Пряжа. Цикл стихов

ПРЯЖА

(стихотворения)


ФЛЯГА
Капля на дне сосуда вовсе не основание для рефлексии,
Тем паче для каждого утра не повод рассуждать о бессмертии,
Да, штукатурка соседнего дома вдруг обнажает цвет кирпичный,
Может быть согласно закона Ома, а может и что-то привычней,
Некто долговязый и в красной куртке ищет на газоне, вероятно, «закладку»,
В соседнем с подъездом «Озоне» все следует установленному порядку,
Если не проезжать мимо кладбищенского райцентра – там, где трепещут флаги, –
Мир не изменен в своём сосуде, подобном солдатской фляге.

ВИЛЫ
Проезжая где-то в окрестностях Трои,
даже не вспомнилось, что нас было трое,
может быть больше, а может быть меньше,
не это влияло на всё в дальнейшем.
Дали, впрочем, оказались жестоки,
тому послужили свои пророки,
мечи давно перековали в танки,
и их теперь ржавеют останки
где-то в проходе под Фермопилами
упавшими дронами и старыми вилами...

ЛИФТ
Домашний адрес собственного  бытия
не связан с возможностью переезда,
даже если не делить на "Ты" или "Я",
адрес ограничен границей подъезда,
током, важен и сам этаж,
и время работы лифта,
чтоб не впадать в житейский раж
и как бы из этого что-либо не вышло...

СТОН
Встреча с ангелом  даже белым
под небесною синевой
не сулит быть спасённым с телом,
разве что  – душевный покой.

Но покой, говорят, только снится
тем, кто разумом одержим,
и листает чужие страницы
то ли Греция, то ли Рим.

То ли век серебром омытый
(золото всё прогоркло вдруг),
и весь смысл (доселе скрытый)
всех берет на святой испуг.

Если штык, то уже трёхгранный,
от туманных костров весь дым,
Ну, а стон – тогда окаянный,
иже всё, что бывает с ним.

ИХТИОС
Гидропроект  это тоже искусство,
в котором не может быть пусто.
Во-первых, всё заполняет вода,
небо расчертят уже провода,
говорят, останется место для птиц,
а также отдельных лиц.
Правда, будут сложности с рыбой,
мало будет её под этой глыбой,
впрочем, со временем умножится ихтиос,
если уменьшится сам сапиенс.

ЛОВИТВА
Пространство и впрямь ограничено коридором,
Чтобы стать не слышным, не надо быть вором,
Время, говорят, определяется часами,
Чтобы стать чужим, не надо быть с нами,
Сериалы стали снимать и зимою и летом,
Даже за ледяным парапетом
Призрачный свет иногда мерцает,
Голос хрипит, очевидно, в рации,
Именно так формируется эта речь,
Ум и сердце никак уже не уберечь,
Не сойтись и не в крике и не в молитве,
Это так опять в утиной охоте.
Или в иной какой древней ловитве.

ПЛАСТИК
Пусть рыбы снова смотрят из дверей,
Аквариум весь высох безвозвратно,
А собеседник – шустрый воробей –
словесность препарирует превратно,
художество всегда являло твердь
и пластилином гнуло и ломало,
пластичным основанием на треть,
хотя и этого уже не мало.
Железом этим пламенеть
на четверть века же состава,
с утиною охотой подобреть,
не растерять всё основанье сплава
грядущих технологий, нейросеть
рыдает снова над овечкой Долли,
чего не оправдать и не пресечь,
как самый вкус той самой горькой доли...
Но, впрочем, доля или боль
не более чем часть пейзажа,
пространства кожи,  подноготных воль,
густая паровоза сажа,
судоремонтный там завод,
не суть – пусть танки иль вагоны,
одной тональности извод –
всё те же вопли или стоны.
Слезинок малость и клинок
изъят из сокровенных ножен.
Пророк навеки  одинок,
пластмассы крошево в подножье
как будто белые снега уже повсюду, навсегда...

