ОН ПОЭТ 2

 В 2010 году на литературном сайте «Интерлит» были опубликованы мои воспоминания о поэте Юрии Влодове «Он поэт» (см. http://stihi.ru/2020/12/04/8994). Насколько мне известно, это была первая  в сети публикация о творчестве и личности поэта. После этого в электронных и бумажных изданиях появилось много материалов на данную тему. С тех пор прошло немало лет, всплеск интереса к Юрию Влодову поугас, но его выдающееся место в русской поэзии остаётся неизменным.
 Век короток – я чувствую необходимость дополнить свои воспоминания несколькими эпизодами и соображениями.

Влодов – «автор» «Бабьего Яра».

 Начну с ситуации, связанной с «определением», якобы, подлинного автора «Бабьего Яра». По утверждению вдовы поэта Людмилы Осокиной (Влодовой), настоящим автором обозначенного стихотворения является Юрий Влодов, о чём он ей и поведал незадолго до своей кончины. Это заявление вызвало бурную и ожесточённую полемику. Естественно, что убеждённые в авторстве Евтушенко негодовали. Вместе с тем появились публикации, авторы которых вдумчиво и профессионально подошли к анализу текста этого произведения и убедительно показали, что наряду с сильными стихами, оно содержит несопоставимые по уровню четверостишия, которые Евтушенко, якобы, дописал к стихотворению Влодова. Не буду приводить конкретное содержание доводов – всё это несложно найти в интернете. Однако замечу, что ниспровергатели авторства Евтушенко упускают одну характерную особенность его творчества. Практически все тексты Евтушенко (за редкими исключениями) содержат сочетание сильных стихов с графоманскими и конъюнктурными   виршами.
 Усомниться в авторстве Влодова даёт мне основание и личный опыт общения с ним. В предыдущих воспоминаниях я отмечал, что в состоянии подпития, Влодов рассказывал всякие байки о своих встречах с «великими». Но ни разу в этих историях не упоминалось имя Евтушенко. Правда, один такой случай был, да и то с моей подачи. Этот эпизод мною уже описан, но я приведу его здесь по другому поводу.
 «Влодов держал в руках с десяток машинописных листов. — Посмотри, как тебе? — это были его стихи. — Вы для публикации, Юра? — Для какой там в ... публикации! Хочу послать кому-нибудь из наших знаменитых и попросить взаймы тысячу рублей. (Тысяча рублей — это моя годовая стипендия, на которую я жил нормально.) — А зачем вам такие деньги? — Как зачем?! Я ж без документов — надо восстанавливать. Потом, жильё снять. Ну, джинсы хорошие купить, куртку приличную, кожаную... Не буду же я по редакциям в таком виде ходить. Вот тебе и тысяча рублей. Так как думаешь — кому послать? — Я мало понимал, что происходит. — Не знаю... Может Евтушенко? — Тогда по Москве ходили разговоры, что Евтушенко кому-то помог, кому-то лекарство из-за границы привёз. Да и было известно, что дом он в Грузии строит — значит, человек состоятельный. — Ну ты скажешь — Евтушенко! Нет, мы пошлём Роберт Иванычу, он из них самый добрый. Видишь, — Влодов показал пальцем куда-то в сторону, — какие у него губы толстые?»
