Архитектура отречения

Андрей Сергеевич построил свою жизнь как дом — тщательно, с расчётом, без единой лишней детали.
В двадцать три года, когда случилась авария — мотоцикл, дерево, больница, — врачи сказали: ходить будете. С палочкой, но будете. Это уже везение.
Везение. Странное слово для того, кто до аварии играл в баскетбол, ходил в походы, мечтал о путешествиях.
Но Андрей принял диагноз как данность. Как архитектор принимает сложный участок — с уклоном, с неподходящей почвой. Не спорит с рельефом. Строит под него.
Он отказался от того, что стало недоступным. От спорта. От танцев. И — самое главное — от любви. "Это не для меня," — сказал он себе. — "Есть вещи, которые работают только для тех, у кого ноги здоровы. Любовь — одна из них".
И построил жизнь вокруг того, что осталось.
Работа — архитектурное бюро. Музыка — коллекция пластинок. Книги. Прогулки по вечерам вдоль набережной. Одиночество, возведённое в систему.
Это не было несчастьем. Это было равновесием. Хрупким, но устойчивым.

Люда появилась в его жизни как архитектурная ошибка — неожиданная, необъяснимая, разрушительная.
Она пришла на встречу клиентов. Жена заказчика. Молодая, красивая, с рыжими волосами и странным взглядом — не насмешливым. Оценивающим. Как будто она смотрела на него и думала: "Что это за конструкция? Прочная ли она?"
Андрей сидел за своим столом, показывал чертежи, объяснял планы, и всё это время чувствовал её взгляд.
Когда они ушли, он подумал: "Опасная женщина".
И забыл. Или попытался забыть.

Но Люда не забыла.
Через неделю она пришла к нему одна. Без мужа. Сказала: "Я хочу обсудить детали проекта".
Они обсуждали детали три часа. Потом она сказала: "А теперь покажите мне ваши любимые места в городе".
Он отказался. Вежливо, но твёрдо. "Извините, у меня много работы".
Она улыбнулась. Не обиделась. Просто сказала: "Жаль," и ушла.
Но на следующий день пришла снова.
И на следующий.
Она не напрашивалась. Не навязывалась. Просто приходила. Садилась напротив. Говорила о проекте. Потом — о музыке. О книгах. О городе. О том, как ей здесь тесно. Как ей скучно с мужем. Как она чувствует, что живёт неправильной жизнью.
Андрей слушал и молчал. Он знал, что это опасно. Знал, что она ломает его архитектуру. Но не мог остановить её. Потому что впервые за долгие годы кто-то смотрел на него не как на калеку, не как на объект жалости, а как на мужчину.
И это было сильнее любой осторожности.

Он влюбился не сразу. Влюблялся постепенно, как здание оседает на фундаменте — медленно, неотвратимо.
Сначала просто думал о ней. Потом — ждал её визитов. Потом — не мог работать, если она не приходила.
А она приходила всё чаще. Говорила всё больше. Садилась всё ближе.
Однажды она положила руку на его плечо. Просто так, мимоходом, как будто случайно. Он замер. Не дышал.
Она убрала руку и посмотрела на него долгим, испытующим взглядом. В нём была насмешка. Но и что-то ещё. Озорное любопытство. Как будто она проводила эксперимент и смотрела, что получится с этим подопытным.
Он начал разрушаться.
Его тщательно выстроенная архитектура жизни трещала по швам. Он не спал. Не ел. Работа валилась из рук.
Коллеги спрашивали: "Андрей, ты в порядке?"
Он отвечал: "Да, всё нормально," и продолжал разваливаться.
Потому что впервые за двадцать лет он хотел. Не рационально, не сдержанно. Хотел так, как хочет человек, которому всю жизнь не хватало воздуха, а теперь вдруг открыли окно.
Он хотел её. Её руки. Её губы. Её тело. Её запах. Её смех. Хотел быть с ней не в офисе, не в деловой беседе, а просто. Рядом. Как мужчина с женщиной.
И знал — это невозможно.
Потому что она замужем. Потому что он калека. Потому что это всё — игра. Её лукавая игра. Она смотрит, до какого предела можно довести человека, прежде чем он сломается.