ПОВЕСТЬ
Не хочешь ли ты кофе, любезный пациент,
Сие аутодафе имеет свой акцент,
Ведь времена меняются так скоро
И тот, кто в Риме мог считаться  вором,
Сегодня вовсе оказался не у дел,
Пусть и считает, что он очень преуспел,
Рабов же множество, молва,
В Оке клюющая плотва,
Всё, право же, такая мелочь,
В сравненье с вечностию зрелость
Тончает малостью самой,
Чтоб выти вправду на покой,
Не лишней будет чистой совесть
Как истинная перед небом повесть,
Но повесть жанр проходящий,
Диеты список всех щадящий,
Как отражение часов среди каналов и мостов,
Да Русский Север, хлад и прель,
Пернатых в утешенье трель,
Ещё полярная сова всех лучше будет за глаза
И слух её поставь пример,
К бытийной лёгкости примерь,
Где изогнула рельс стальной
Зима, не человеков боль...
Роман себя весь исчерпал,
Иззаржавел как самосвал
Карьерной доблести песков
С мазутом, атомом таков,
Хотя не износил шинель,
И сервис шинный и апрель,
И оттепель, всему пора
Тогда ж настала, на ура
Плотиной  хлынула за дверь.
Таков роман. Ему не верь.
Одна осталась борозда в пейзаже этом,
                словно в теле:
Как будто в прошлом холода,
Грачи к тому же прилетели...

ДУРЬ
К уходу Зилова всё опустело,
вся водка выпита, побито тело.
Была б душа, собранье язв,
в ней покопаться хоть бы раз.
Но нет души, а есть засов,
курок, туман среди лесов.
Здесь даже Чехов не бродил,
хоть проезжал на Сахалин.
Всё в прошлом. Порох отсырел.
И не годится самострел.
Какое время? Да, дожди.
Зима, наверно, впереди,
построены все города
и все пути и навсегда.
Охотничья горька настойка.
По поведению тоже тройка
была когда-то в дневнике.
А камни чёрные в реке
не отражали всей лазури.
Из-за наставшей взрослой дури.

ПИЛОТ
Военным был сосед летун,
Он преуспел в тогдашнем небе,
Любитель был гитарных струн,
Всегда при водке и при хлебе,
Служебным был напротив дом,
Но не военным был тот дворик,
Союз готовился на слом,
Сосед не важный был историк,
Но мог всю разъяснить модель
И схему покоренья Марса,
Имея должность и шинель
Чуть ранее Илона Маска.
Простой неведомый народ
В его лице казался ближе,
Чего не может знать пилот
Хоть в Вашингтоне, хоть в Париже.

НЕ-ЕВКЛИД
Геометрия Лобачевского не путешествие в круг стакана,
Однако же в кругосветку лучше выходить рано,
Говорят, выйдешь себе на Запад, но вернёшься с Востока,
И если вернёшься, будет тебе одиноко,
Предупреждают, может напасть полярный сплин,
Даже в Африке, а не только среди острых льдин,
Следует также опасаться носорога,
Хотя он даже не помесь единорога,
С последним в этом столетии всё сложнее,
Среди охотников нет единства по вере,
Пропавший без вести в прошлом не может найти возврата,
Интернет и нейросеть в этом виновата,
Пусть и хороша генерация изображения,
но её лицо не вызывает доверия
У знавшего виды завзятого альпиниста,
Глубокого водолаза или просто туриста,
Чьи кости сожгло  вулканом
В позапрошлом столетии, говорят, что славном.
Увы, проблема с этим Не-Евклидом,
Вряд ли сегодня он будет ликвидным.

ДОМНА
В бездне воздуха и света
образы кружат воздушно,
Каждый шар, словно планета,
путь вершит свой простодушно.
Идеальна эта форма,
ничего нельзя придумать,
Винни-пух ещё не скоро
будет в жанре постмодерна
в стиле истинного вздора
и направо и налево
раздавать оттенки смысла,
шутки в образе бытийном
И пространства коромысло
домной в образе литейном.

