вот, в ответ,
промчалась по земле пара зайцев,
явившихся будто из небытия.
Вера в Мару тяжким грузом ложится на плечи собора, -
столь велико и грозно знамение!
Как бы не пасть заживо, не испустить дух на месте,
коль ему не последуешь!

Могучий Лоро,
на престол возводимый силою,
ныне по воле божьей смирился
и принял жребий свой.

Изо всего войска давов,
в коем пеших пятьдесят тысяч,
конных же три тысячи,
водил воевода Кормио
в Нувиду шесть тысяч витязей,
полегло же из них пять тысяч
юнаков сарматских,
что храбро сражались,
словно щитами землю вспахивая…

Посредством поросёнка жертвенного
царь возносит к богам-покровителям Дакии
добычу, в Нувидской крепости взятую,
а теперь волами влекомую,
на двух повозках сложенную, -
без малого пять тысяч вещей разнозлачных.

И, когда боги дар сей приемлют,
ради Перуна зажигая юнацкие души-светочи,
вознося на двор Его звёздами,
земною частью сего сияния
одаривает Лоро своих приспешников.

Царь выслушивает трёх старейшин,
воеводу своего Котополо Эригерия –
Полудива Лихого
и многих сановников новоназначенных,
ныне им наделённых дарами,
внимает речам верноподданным
и вестям о деяниях важных.

И коли по речам тем выяснится,
какие дары не заслужены,
хотя и принадлежат вечу по праву,
те под стражею бдительною
рассекает он секирой огромною
да в пучину речную ввергает,
на самое дно ниспосылая.

За сим занятием врасплох застают его
те несогласные, из области Парула,
кто не присягнул царю предуказанному,
чьи дары уже на дне почивают.

Лоро делает вид, убоялся, мол,
отступает, мол, ко крепости.
Сам же хищною птицей вигой
налетает на край непокорный
да железным войском своим
словно когтями
захватывает стада Бенуды,
воителя великого,
вождя восставших,
кои ныне со слезьми повинятся
да виру за непослушанье заплатят.

Служивший Буребисте и им же отринутый,
а ныне вновь во свой чин возведённый
и вновь нарекаемый «отче»,
тем самым – дважды великий,
Дикин, вседунайский великий жрец,
дланями мощными
поднимает царя пред народом:
«Се ваш владыка – Лоро Адус,
иллириец славный – как деды ваши,
волк лютый – как праотцы ваши!»;
возносит и пред богами:
«Се – Трасо Дэвсо могучий,
се – трак, небеса потрясающий!»

И ныне все геты городские,
вкупе с укрощёнными парульцами,
возводят его на престол, пустовавший недолго,
в Сармизегетузе-граде.

Как Дикин вожречился дважды,
так и царь воцаряется дважды,
и приемлет знаки власти
у алтаря храма Младого Бога
при совете жрецов городских
из рук самого Дикина,
великого жреца бойцеров.

А после,
когда Месяц Каве своим ликом сияет
на небе тёмном как бездна,
на царя надевают облачение скорбное,
дабы от лица народа всего
возложил он рога добытые,
ото стад Бенуды взятые,
ко алтарю предков,
дабы почтить память павших воинов,
что поддержали богов,
когда они указали,
кому отныне сидеть
на земном престоле Перуна.

Речёт он тогда слово к собору всему:
«Туры мои милые!
Лазы души павших приняли
и в чертоги Мары отвели.
Мы же курения для Неё возожгли,
и потому из Её владений
распределились бывшие наши соратники
по угодьям, кому где подобает,
и у каждого витязя,
равно как и щитотряса,
ныне свой кров.
А пища, что мы для них уготовили,
принята ликами Пятерицы чтимой,
ибо воины наши отныне среди богов!
Возливайте же Даждьбогу
не слёзы, а вино рубиновое,
дабы в замену павших ратей
сей щедрый повелитель живущих
ниспослал бы в тела младенцев
души гетов славных!»

Таков суд сей смуте,
что рунами начертан,
когда золотой пластины
Даждьбог касался лучами:
вся жизнь, коль мудро помыслить,
есть резанье знаков на камне, -
сии наши книги любимые,
в коих славления воссылаются
Дыю, во тайне пребывающему,
тысячи бесов расточающему единым взором,
хранителю усыпальниц...


___

(на основе переводов Дана Ромало, Ц.Б. Стэфаноски, Рэзвана Ангела, В.Н. Тимофеева и Свабуно)