глазах

Механизм в груди щёлкает — не сердце, не душа, просто шестерёнка, заржавевшая от смысла. Кто-то когда-то подумал, что мысль — это птица, а теперь она — тень на экране томографа, мигающая в такт импульсу, который не спрашивает, хочет ли она лететь. Детство — время, когда мир ещё можно сломать пальцем, а потом собрать обратно, но уже без намерения. Наука идёт по коридору, выключая лампы: сначала громы стали разрядами, потом любовь — допамином, теперь очередь за тем, что шепчет «я». Все объяснения уходят вниз по лестнице, где ступени — это забытые боги, а перила — нейроны, обмотанные верой в выбор. Нет нужды спорить о цепях или свободе — цепи сами себя носят, свободные руки только имитируют жест. То, что раньше звалось «желанием», теперь — сбой в программе, которую никто не писал, но все исполняют. Сознание — это комната, в которой зеркало смотрит на пустоту и называет её именем. Мы не природный феномен, мы — ошибка в уравнении, которая настаивает, что она решение. Аргумент не требует слов — он уже в пальцах, когда они дрожат над клавишей, не зная, кто нажимает: человек или последовательность. Всё, что осталось от смысла, — это эхо в черепной коробке, повторяющее: «я есть», пока не начнёт повторять: «было». Иногда кажется, что разум — это просто способ, которым тело объясняет себе, почему оно ещё не остановилось. Но объяснения умирают первыми — задолго до того, как погаснет свет в глазах.