ТЛЯ
Пепел и зёрна, и зёрна и пепел,
Мяса не надо, не нужен и вертел,
Почва издревле зовётся землёю,
Чем отзовётся, безгласною тлёю,
Слово пророка, а может поэта,
Только про пепел, только про это,
Станет зерно неумолчною сталью,
Далью далекой, заветною далью,
Ключ к повороту всей этой земли,
Чтоб навсегда всех избавить от тли.

ПАТРОН
Солнце победы, луны поражение,
Варвары, звери, истоки сомнения,
Гроздья рябины, последние смоквы,
Мака соломка, подземные  гроты,
Остров сокровищ или Возрожденья,
Иль от эболы всё то же успение,
Пира весь мир как война скоротечен,
Словно патрон не долговечен.

ПИОНЕР
Мурзилка та была постарше
Картинок вовсе не весёлых,
Не скажешь, что пейзаж был страшен,
Скорее, в красках дней суровых
Себе масштабно полотно
С метелью Пушкинской легло,
С Свиридовым  мело светло,
Но Шостаковича лекало
Ещё до Шнитке так звучало,
Что вся мурзилка  постарела,
А пионер пошёл налево
С натуралистом изучать
(Материю, увы, напрасну)
В Далёко, бывшее прекрасным.

ПРЯЖА
То, что никогда не могло быть, но вот оно,
может заставить выть
волчьей стаей, что всё одно
там, где медвежий угол,
там, где чёрный уголь,
что называется антрацит,
да, где Магнитка или просто магнит,
когда сходятся все полюса,
когда равноценны все веса,
и говорит один репродуктор,
а двигается только кондуктор,
так формируется фон пейзажа,
а раб и тиран в нем лишь пряжа.

ОДА
Не так уж плоха и шинельная ода,
себя всегда реализует природа,
последней свойственно отвечать на «что»,
хотя поэту любезней «Кто»,
при том, что Кесарь не всегда тиран,
что, впрочем, не избавит тебя от ран,
не важно и то, съест ли он рогалик
среди министров или северных лаек,
Кесарь всегда нуждается в нашей поддержке,
потому как всегда в личной издержке,
слишком широка вседневная жертва,
а уж глубина не подвластна сверке
того, что и когда пожнется,
потому и утомлённое солнце
на былом патефоне
всегда актуально на общем фоне.

ВВЕДЕНИЕ
Говорят, это были крутые ступени,
Все собравшиеся были в теме,
Наверху ожидал первосвященник,
Каждый сам себе современник
О святыне может всегда гадать,
Но вместима лишь благодать,
И ступеней тех крутизна
Все века исполняет сполна.
И хотя Тебе всего несколько лет,
Ты идёшь – всего будущего тихий Свет.

ПОЛОТНО
Разодралась та завеса, что сплетена была
рукою самой чистой избранной, тяжела 
ложится ночь на землю, хоть впереди  восход,
но кто из живших смертных
удел Её поймет.
И потому незрима вся эта высота,
никем не одолима такая простота
в истории замеса, где сбыться всё могло –
терпения завеса и ангела крыло.

МАРС
Пространство космоса никак не ляжет в смету,
не то, что из себя Сибирь, Урал,
хотя не просто просчитать всю-всю планету,
но ведь блоху наш мастер подковал,
Да, макро-ход пред микро равноценен,
Куда не брось проникновенный взгляд,
уже и Марс, как кладбище полезен,
коль скоро бытие лишь тонкий яд.

КРОШКИ
Геодезия не круче астрономии,
и никакой тебе тут антиномии,
Беломорканал не хуже Герцеговины Флор,
просто разный о твердь упор,
Кремлёвский погост – всего лишь кирпич
с вурдалаком по кличке Ильич,
чем будет оправдаться на суде,
явно не крошками в бороде...

СУЧОК
У невских берегов не достаёт вина,
в процентах спирт идёт и тяжела вина
незыблемых ветров и северных культур,
и меди у подков и всех архитектур,
где Марсовы поля, где поле для дуэли,
и Черная река, грачи не прилетели,
ведь спирт ректификат не обнажит сучок,
на невских берегах всегда взведён курок.

