Принимая дар небесной тишины

Он не спускался, нет, с небесных гор,
Он возникал, как тихий сон из дымной ваты.
Мир, позабывший о парче узор,
Замер в предчувствии богато одетой маеты.
Еще вчера гнила листва, как ржавчина на меди,
И ветер гнул остовы черных ветвей,
И небо плакало в луже-блюде
Слезой холодной и горестной всей.
Но ночь, вздохнув, затаила дыханье,
И хмарь, как полог, свисала с шестов.
И вот… рождение, первое явленье…
Не хлопья, не хлопья — призраков покров,
Словно Вселенная, устав от тяготения,
Пускала в пляс немые семена,
Чтоб замесить из звездного веселья
Немое, чистое полотно.

Одна, другая… паутинной лестницей
Спускались вниз, кружась, не зная цели.
Казалось, время стало на коленях,
Чтоб проводить их взглядом колыбели.
Они ложились на асфальт, на щеки,
На остывающий гранит карнизов,
На грубый лак засохшей ранее строки,
На мир, что был так остро-некрасив.
Их миллиард, их легион несметный,
И каждый — шестигранный дивный сплав
Холодной логики и теплоты заветной,
Что в сердцевине кристалла сохранял.

И вот уже не пепел, не пылинка,
А саван бархатный, мерцающий покров.
Он хоронил ушедшего палинка,
Где каждый звук обрублен и суров.
Топтали грязь и пошлость оттиски
Сапог, не знавших этой чистоты,
Но снег лежал, как длань святой Софии,
На ребрах крыш, заборах, на столбах.
Он был молчаньем после долгой брани,
Прощеньем, что нисходит свыше ран,
И белизной, что затмевала грани
Меж королем, нищим и буйным пьяным.

В нем утопала память о паденьях,
О жухлой позолоте прошлых дней.
Он был началом, точкой отступленья
От скучных догм, от истин без затей.
Стекло окошка, тронутое инеем,
Хранило тайну ледяных цветов —
Узор, что не подвластен был святыням,
Возник, чтоб растаять в утро часов.
И каждый, кто выходил в то утро первым,
Ступая в глубь нетронутого полотна,
Чувствовал, как в душе, давно неверной,
Вновь прорастает вечная весна.

Не оттепелью, нет — надеждой хрусткой,
Что в каждом шаге робком рождалась вновь.
И мир, одетый в эту белоснежку уютно-грустную,
Обрел утраченную вновь любовь.
Любовь к молчанью, к простоте, к покою,
К летящей в никуда пустой строке,
К горячему дыханью над кружкою,
К узору на заиндевевшем стекле.
И первый снег, как первая страница
Книги, что пишется зимой суровой,
Сулил и вьюги леденящей лики,
И оттепели, пьянящие, как слово.

Он шел, стирая цвет, оставляя лишь свет и тень,
Превращая шум в приглушенный, ватный покой.
И казалось, в эту ночь исчезала дня лень,
И душа парила над суетой земной.
Он был обещанием, он был чистым листом,
Он был искуплением осенней грязи и слякоти,
Он был первым снегом, что выпал тайком,
И в каждом дворе, и в каждой дремоте.
Он шел, и земля затаила свое дыханье,
Принимая дар небесной тишины,
Чтобы утром проснуться в сияющем одеянье
Немой и прекрасной новизны.