Допустим, были какие-то обстоятельства и договорённости, по которым Влодов не мог обратиться к Евтушенко с просьбой о деньгах. Сама Людмила Осокина, со слов Влодова, рассказывает, что после написания «Бабьего Яра» он был за что-то судим и ему предстояло отправиться в «места не столь отдалённые». Этот стих он, якобы, показал Евтушенко и тот, чтобы текст не пропал, предложил опубликовать его под своим именем. Влодов согласился. Вернувшись из заключения он, по каким-то причинам, никогда эту тему не поднимал. Здесь я, как говорится, за что купил, за то и продал.
 Но дело в том, что у Влодова, в период нашего знакомства, кроме просроченного удостоверения внештатного сотрудника «Московского Комсомольца» никаких документов больше не было. Для человека сидевшего (кажется, не единожды) такая ситуация была не только крайне опасной – отчаянной. В этом положении «инстинкт самосохранения» переступает даже через недозволенное. У Евтушенко, разумеется, были большие связи и возможности. Но касаясь темы восстановления документов, Влодов говорил о каких-то генералах милиции, за которых он писал стихи и их обещаниях помочь. Всё это выглядело очередными влодовскими иллюзиями и придумками. Так или иначе, мой личный опыт общения с Влодовым не давал и намёка на то, что он является автором «Бабьего Яра».
 Представляется уместным привести здесь ещё один опубликованный факт. По свидетельству поэта Юрия Беликова, близко знавшего Влодова, он обратился к Евтушенко, жившему уже в США, с письмом, рассказывающем о Влодове, как о замечательном поэте драматической судьбы. Упоминания о ситуации с «Бабьим Яром» там не было. Думаю, что Евтушенко доносили содержание полемики вокруг знаменитого стихотворения. Но сам Евтушенко молчал об этом, «как рыба об лёд». Может не хотел ввязываться в скандал, а, возможно, и что-то другое. Беликову же он ответил, что такого поэта – Юрий Влодов – не знает. Но его вдова может прислать подборку стихов и, возможно, он что-то опубликует в своей антологии русской поэзии.
Всё это более чем странно, еще и потому, что при жизни сам Влодов где-то написал о том, как в молодые годы встречался с Евтушенко, и они устраивали «соревнование»: у кого стихи сильнее. Каждый стих Евтушенко, по словам Влодова, он побивал своим стихотворением и Евтушенко поражение признавал. Если этот случай имел место быть – такое не забывается. Но никаких опровержений со стороны Евтушенко не последовало. Возможно, он счёл ниже своего достоинства опровергать вымысел. Но ведь возможно и другое – кто знает. Очную ставку Влодова и Евтушенко уже не устроить, а с вдовы поэта «взятки – гладки»: она пересказала то, что ей поведал муж.
Действительно ли Влодов посвятил свою жену в собственное авторство «Бабьего Яра», или эта идея пришла самой Людмиле Осокиной – в любом случае это был гениальный пиар-ход.  Влодовым стала интересоваться широкая читательская публика, о нём стали писать, начали издаваться сборники его стихов.
Я уже отмечал, что главная заслуга в этом принадлежит вдове поэта Людмиле Осокиной. А кто был реальным автором «Бабьего Яра» не самое важное. Главное то, что стихотворение получило международную известность и навсегда вошло в сокровищницу русской поэзии.