ЧУМА
Какой выпал жребий – револьвер или нож,
иную плоть лишь гранатой проймёшь,
требует крови священный долг,
страшнее, чем тигр, хуже, чем волк,
таков, однако, сам человек,
он же рабочий, пусть имярек,
Гришка да Яшка, а так же Петро,
кто их опишет, какое перо?
Лев Николаич да Пушкин-поэт,
их в этом доме заведомо нет,
нет уже света, как дёготь вся тьма,
это не люди, это чума,
где их рожали, кто их рожал,
руки да ноги невидимых жал,
лезвий летучих голодная сталь,
было что было, вся кончилась старь,
Русь истощилась всего за три дня,
лишь остаётся чумы вся родня,
а впереди и Приморье и Польша,
на что дуновения хватит побольше,
можно и гвозди из этого мора
делать, прочнее для тьмы вся опора.

ЛОМ
В детстве хвастать собранным ломом
вряд ли было можно с самим пополамом,
хотя в более поздние сроки, что только не втемяшилось на уроке.
кстати, матрос Железняк
был в этом контексте надёжный хряк.
И не слишком зажился в войну
и прогремел на всю страну.
Кто тельняшкой его его вооружён,
тот успешней собирает лом.

ХВОСТ
Радость познать без печали,
мнение есть что нельзя.
Где-то в пейзаже с цветами
скрылась сомненья змея.
Сколько уже воспевали
правды грядущий восход,
Трали пускали и вали
не закрывающих рот.
Может, потом пожалели,
даже создали указ
то ли зимой, то ль в апреле
всё запрещающий в час
всех неизбежной побудки,
мобилизации в рост –
там, где цветы незабудки,
змея отброшенный хвост.

СКАЗКИ
Доступны сказки понимания,
Как и понятие "война",
Из детства к гибели призвания
Как чаша выпиты до дна,

Энергии полно пространство,
Весь оцифрован телескоп,
У чёрных дыр своё убранство,
И не возьмёшь их на «гоп-стоп»,

Уже все выучены гласы,
Затёрт словарь до новых дыр,
Темнеют мирозданья массы
И в прошлом сказка Мойдодыр.

ЭПИТАФИЯ
Дальние страны, синие дали,
С башни посмотришь – ещё не пропали,
С башни в начале, поздней уже с вышки,
Хвост то ли волчий, то ли от мышки,
Рвы как всегда, как всегда и мосты,
Взгляды, бойницы все так же пусты,
Копья, мечи, прочий металл
Не заржавел, не перестал,
Дали все так же, как прежде синеют,
Дроны как птицы ещё преуспеют
Переиначить всю географию,
Даже не надо слагать эпитафию...

ДРУГ
Как возникает стих в ночной тиши надменной,
Быть может, это луч и лопасть у цветка,
Самозабвение уже без всякой меры,
Стремление к огню всего лишь мотылька.

И красок этих всех туманны аметисты,
Сальери вновь и вновь обожествляет звук,
Вина его состав опишут романисты,
А Реквием –  его столь гениальный друг.

ТРАДИЦИЯ
Вся земля усыпана снегом или звёздами
Или это небо под ногами слёзное,
Чем писать последнее стихо же творение –
Может кровью сердца, может отступление
Это всё к позициям выбранным заранее,
Ведь традиционно мира это здание.

(Ирмологий)
Потопить тучами слез змея истинный подвиг есть,
Только в сердце же этот источник отселе
Ежечастный и еженощный здесь,
Потом поста  угасить угли страстей,
Если взять оружием истощание Слова,
И безмолвие вне всяких вестей,
Умирание каждый день снова и снова,
Созидается так ограда оград,
И невидимо истинный возрастает дом,
Поздним вечером этому путник рад,
Змеем враг отползает тайком.
И не царствует ныне в округе разбой,
Пряжей скоро прострется ткань,
Легионами встроится рой
Светозарный в грядущую рань.