Пятое письмо

13 ноября 2025.

«Болезненная перспектива формальности, тянущая жилы без наркоза; мрамор, сковывающий лаву, необходимость экивоков без объективного повода, очередная вивисекция искренности во имя чего – игр под бархатом? проверки моей реакции? страха возобновления? Почему ты просто не хочешь заговорить со мной снова, как тогда? Что в этом такого сложного?

Я так устала. Желаешь еще раз поиграть в свое ледяное зазеркалье и поиск доказательств того, что ты сам осознаешь и без моих слов? Что ты – нужен, что ты – важен, что я так ждала живого прикосновения, и не дождалась, и все же ничего не ушло и не растаяло, несмотря на все искусственные перерывы и недосказанности.
Неужели ты думаешь, что я ничего не вижу? Что я не в состоянии угадать подтекст и увидеть твой силуэт там, где ты пытаешься его спрятать? Не понимаю намеков, вопросов, хождений вокруг да около?  Не чувствую, где ты, а где нет?

Если да, то разочарую – я гораздо более внимательная, чем даже ты привык думать, и гораздо более тонко чувствующая, чем это демонстрирую. Твой почерк настолько сильно впечатался в мое восприятие, что даже там, где, кажется, ты его слегка искажаешь и набрасываешь поверх покрывало таинственности, я его ощущаю фибрами души, а не логикой. Поэтому я вижу гораздо глубже, чем тебе кажется. Но ты же в это не поверишь, верно? У меня же нет никаких доказательств, где именно – ты. Кроме дрожи в твоем присутствии и моей интуиции. А ты везде.

Впрочем, это всего лишь милые игры, не более. Мне интереснее узнать, когда ты уже поймешь, что я прикипела к тебе без всяких игр. Что не вырвать это, не оторвать – если только с кожей, да и то не факт, что это чувство не пустило метастазы (пустило).
А может (очевидно), ты давно все осознал, просто тебе это абсолютно не нужно? Игра радовала тебя нежными касаниями слов в той мере, в какой ты хотел себе позволить, а как только ты ощутил, что я захлестываю тебя сильнее, нежели бурлящий ручеек, почувствовал, что теряешь контроль и выстроил дамбу?

Или же тебе все еще нужны какие-либо доказательства моего неравнодушия?
Не слишком ли их много и так? Ты же превосходно умеешь читать между строк, верно? Что же сломалось в этот раз? Когда во всех моих мыслях, и рифмах, и тихих нотах – ты. Кто, во имя всего святого и несвятого, бога и дьявола, там еще может быть после того, как ты переступил порог, обжился, обнажил меня, а затем оставил на столе ленту, а в воздухе – пару вежливых пожеланий и вышел, не закрыв дверь? Ты на самом деле думаешь, что я могла запереть ее? Или бежать за тобой нагая по коридорам, что-то неистово требуя? Что я могла пригласить кого-то еще после того, как узнала, каково это – когда во мне резонирует твоя чуткость, а на коже застывает твоя откровенность? Наивный.

Или просто проще думать, что этих доказательств нет, проще не замечать бесстыдно лежащее на поверхности? Такое обнаженное, такое доверчивое, как распустившаяся невинность, как раскрывшаяся и небрежно отброшенная лилия. Впрочем, какая еще невинность, это явно не про меня (ты же знаешь).
Хочешь, чтобы я открыто написала, что именно я к тебе ощущаю, чтобы вербально обозначила то, что расцвело и упрямо не желает умирать, уходить, вжившись в каждую клетку, слившись с моими мыслями? Что проросло настолько глубоко, что я уже не пытаюсь это искоренить (да и зачем)? Ты, не называвший своего имени, хочешь, чтобы я назвала тебе то, что чувствую? Думаешь, это справедливо?

Что же… раз тебе это так нужно.
Просто, знаешь, я всегда так хотела и надеялась это сказать тебе впервые тихим шепотом на ухо, а не опостылевшим за последний год эпистолярным жанром холодных букв, не могущих согреть тебя теплом моего дыхания….. Но раз ты, очевидно, так сильно избегаешь моего физического (да и в целом – любого) приближения, как будто это обрушит пол под твоими ногами, либо исказит твой идеально выстроенный мир какой-то ирреальной призмой, то тогда я не буду надеяться на то, что мне предоставится иная возможность, более приятная, нежели сейчас.

Я тебя люблю, друг мой.
Без многозначностей и аллюзий.
Надеюсь, это достаточно прямолинейно, чтобы ты мог убедиться в том, что с моей стороны не осталось недосказанностей».