Четвертое письмо

18 октября 2025.

«Ты снова начал появляться в моем пространстве в том образе, в котором тебе более комфортно. Я упорно делаю вид, что не знаю, что это – ты. Если тебе так незыблемо важна эта видимость конфиденциальности, я опять сыграю по твоим правилам. И наверное, опять проиграю. Правда мне до сих пор неведомо, чем эти правила обоснованы в твоей голове, но я привыкла не задавать лишних вопросов. Я их вообще никогда не задавала, так ведь? И на самом деле, мне просто невероятно отрадно, что ты возник хотя бы – вот так, поэтому никаких вопросов я и не хочу задавать. Да и зачем. На те, что меня волновали, я ответила себе сама. Возможно, я ошиблась. Но мне не хочется думать, что тебе нравилось играть моими чувствами. Я упрямо отказываюсь верить, что ты до такой степени лишен благородства.

Какое непривычно странное для нашей убогой реальности слово – благородство. Будто выпестованное в пожелтевших страницах книг, которые давно никто не читает. Я всегда видела это самое благородство в тебе как некий стержень, который составляет основу твоей личности. Так что не переживай, я не думаю о тебе дурно и на самом деле, меня давно не волнует вопрос, почему ты менял все эти роли, утверждая обратное. Я обнимаю тебя за гранью этих ролей и образов, потому что мне важны вообще не они, мне важна твоя суть. А она просвечивает сквозь каждый наброшенный тобой плащ, если уметь рассмотреть. И хотя другие этого не видят, я видела всегда. И повторюсь, я никогда не думала, что это – странно, глупо, бессмысленно. Просто, по всей видимости, тебе так комфортнее, тебе это необходимо. Кто я вообще такая для тебя, чтобы требовать, чтобы ты все это снял? Если ты не хочешь, ты имеешь на это полное право, сердце мое. Я нагая, ты одетый, и мне вообще не стыдно. Ты столько раз ощущал меня нагой.

Я ведусь на этот привычный звук твоей дудочки крысолова, в полной мере осознавая, что происходит. Но опять же мне не хотелось бы, чтобы тебя это напрягало. Ты не виноват в том, что я – это я, не укладывающаяся в стандартные шаблоны восприятия. Мне вообще не хотелось бы, чтобы ты испытывал какие-либо неприятные эмоции от следов, оставленных нашим с тобой взаимодействием, я уже об этом писала. Если бы я могла стереть это сожаление, неудобство, напряжение, я бы это сделала. Obliviate. Но я не могу. Я могу просто просить тебя видеть в произошедшем между нами нечто теплое, хрупкое и прекрасное, достойное твоей улыбки. Не надо сожалений, стыда, разочарования. Неужели ты бы не хотел повторить то, что случилось, даже в том объеме, в котором это случилось? Ну не на океан, а хотя бы на бокал с океанской водой. В нем плещется русалочка, которая привыкла дарить тебе свой голос, и никто другой его не будет слышать и тем более – слушать.

Почему, спросишь ты?

А что подарили – те, другие? Кроме острой боли, разочарования, обесценивания, опустошения? Ты же подарил чувство наполненности, принятия, нежного восторга, веры в мои силы – одного этого уже достаточно, чтобы я пела только тебе. И нет, я не считаю это чем-то уничижительным для своей гордости. Я тешу себя мыслью, что где-то время от времени ты перелистываешь старые письма, и вникаешь в мое творчество, и это тебя согревает. Значит, я могу до тебя дотянуться хотя бы им, и подарить тебе крохотную частичку того, что ты захочешь принять. А если не читаешь – я все равно буду продолжать говорить и петь, потому что мне не хватает душевных сил держать это в себе. Мне легче выплескивать. Я не настаиваю, чтобы ты читал. Я вообще ни на чем не настаиваю. Я просто улыбаюсь каждый раз, когда ты появляешься хотя бы мельком, и перечитываю то, что сохранилось, и падаю в горькое наслаждение собственного тела, представляя на нем твои руки. Но я не рискну чего-либо потребовать. Не рискну тем ценным, что было, чтобы натолкнуться на эти изысканные мраморные стены, которыми ты отгородился. Я всегда наивно думала, что если ты захочешь, ты вернешься сам – не потому, что я соревнуюсь с тобой в попытке выяснить, кто сильнее. Я и так знаю, что ты сильнее хотя бы потому, что ты мужчина, прошедший многое из того, что мне не снилось. Не потому, что я желаю тебе что-то доказать. Просто я не хочу потерять то малое, сокровенное, что мне досталось  – осталось – и в ответ коснуться опять мрамора. Не хочу разбитой вдребезги надежды, которая держит меня на плаву. И даже если она никогда не реализуется – а я понимаю, что эта вероятность есть – я буду счастлива, что она послужила мне опорой.

Просто позволь своему ангелу, он будет наблюдать за тобой из-за портьеры и охранять тебя своей трепетной нежностью. И не сердись на него, яхонтовый мой, этот ангел научился быть  слишком тихим, чтобы не нарушать привычную гармонию твоего излюбленного покоя».