Влодов – мой «учитель».

 О своём «учиничестве» у Влодова я тоже уже писал. Добавлю ещё несколько небезынтересных, на мой взгляд, эпизодов.
 При очередной встрече с Влодовым в редакци «МК», он сообщил мне, что идёт на творческий вечер Марины Кудимовой и предложил присоединиться. Вечер должен был вести Евтушенко. О Кудимовой тогда (1978 или 1979 г. г.) говорила чуть ли не вся литературная Москва. Её ранняя поэма ходила по рукам и оставляла сильное впечатление. Название, увы, не помню, найти этот текст в сети мне тоже не удалось. Но запомнились такие строки:

…Там была ещё одна маруха
Своей фигурой очень хороша.
В неё влюбились во всю силу духа
Сначала брат мой, а потом и я.

 Со слов Влодова, несколько московских поэтов внушили Евтушенко, что в русскую поэзию идёт новый гений и он, Евтушенко, должен организовать ей в Москве творческий вечер. Ну кто, как не сам Евтушенко достоен вводить в литературу нового гения?! – он согласился.
 Вечер проходил в красивом, современном здании какого-то ведомственного дворца культуры. Большой зал был заполнен (всё-таки, присутствие Евтушенко). Я ожидал чтения поэмы, но Марина читала лирические стихи. Время от времени, Евтушенко вставлял что-то комплиментарное.
 Влодова не очень интересовало происходящее на сцене. Он всё время искал глазами кого-то в зале. После окончания вечера, Влодов сказал, что у него тут дела, попрощался и направился к сцене. Проследив его путь, я увидел, что он подошел к какому-то мужчине. Присмотревшись, я узнал Льва Озерова, которого иногда встречал на вечерах тогдашних кумиров. Лев Озеров в те времена был известной и влиятельной литературной фигурой: поэт, критик, литературовед, профессор литинститута. Когда я его опознал, сразу вспомнил одну из баек Влодова. Будучи еще молодым стихотворцем, он посещал Пастернака и Сельвинского на их дачах в Переделкино. Однажды, идя от Пастернака к Сельвинскому (дачи были по соседству), Влодов встретил Озерова, идущего от Сельвинского к Пастернаку. – Кто из них лучше, - спросил Влодов. Озеров посмотрел на дачу Пастернака, на дачу Сельвинского, потом на Влодова, идущего к последнему – этот, ответил он, кивнув в сторону дачи Сельвинского. Когда приведенный эпизод воспроизводил Влодов, было совершенно ясно, что Озеров, опасаясь пересказа Влодовым их разговора Сельвинскому, к которому он направлялся, ответил лукаво и неискренно. Тем самым Влодов не прямо, но явно давал понять своё отношение к личности Озерова. Но этот эпизод говорил также и о их давнем знакомстве. Я знал, что, пользуясь этим, Влодов иногда через Озерова устраивал какие-то литературные протекции своим пассиям.
 В очередной раз я принёс Влодову свои новые стихи. Он почитал. – Знаешь, я уже ничем помочь не могу… Слушай, а давай я устрою тебе встречу со Львом Озеровым.  Он мэтр, у него большие связи в редакциях. Если ты ему приглянешься, возможно, он тебя продвинет. Стихи Озерова меня не трогали. Но несколько его строк были крылатыми: «Талантам надо помогать – бездарности пробьются сами». Я согласился.
 - С Озеровым всё решено, сообщил Влодов. Перед встречей он попросил прислать подборку твоих стихов и через неделю позвонить.
 Отобрав несколько десятков текстов, я решил сначала показать их Влодову.  – Ты чего?! Думаешь он будет читать собрание твоих сочинений? Просмотрев стихи, Влодов оставил с десяток. – Отправь вот это!
 Через неделю я позвонил Озерову, представился, сказал, что от Влодова. – Да, ответил он, я знаю. Приходите тогда-то в такое-то время.
