сервант

Родиться гоблином стеклянным
мне в прошлой жизни повезло.
Быть безделушкой безымянной —
не весть какое ремесло.

Стоишь себе в пыли, в серванте,
и в ус не дуешь. Дон Кихот,
чей крёстный — старина Сервантес, —
поэт, солдат и патриот, —

пылится рядом, полкой ниже.
На старой кляче, со щитом.
Безумный взгляд, судьбой обижен,
потешным выглядит шутом,

седой идальго. Древко пики
рассохлось. Смыслу вопреки
бросает вызов дикой клике.
О, трепещите ветряки!

Солонки, рюмки, чашки, блюдца
дрожат от топота копыт.
О, если б кляче навернуться!
О, если всадник усидит!

Не сдобровать вам, вражьи дети!
На фотокарточку отца
перст указует: «Ты в ответе.
Призвать к барьеру подлеца!»

Скрип. Отворилась дверца шкапа.
Вниз головой— ночной полёт.
Врёшь, не возьмёте на арапа!
Кобыла на ноги встаёт.

Ночь. Тишина. Немного грустно.
В окно полоской лунный свет
иллюзий, сотканных искусно,
не освещает. Сказки нет.

Мир без иллюзий — постный, скучный —
пропитан плоскою тоской.
Придай ему объём. Озвучен
пусть будет смехом. Шутовской

колпак примерить, право слово,
будь оборванец иль инфант,—
всё лучше, чем сто лет лажово
собою украшать сервант.