Однажды она пришла поздно вечером.
Офис был пуст. Только он, за своим столом, под настольной лампой.
Она вошла без стука. Села напротив. Смотрела молча.
Потом сказала: "Вы избегаете меня".
Он не ответил.
— Почему? — спросила она.
— Потому что это неправильно, — сказал он тихо.
— Что именно?
— То, что вы делаете. То, что вы играете со мной.
Она наклонилась вперёд. Её лицо было близко. Очень близко.
— Кто сказал, что я играю?
Он посмотрел на неё. В её глазах был вызов. Холодный, расчётливый вызов.
И вдруг он понял.
Она проверяла. Проверяла, может ли он выдержать. Может ли он хотеть её так сильно, что забудет о своей осторожности, о своей выстроенной жизни, о своей физической неполноценности.
И он не выдержал.

Он встал. Подошёл к ней. Прихрамывая, неуклюже, но решительно.
Она смотрела на него снизу вверх. Не отстранялась.
Он протянул руку. Коснулся её волос. Рыжих, блестящих, пахнущих духами.
Она закрыла глаза.
Он наклонился. Поцеловал её.
Она не ответила на поцелуй. Просто сидела. Неподвижно.
Он отстранился. Посмотрел на неё.
Она открыла глаза. И в них был тот же холодный, оценивающий взгляд.
Потом она встала. Отошла на шаг.
— Вы серьёзно думали, что я это позволю? — сказала она тихо.
Он не ответил. Стоял, как вкопанный.
Она взяла сумку. Пошла к двери.
У порога обернулась.
— Вы жалкий, — сказала она. — Жалкий, смешной, уродливый человек. И вы думали, что я могу захотеть вас? Вы?
Она презрительно усмехнулась.
И ушла.

Андрей стоял посреди офиса и не двигался.
Внутри него что-то сломалось. Как у здания, когда выбивают несущую опору. Сначала трескается одна стена. Потом другая. Потом крыша начинает проседать. И наконец всё обрушивается разом.
Он медленно опустился на стул. Сидел в прострации, глядя в пустоту.
Всё, что он построил — вся его архитектура отречения, вся его система защиты, вся его тщательно сконструированная жизнь — всё это обрушилось в одно мгновение.
И под обломками была только боль.

Он не знал, сколько просидел так. Час. Может, два.
Потом встал. Взял палку. Вышел из офиса.
Ночь была тёплая. Звёздная. Город сиял огнями.
Он шёл по набережной. Медленно, прихрамывая, опираясь на палку.
Мимо него проходили редкие прохожие.
Он дошёл до края набережной. Там, где вода плещет у каменного парапета.
Остановился.
Посмотрел вниз.
Тёмная, спокойная вода. Масса холодной воды.

Он думал: можно закончить это сейчас. Один шаг. Один рывок. И больше не будет боли. Не будет унижения. Не будет этого жалкого, смешного, уродливого человека, который думал, что может быть счастливым.
Можно просто уйти. В воду. В темноту. В покой.
Но он не шагнул.
Не потому, что испугался. Не потому, что передумал.
А потому, что вдруг понял: это было бы слишком лёгким концом.
Для неё.
Она хотела сломать его. Хотела увидеть, как он рухнет. И если он сейчас шагнёт в воду — она выиграла.
А он не хотел, чтобы она выиграла.
Андрей повернулся и пошёл назад.
По набережной. Через город. Домой.
Шёл медленно, с трудом, опираясь на палку.

Он вернулся в офис на следующий день.
Сел за стол. Открыл чертежи.
Работал.
Коллеги спрашивали: "Андрей, ты в порядке?"
Он отвечал: "Да, всё нормально".
И работал.
Строил заново свою жизнь.
Пусть менее красивую, но свою.
Пусть в ней нет любви.
Зато в ней есть достоинство.
Достоинство человека, который не сдался.