Девушка солдата

ПРЕДИСЛОВИЕ

   Da h;rt ich eine Stimme: Kinder, seht,
   Hier wurden die Faschisten einst begraben,
   Verbrecher, die das Land mit Blut bes;t,
   Die es verw;stet und gepl;ndert haben!
   — Эрих Вайнерт

   В таинственности, где мрак,
   Как тихий, маленький овраг,
   Увидел вас — букет из роз,
   Вы пробуждали слезы грез...
   О, как сердце коснулись вы!
   В надеждах новых, что живы;
   И в этой нежности простой
   Душа находит путь домой!..
   Я помню ночь, как буря пела,
   Пусть пушка подлая гремела,
   Ваш взор крылья трепетные дал,
   Вы — мой вечный идеал.

   Помню ночь: гремели пушки, горела мгла,
   И вы сидели, как кузнечик у опушки,
   Под звуки умирающего Сталинграда...

ГЛАВА ПЕРВАЯ

   “Война – дело скучное, грязное и, простите, вонючее...”
   —Васильев Борис Львович

I

   В век коварства и невзгоды,
   Когда фашисты били наших,
   Умирали солдаты за жизни ваши,
   Во власти матушки природы!
   Тогда вставала вся земля,
   И Русь святая восставала,
   Вся сила русского огня
   Врагов жестоко покарала!
   И в грозный час беды,
   От севера и до Москвы,
   Сплотились братья всей земли,
   Едины были все полки!
   И мы запишем подвиги их,
   На чёрной странице вспыхнет стих!..


II

   В год тяжелый сорок первый
   Покинул он родимый дом,
   Сражаться с ненавистным злом,
   Так хотел мой друг земельный.
   Я помню смех его с детишками,
   И нежность в добрых тех глазах,
   Взгляд его с потешками,
   С печалью, с пылью на губах.
   Там ветер выл, земля стонала,
   И счастья она совсем не знала;
   И вот у самой той границы,
   Где на года замолкли птицы,
   Он под штыки врагов пошел,
   И в бой последний он вошел.

III

   Был могуч — целый обоз увезет;
   Помню в нем плескалась звезда,
   На полях его руками косилась трава,
   И когда хмельной не подведет.
   В плечах стихийный силы поток,
   Темный локон, как лиана, вьется,
   Легкий, словно весенний ветерок,
   Черты лица из водицы льются.
   Любил бродить, где цветы расцветут,
   Над водой и то там, и то тут.
   Шел по полям, где камни шептали,
   Люди вслед ему ковры махали.
   И сам он острый, как сталь меча,
   И в сердце возгорается свеча.

IV

   Не смог смириться с утратой сякой,
   Роман ради кого я такой написал;
   И легкий характер его понимал,
   Я знал его душу простой и живой.
   Дни сквозь тревоги неслись чередой,
   Но сердце его не знало усталости;
   Ветеран, прошедший через бой,
   Хранил память о страшной напасти.
   Каждый его жест такой о-го-го,
   Павел Курганов — так звали его,
   Паренек, гонявший беззаботно ребят,
   Взмах и вдаль волна уносит закат.
   Любил наблюдать, как гуляет краса,
   И светлые грёзы кружат небеса.

V

   Увы, не ангел Павел был,
   Хоть ликом светел, словно день;
   В поступках видел только тень,
   Порой душой своей остыл.
   Он гордость в сердце затаил,
   И над другими возносил,
   Ученья пользу он забыл,
   И праздность часто он любил.
   Забавы ради, мог шутить,
   И боль другим легко дарить,
   Над чувствами чужих людей,
   Не видя в том своих затей.
   В любви непостоянен был,
   И сердца девичьи разбил!..

   Увы, талант свой погубил,
   И в жизни счастья не вкусил...

VI

   Оставив заботы, звала его мать,
   Хозяйка, спеша день деньской:
   «Сыночек мой милый, мой родной!»
   Своим теплом согревая опять.
   Александра, как церковные свечи,
   Румянец играл на лице высоко,
   Златая коса, что спадала на плечи,
   Как алая заря в дали далеко.
   Нежная, словно лебедь в тиши,
   И голос ее, как песня души.
   Любовь ее — океан без конца,
   И весной веет ее красота.
   Мать сберегает доброту для детей,
   И в сердце навек память о ней.