 В подъезде дома, где жил Озеров, сидела консьержка. Волнение, конечно, было. – Вы к кому, спросила она. Минутку, сейчас я позвоню…. Да, проходите, вас ожидают. Дверь открыл Озеров и пригласил пройти. В середине длинной прихожей из дверного проёма виднелась дорогая, красивая мебель. Я направился туда, но Озеров меня остановил. - Пожалуйста, пройдите сюда, - и он указал на дверь, ближайшую от входа. Это оказался его, типа, кабинет. Меня поразил контраст с тем, что я увидел в другой комнате. Обстановка кабинета состояла из огромного, обшарпанного письменного стола у которого стоял обычный стул. К столу притулилась крашенная заборной краской тумбочка, какую можно было встретить разве что в домах престарелых. Но во все стены были встроены открытые стеллажи с книгами.
- Присаживайтесь, вежливо предложил хозяин. Я осмотрелся, но сесть было не на что. – Ох, спохватился мэтр, – и вытащил из-за стола табуретку, похожую на тумбочку. Перед ним лежала подборка моих стихов. С минуту он смотрел на них ничего не выражающим взглядом, полистал и отобрал два листика. Потом, как-то невнятно, сделал несколько формальных замечаний. Это был весь разговор о предмете встречи – ни слова, ни полслова какого-то одобрения. Наверное решил, что я пробьюсь сам… Вздохнув, он встал и подошёл к стеллажам с книгами. Блуждая взглядом по полкам, еще раз вздохнул, вернулся ко мне и удручённо произнёс: вы знаете, хотел подарить вам на память какую-нибудь из своих книг, но все разошлись, остались единственные экземпляры. Ах, да! – Он подошёл к тумбочке, открыл её – там была большая стопка брошюр. Достав одну, он опять сел за стол и, наморщив сосредоточенностью лоб, написал несколько шаблонных пожеланий. После этого встал, давая понять, что общение закончилось. Я поблагодарил за встречу и ушёл. Но что это был за маскарад с «антикварной» тумбочкой, так и не понял.
 - Как прошла встреча с Озеровым, - спросил Влодов.  Я рассказал. – Ничего, ничего, не расстраивайся. Главное, что твой учитель - я! Потом задумался, опустил глаза и произнес, не столько для меня: хорошие стихи не пропадают.
 Признаться, Влодов особо не выделял меня среди окружавшей его пишущей молодёжи, но относился по-доброму. Стихи иногда хвалил. А вот Аронов, опубликовавший мои подборки - никогда, никаких комплементов мне не делал. Довелось как-то у него спросить: Александр Яковлевич, к вам ходит столько молодых стихотворцев, некоторые из литинститута, но вы их не печатаете. Чего вы меня напечатали? Аронов угрюмо взглянул и процедил сквозь зубы: я свой талант другим талантом проверяю.    Как тут было не онеметь? Это что же выходит – сам Аронов считает меня талантом?!
 После этого я пошёл на улицу Горького в магазин «Головные уборы» и купил высоченную, чёрную, смушковую папаху. Была зима. Напялил я эту шапку и в длинном черном пальто бродил в одиночестве по заснеженной Москве, представляя себя Блоком.
 Встретив меня в этом наряде с отросшими патлами, Влодов иронично спросил: ты что, в духовную семинарию поступил? – Ещё нет, ответил я. – Ну, слава богу, а то я уже начал волноваться. Тогда пошли пить пиво!
 Влодов хорошо знал русскую поэзию – и классическую, и современную. Могу сказать, что стихи он не просто читал, он их исследовал. Кстати, Бродский отличался тем же. По опубликованным воспоминаниям одного из его студентов, прийдя на занятие, Бродский объявил, что будет разбирать стихотворение Цветаевой, но так увлёкся, что за всё время занятий успел откомментировать только первое четверостишие.
 Помню, как однажды Влодов прочитал мне одно стихотворение, не своё. – А теперь послушай вот так, - и он прочёл этот стих от конца к началу. – Слышишь?!  Я пожал плечами. – Этот текст, - продолжил Влодов, - я смотрел со всех сторон. Здесь нельзя заменить ни одной строки, ни одного слова. Тогдашний комментарий Влодова меня мало впечатлил. Но ведь запомнил же!
Был ли Влодов моим учителем? Вроде, ничему он меня не учил. Но его стихи со мной всю жизнь.

