Третье письмо

20 июля 2025.

«Я никогда не любила лето в своем городе. Удушающее, тесное, пережимающее горло обручем и не дающее лишний раз пошевелиться. Мне так хотелось верить, что в это лето что-то будет иначе. Особенно после того как ты узнал о том, что меня больше ничего не держит. Я так искрометно счастлива была, что у меня появился повод об этом сообщить. Но ты в ответ предпочел ограничиться лишь вежливыми пожеланиями, и сделать вид, что это не имеет к тебе прямого отношения.

А хочешь, я тебе скажу, что имеет? Что когда я принимала решение, ты занимал в моих мыслях далеко не последнее место (ты, кстати, в них давно уже занимаешь место если не изначальное, то первое)? Дай угадаю – тебе наверняка было бы приятно думать именно так, но ты отмел этот вариант как слишком маловероятный. Ну либо требующий от тебя какой-то реакции, расщедриться на которую ты был не готов. Дай угадаю – ты не полагал, что нашего скромного взаимодействия мне лично было достаточно для того, чтобы совершать такие выборы. Прости, что опять развеяла твои стратегические и логические иллюзии, но в этот раз они тебя подвели. Со мной вообще стратегия плохо работает, если ты не понял. Зато прекрасно работают откровенность и доверие, но ты же опасаешься в них погружаться, конечно, вдруг утянет, как песня раненой сирены. Проще перебирать привычные маршруты действий и просчитывать сотни комбинаций ходов шахматной партии, а когда данных недостаточно, спрятать фигурки и доску в шкаф, и пойти пить виски, или что ты там пьешь, когда внутри робко шевелятся эмоции? Кстати да, мы так с тобой и не выпили, хотя я этого хотела. Но ты решил, что это излишняя роскошь, а я не посмела настаивать.

Интересно, какой ты, когда эмоциональный? По-хорошему эмоциональный, чувствительный и чувственный, свободный от всех этих тщательно выстроенных стен и ограничений? Когда обнимаешь крепко, и целуешь нежно, и испытываешь наслаждение? Когда доверяешь, и смотришь в глаза, и не боишься сказать правду? Какой ты, родной мой? Когда позволяешь себе расслабиться и отпустить контроль или наоборот, пытаешься сбросить раздражение и гнетущую атмосферу рутинного дня? Я по таким мельчайшим деталям достраиваю венецианскую мозаику того, какой ты, – за всеми этими масками, намеками, полотнами. Я иду наощупь, и возможно, я ошибаюсь во многом (скорее всего). Но даже то, что у меня есть, пусть и в чем-то ошибочное, я ласково баюкаю в сердце и не позволяю никому – ничему – это осквернить.

И все же, я ни на йоту не жалею о том, что доверилась тебе, и пошла, и коснулась, и растворилась. Ты подарил мне столько всего, что жалеть об этом – сплошное кощунство. И повторюсь, я до какого-то нутряного ужаса не хочу, чтобы ты – жалел. Меня или того, что произошло с твоей легкой руки. Почему-то мне хотелось бы, чтобы ты вспоминал об этом как минимум с теплой улыбкой и толикой нежности. И нет, я не обижаюсь. Мне просто искренне горько за то, что могло бы быть, но что ты предпочел не облекать в плоть и не называть истинным именем.

Хотя, возможно, для тебя все бывшее между нами оказалось просто приятным времяпрепровождением, не более, и ты теперь вернулся к своим перелетам, и кофе, и работе, и тому самому одиночеству, которое тебя наполняет. Я вот все думаю, почему меня оно не наполняет ни на миллилитр, хотя я так старалась научиться. Наверное, потому что есть одиночество из достатка, когда тебе всего хватает, и ты стараешься провести пару часов вечером наедине с собой, дабы наполниться, и отпустить контроль, и замедлиться, и погрузиться во внутренний монолог. И есть одиночество из отсутствия, когда нечто самое важное исключено априори из уравнения твоей жизни, и ты пытаешься вместо Y подставить X, а оно ну никак не подставляется. Потому что в уравнении изначально присутствовали оба неизвестных, а не два икса (Я – и Я). Но нет, не работает икс в квадрате, что же, вот такова моя усложненная алгебра.

Но ты мне постоянно снишься, и я устала от этих снов – не потому что не хочу продолжать тебя ощущать хотя бы там, где могу целовать тебя взахлеб и ты меня не оттолкнешь, и не остановишь мои руки, тебя ласкающие, а потому что я просыпаюсь и не ощущаю тебя рядом. Теперь я вообще не ощущаю ничего, кроме тянущей пустоты.

Но я искренне надеюсь, что твоя пустота заполнена. Любимыми прикосновениями, приятным отдыхом, ну или, по крайней мере, тобой самим. Мне так хочется, чтобы ты был счастлив. И если рядом с тобой сейчас нет той самой любимой, то я искренне поражаюсь тому, как такое вообще возможно – и как женщины могут быть настолько слепыми и холодными. Меня всегда грела мысль о возможности подарить тебе счастье, но это счастье от меня почему-то оказалось тебе не особо нужным. Ты просто пожелал мне приятного лета (верю, что искренне), но, знаешь, друг мой, мне так по-детски грустно, что ты не захотел в нем проявиться чем-то большим, нежели это простое пожелание. Чем-то, напоминающим пресловутый бокал вина, распахнутый шифон моего карминового, купленного в припадке вдохновения от наших откровенностей платья и ночь любви – той самой, которую ты так и не разрешил себе почувствовать в полной мере. Или не захотел.
Не кори себя, ты подарил мне гораздо больше, нежели тебе казалось, и именно поэтому у меня нет никакой обиды, никаких сожалений. Во мне вообще нет ничего, кроме нежности, горечи и принятия твоего выбора. Свой выбор я сделала еще осенью. Наверное, именно он и заполняет мою личную пустоту.

Ах да, то платье я так ни разу и не надела».