VII

   Гавриловы славой живут,
   Деревня та красой знаменита,
   И в песнях краса ее воспета,
   В деревне той дом свой ведут.
   Каждое утро, петухи голосят,
   Шагал Павел через поля,
   В садах, где девицы блестят,
   Стоят гордо седые тополя.
   И дед на крылечке сидит,
   И смех баб у колодца звенит,
   Люди живут, как в сказке одной,
   В согласье, с душой живой.
   И стоит деревня в красе своей,
   Средь полей и далеко от морей.

VIII

   У ворот пылится телега,
   Шепчут, манят, говорят:
   «Павел, уже часы велят!»
   Кони рвутся, ждут побега.
   Он взял вожжи смело,
   И в далекий путь простой,
   И коней пустив на дело,
   Мчится, как снег зимой.
   Широких простор тона,
   Душа трепещет, как струна,
   То манит счастье, то тоска,
   И крепко сжимается рука.
   Ночь покровом одевает,
   Мать в мечтах его встречает...

IX

Вот уж день, а может второй,
Но из кустов Мужик выбегает,
И страх его едва не потрясает,
А герой в пути, довольный собой.
«Война! Фашисты грянут!
Земля в огне, и ужас наступает!
Немецкие полки ее смянут!»
Но спокойствие Павел не забывает:
«Уймись и выпей воды глоток,
Видно, вина ты принял чуток.
Иди домой, протрезвей, успокойся,
И бред оставь и не бойся!»
И поехал он, продолжая,
Коней подстегнул, вперёд улетая.

X

И вот до леса верст было лишь две,
Иль три — вдруг раздался гром,
И дым поднялся черным полотном,
Раздался грохот в вышине...
Повозку в щепки сразу разнесло,
И кони встали, дико захрапев,
Упали мертвы, кровью залило,
А Павел был отброшен, онемев.
И он, теряя сознание, упал –
В цвет кровавый мир окрашен стал;
Крики раненых, стоны еле слышны,
Брызжет кровь – жизни лишены.
Разорваны тела, (И плотью, и копытом)
Земля вокруг усыпана была!..

XI

Встал Павел, недвижим страхом он,
В очах лишь ужас пережитых бед;
Пред ним дитя, ей нет и пяти лет,
Сидит у мертвой матери, как сон.
В очах невинных ропот лишь святой,
И кукла в маленькой руке лежит,
Солдаты рыщут этакой толпой;
Как подойти? Ведь смерть вокруг царит!
Нельзя дитя оставить в том гнету,
Он крался тихо, словно зверь в лесу,
Дом за домом, пепел, кровь и смрад,
Война — чудовищный парад!
Вдали слышно злоба, как гремит,
И смерть зловеще в воздухе парит.

XII

Как крысы танки выползли из тьмы,
Застыл герой в бессмысленном бреду,
Но девочку прижал, как к кресту,
И автоматчиков безумные ряды.
И побежал, куда глаза глядят,
И вдруг свист пуль над головой,
Сквозь дым, сквозь кромешный ад;
Земля дрожит и немец над землей!
Чует он, как девочка дрожит,
А смерть с косой над ним кружит;
Взрываются дома, горят сады,
И стон стоит над руинами беды.
Бегут они сквозь лесную чащу,
Глаза в испуге, сердце бьется чаще.

 XIII

Деревья хлещут, ветви рвут одежду,
Но страх сильней, он гонит их вперед,
Ушли они! За ними лес замрет!
И вот проблеск надежды нежной.
Затихло все. Лишь шепчет ветер глухо,
Да птица где-то жалобно кричит,
Присел Павел, чтобы не злить духа,
И на девчушку с нежностью глядит.
Но вдруг… из чащи, словно тень из ада,
В очах безумие, ненависть и злоба:
Мужик возник, вскинув ружье враз,
И взгляд, что холодит, как мразь!
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

 XIV

«Не тронь, злодей! Она ни при чем!»
Заслонил девчушку Павел робко,
Но грянул выстрел, оглушая жутко,
И боль пронзила девочку лучом!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

 XV

И тут в ушах Павла зазвенело,
И девочка осела на траву,
Не поверил горю своему,
В глазах его всё потемнело.
«За что? Что же вы творите?
Зачем забрали жизнь у малыша?»
Лишь страданья мне сулите,
И боль, что не передать слова!
Зачем вся эта злоба и вражда,
И смерть, словно госпожа?»
Вокруг руины, пепел и разруха,
Судьба смеется, как старуха...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

XVI

Павел зрит: дитя молчит навек,
Вчера дышало радостно оно;
Кто начал бойню, злобное пятно,
Ненавидит он люто человек.
Кто кровью детской землю окропил,
Кто веру в счастье навек отнял?
От трупа взор Павел отвратил,
И на убийцу взгляд свой устремлял!
Но щелкнул выстрел, пал убийца,
След тень свою оставил без лица;
И Павел видит немцев грозный строй,
Пред неминуемой и страшной мглой:
Их форма серая, как печаль,
И взгляды ледяные, словно сталь!..