Влодов – "поэт диссидент».

Чего Людмила Осокина приписала Влодову диссидентство – ума не приложу. Может хотела добавить интригу для пробуждения более широкого интереса к нему, не знаю.
Кроме знаменитых «безымянных» строк: «Прошла весна, настало лето – спасибо партии за это!» и «Под этим красным знаменем, гореть нам синим пламенем.», о «диссидентстве» Влодова мне ничего не известно. Общаясь с ним, я ни разу не слышал от него чего-то даже похожего на диссидентство. Но если полагать, что любой подлинный поэт, так или иначе, является оппонентом власти – тогда Влодов, конечное, диссидент.

Влодов – «гений».

 В период моего двухлетнего общения с Влодовым (конец 70-х годов прошлого века) он, даже в шутку, никогда не называл себя гением. Талантом – да! Вот лишь два примера. Один серьёзный и достоверный. Влодов читал мне свои стихи (об этом я писал в первой части воспоминаний). В одном замечательном стихотворении были такие строки: «Яснее чувствуешь ущербность. Острее чувствуешь талант.» Но не гениальность же! Второй пример легендарный. Как-то в компании молодых поэтов Влодов высказал желание попить пиво. – Юра, ну куда сейчас идти за пивом? – Деньги у кого-то есть?! – спросил Влодов.  Я настолько талантлив, что мне не западло самому сгонять. А мог, хотя бы для понта, сказать: я настолько гениален…  Но не сказал ведь!
 Неизвестно мне, чтобы тогда кто-то другой говорил о Влодове, как о гении. Правда, в одном из своих ранних стихотворений, посвященных Влодову (1979г.) я гением его назвал, но это было даже не оценочное суждение, а выражение моего пиетета перед поэтом.
 В то время Влодов очень внимательно следил за литературно - поэтическим процессом, как в среде кумиров «эстрадной» поэзии, так и в кругу так называемой поэзии «тихой». Мне представляется, что его стихи тогда, хотя и не уступали, но и не превосходили лучшие достижения поэтов современников.  Однако вырваться на их уровень признания и известности возможностей у него не было. Понимая инакость своего пути и, очевидно, чувствуя в себе ещё не до конца раскрытый потенциал, он ждал своего часа. Думаю, потому и не стремился печататься или предъявлять себя тогдашним авторитетам поэзии.
 Здесь любопытно то, что в молодые годы Влодов такие попытки предпринимал. Из публикаций вдовы поэта стало известно, что в те времена в журнале «Смена» вышла подборка его стихов с предисловием Сельвинского. Было бы интересно ознакомиться с этой подборкой, да и с предисловием, но они Людмилой Осокиной не приводятся. От неё же стало известно и о предисловии, якобы, данном Пастернаком к стихам молодого поэта. Сам Влодов вспоминает, что в те годы он сотрудничал с журналом «Смена». Это давало ему возможность встречаться с Пастернаком, Чуковским, Сельвинским и, очевидно, с другими выдающимися поэтами и писателями. Лично мне эти ситуации представляются таким образом. Влодов приходил, допустим, к Пастернаку в качестве сотрудника «Смены», говорил о заинтересованности журнала в публикации стихов поэта, а затем просил посмотреть собственные стихи. Допускаю, что ранние стихи Влодова могли понравиться Пастернаку и он одобрительно о них отозвался. Тогда Влодов доставал заранее подготовленный текст (а в авантюрности ему не откажешь) и просил великого поэта подписать его в качестве предисловия. Прочитав: «Каждое стихотворение поэта Юрия Влодова есть кирпич заложенный в основание современной русскоязычной поэзии.», Пастернак не мог не улыбнуться, но текст подписывал, хорошо понимая, что никто такое предисловие публиковать не станет. Так, собственно, и вышло. Разумеется, всё, что я здесь сказал является лишь моим субъективным предположением, но оно не меняет свершившегося: своим творчеством и судьбой Влодов доказал, что, по итогу, сделанное им лежит «в основании» современной русской поэзии.
 В последние годы самооценка Влодова заметно изменилась. На одной из фотографий он с молодыми поэтами стоит у памятника Льву Толстову и сообщает: здесь присутствуют два гения – я и Толстой. А вот он звонит известной московской поэтессе Нине Красновой. – Нина, я гений? – Да, Юра, ты гений. – А у гения жена должна быть членом союза писателей?  - Должна. – Тогда дай Людмиле рекомендацию в союз!
 Если даже с его стороны это было ёрничество, перефразируя известное выражение, можно сказать: в каждом ёрничестве лишь доля ёрничества. Действительно, из публикаций Людмилы Осокиной стихов последнего периода жизни поэта, очевидно,
что они содержат гениальные поэтические прозрения и откровения.
 В итоге, с полной убеждённостью могу утверждать: Юрий Влодов ( и ещё, несомненно, Михаил Анищенко-Шелехметский) является сильнейшим русским поэтом последнего времени.

Рекомендации

1.Равиль Бухараев «Я – жизнь твоя…».
(это лучшее из того, что написано о творчестве Юрия Влодова).
2. Людмила Осокина «Халупа».
(это не только лучшие воспоминания о Юрии Влодове, но и самодостаточный литературный шедевр.)

Ноябрь 2025
Нью Йорк