XVII

Ружье схватив, он кинулся бежать,
Не зная ни пути, ни направленья.
Ждет война ужасным тленьем,
От врагов подальше убежать.
Он мчался лесом, дикий словно зверь,
Где мрак и злоба бродят,
И слышал крики тихие теперь,
Что злобу, ненависть разносят...
«Halt! Stehen bleiben!» – немцы кричат,
Стреляет Павел, отступать не рад!
Щелчок! Патронов больше нет,
Шальная задела пуля его скелет;
И тишина зловеще наступила,
И кровь на землю отступила.

XVIII, XIX

. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

XX

Сквозь ветви пробираясь робко,
Герой упал, но вновь поднялся он,
И вот, просвет, как тихий сон,
Надеждой слабой в сердце гордо.
На тракт вышел, где царит покой,
Зловещий, будто перед бурей;
Ружье подняв, прикрыл рукой
Ту рану, что становится дурей.
Как вдруг режет слух эфир,
Взревели, ослепив весь мир:
Два грузовика, как адский спрут,
В грязи продолжал он свой путь.
«Эй, люди! Смилуйтесь, я погибаю тут!
Жизнь отдаю и меня не найдут!»

XXI

«Что ищешь ты в глуши немой?»
Кто таков? Откуда взялся ты?
Павел поведал все, без суеты,
Про горе, что войне принес той злой.
«Ладно, садись», – один из них сказал, –
«Поможем чем сумеем в трудный час»,
Но помни, парень!» – строго наказал:
«Не смей нам лгать, хоть тяжело сейчас…»
Солдаты в кабину сели равно
А Павел в кузов, где темно,
Где ящики с патронами лежат,
И грузовик затрясся наугад!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXII

В железном кузове трясло,
Солома хрустнула под ними,
Бросала тенями живыми
Лампада слабое тепло.
«Пришла война в одно мгновенье», –
Старик тряпицу Павлу протянул, –
«Фашистов орды, неся разрушенья!»
«Перевяжи, сынок, ты рану растянул».
Бомбили села, жгли дома,
Пришла война, сошла с ума,
Косили старых и родных;
Не щадят даже молодых.
Замолчал старик, отвел глаза,
По ним скатилась вдруг слеза…

 XXIII

С детьми жена в углу сидит:
Один лишь стонет еле-еле,
Другой во сне, в своей постели,
От стрел незримых мать хранит.
А дева юная близка,
На платье кровь алеет ярко;
В очах лишь только пустота,
Рука на сердце — жизни жалко.
Мужчина с раной на ноге,
Сжимает крепко ППШ в руке;
Старик же шепчет еле слышно:
«Нас услышит Бог великодушно!»
Солдаты в куче там лежат,
Их губы мерзнут и дрожат...

 XXIV

Вздохнул старик, взглянул вокруг:
«Я тень великую видал,
Как дым, по полю проплывал,
Когда бомбили Спасский луг!»
Лишь холод обнимал недуг.
Она взглянула и шептала,
Не зверь то был, не враг, не друг,
И тишина вдруг наступала...
Потом огонь, и взрыв ужасный,
И мир затих, такой несчастный.
В ее глазах был вид пустой,
Как будто видела конец земной.
С тех пор мне чудится порой,
Что тень та бродит за спиной...


 XXV

. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXVI

«Ты веришь мне? Иль я безумен?
Война – лишь знак, а впереди
Лишь что-то движется в тени…»
Старик замолк ником не нужен!
Где мать сидела по углам,
Детей от смерти укрывая,
И вдруг раздался голос там,
И словно тень собой спасая:
«Замолкни, старый! Ты забыл,
Как страх нам душу надломил?
Зачем плетешь ты бредни тут?
И так все смерти в сердце ждут!
Им страшно, им и так темно,
Зачем тень зла несешь в окно?»

XXVII

Старик поник, склонил главу,
Мотор гудит, и шепот тлеет.
Все то, что душу еле греет,
И все это идет ко дну!
А Павел зрит, как дети ждут:
«Как вынести мне эти муки?»
Как все раны их души жгут:
«Как удержать себя в разлуке?»
Дорога – ад, ухабы, мрак,
И путь их горестный итак;
Взрывы, как гром гремят,
И пули, словно комары, звенят.
Солдаты ежатся в испуге,
Молясь в неистовом недуге...


«Отец, услышь!» – шепнул он ввысь,
И к небесам взметнулась мысль:
«Дай мудрости, дай силы, Боже,
Чтоб разум мой осилить тоже!»

ГЛАВА ВТОРАЯ

Соня?..

I

Вот утро. Тягостно оно,
Сожгло все тени, скрыв печаль;
Пыталась выжить невзначай,
И сердце бьется так уныло.
Пришли машины – старый хлам,
Дымя, надрывно кашляя;
В них груз живой, как срам,
Слабостью своей пылая.
Старик поник. Он видел ад,
Душа изранена стократ.
И в кузове, где стон и плач,
Влачит свой путь, как старый мяч.
Окинул взглядом лагерь свой,
Средь руин герой, где стынет зной.

II

Явив картины горя,
Раскрыл борт грузовик слепой —
И хлынул смерти рой,
Явив ужасы террора...
Раненые тела бездыханны,
Сплелись в мертвый узор;
Эти тела безымянны
Глазами глядят в приговор.
Выносят их один за другим,
Бледен их лик, словно дым.
На пол, на песок холодный,
От пуль, от боли голодной.
Дрожит сестра, но она тороплива,
И хочет домой. Ну где её сила?..

III

И каждый солдат покуда живой,
Видит того, кто уже упокоен;
Сегодня он дышит, но неспокоен —
Завтра, быть может, придет роковой!
И вдруг все рухнуло в миг —
Не обман, она здесь лежит;
Знакомая шаль… Матери лик!
И Павел громко кричит.
Стоял он, в землю вросший ногой,
И эта боль, как камень сырой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

IV

Застыли, исчезли все звуки,
Лишь в ушах стучали набат;
И мир, как будто табак,
Чувствовал зной мертвой руки.
И сколько его губы шептали:
Его дорогое, родное «Мама?»
Лишь небеса в ответ промолчали,
А сердце кричало: «Эта драма!»
И жизнь потекла, как тихая река,
И взрослая судьба пришла издалека.
Так кончилось юность, померкла,
И новым свершениям подвергла...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

V

Сознанье явилось, но мир другой,
Не поле сраженья, не запах беды,
И бледные, призрачные сады,
Вокруг тишина, и покой неземной!
И вот тень, что старик рассказал,
Плывет, как туманная мгла,
Огромна, безлика, он ее увидал,
Как сквозь время она проплыла.
Не враг и не друг, не живое создание,
И шепчет безмолвно страданье;
Забытое имя, далекий наш дом,
Лишь холод струится, и пусто во всем.
И нет в этом страха, лишь горькая боль,
И понял Павел: это не смерти король.

VI

Вот свет вспыхнул дневной,
И скрип глухих шагов,
И сознанье из плена оков,
Вернулось, где пахнет сосной.
Лежал Павел на жесткой носилки,
Под простынкой, укрытый слегка;
Вокруг дыханье вполсилы,
А рядом сестра и большая игла.
Стены шептали, и Павел, держась,
Ногой волотид, с мамой прощаясь.
И туго на ноги свои привстал,
Вдоль лазаретных рядов зашагал.
В палатке той у входа почти,
Увидел знакомые черты.

VII

«Иван?» — слышно едва,
Тронул друга дрожащей рукой;
И не удивляет полный покой,
Иван повернулся слегка.
«Пашка…» — замолвило эхо,
И снова забылся, отбросив весь мир.
И болью пронзило, жестоким утехам,
Что этот покой изранен и сир.
Павел стоял, не дыша, как в тумане,
Что ждет его на кровавом экране?
Оставил Ивана в забытом сне,
В этой гнилой и пустой избе...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

VIII

Раскрылся лес, и новый день
Дышал прохладой полевой.
И воздух плыл над головой,
В палатках стихла даже тень.
Павел, выйдя из душной мглы,
Вдохнул июньский аромат,
Шагнул, забыв про кандалы,
Где ждала страна и новый лад!
И вот у котелка дымка,
Сидел солдат – рука крепка,
Где пламя съело уголек,
И чистил Миша свой клинок.
И тут девица подошла к нему,
Рассеяла неземную красоту…


«Сверкала дуло в его руках,
Он был спокоен и суров,
Забыв, про горе и про страх
Среди военный голосов».

IX

Как золотистый летний свет,
Ее волос струился шелк,
И веснушек рассыпался полк –
Она прекрасна как рассвет!..
Как поцелуи солнца платье,
Что, кажется, сбежало с бала,
Струится, легкое объятие,
И жуть войны девица испытала.
«Что делаешь?» – спросила дама,
«Оружие чищу для кармана».
А ты, откуда здесь скажи?»
«Соня я! Как это делать? Покажи!»
И каждый вздох ее, и жест,
Всё было чудом, манифест!

X

Миша вздохнул, его чело
Покрылось вдруг морщиной строгой:
«Занятий много, путь дорогой;
Прости сестра, сейчас не то…
Не в силах я прервать сей труд,
Караулу надобен покой.
Иди, здесь скоро соберут...
Все силы в стойкий строй!"
Отчаявшись, она пошла
Обратно в сторону леска,
А Павел, дыша из-за ствола,
Следил за ней издалека.
Теперь решился и сердца стук,
Он вышел, избегая рук.

XI

И, словно невзначай, задел
Ее плечо, едва касаясь;
И васильки синие распускались,
В глазах ее рассвет горел.
«Простите, гражданка, за мой
Неловкий, скажем так, маневр.
Я путь прокладывал иной,
Не чаял встретить здесь шедевр.
Но встретил… Ослепительный,
Наш край, он в целом удивительный,
Как утренний восход зари,
Но вы прекраснее верно-ли?
Нет прекраснее той поры,
Когда великие миры...


Как стройка нового завода,
Как песнь нового народа!»

XII

Как будто слушали двоих:
Вся ширь полей, речной изгиб,
И каждый одинокий гриб
Внимал молчанье уст немых.
Дыхание рощи, тихий вздох,
Плели узор из нежных чар;
И каждый полевой цветок
Свой аромат дарил их чудный дар.
В лучах рассвета, золотых,
И в шепоте берез простых,
Купался ласковый простор,
Звучал любви неспешный хор.
Трава росой умыта. В ней
Сияния девичьих очей.

XIII

Вдвоем по лагерю они
Бродили, позабыв тревоги,
Что мелькали в их потоке,
Смеясь, взирая на огни.
О жизни мирной речь вели,
О счастье, что зовет их где-то,
О том как реки потекли –
Июньской ночью, жарким летом.
Она с улыбкой на него,
Про жизнь в деревне, про село,
Смотрела, слушая рассказы,
Забыв про время и про даты.
Он о работе говорил,
И словно воздух ее манил.

XIV

Но вдруг тропинка завела...
Их к месту, что молчало глухо,
И замерло в груди их духо…
Там тишина загробная была.
То было место, скорбный край,
Где вечный обрели покой,
Те, кому еще рано в рай,
И жили своей нуждой…
Павел застыл, в глазах тоска
Его пронзила на века.
В земле сырой нашла приют,
И слезы горькие текут;
Он знал, что где-то мать лежит,
Ее любовью Павел дорожит.

XV

«Моя матушка… Где она?» –
Шептал он, стиснув кулаки, –
«Как посмели эти мудаки?..» –
Он побледнел лицом сполна!..
И взор его хотел рыдать,
Он опустился на колени,
Руками землю стал копать;
И боль, и горечь, и потери.
Стоял, как памятник докучный
Как ленивый и очень скучный!
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XVI

Шептала Соня: «Павел, встань,
Идем отсюда, здесь не место!..» –
Но жизнь зовет, забыв про бегство, –
«Ты меня прошу не рань!»
Герой поднялся, взор засох,
Все так же в нем тоска металась,
Вырвался из легких вздох,
И скорбь в душе его осталась.
Они пошли, тропа вела,
На небе ночь уже плыла;
«Скажите, Софья, вы откуда?
Где вы были война покуда?»
Она вздохнула: «Из столицы я,
Там, где живет семья моя…»

XVII

«Мы с отцом в деревне были —
Там дел не мало накопилось,
Давно работа там томилась,
Ждали того, кого не забыли...
Но вдруг безжалостно и злобно
Завыли вражеские птицы,
И стало небо грозно,
Бомбежки разрывали лица!
Отец мой быстро без раздумий
И с ним средь черных мумий,
Нашел шофера, дал расчет,
Мы с военными поехали вперед.
Добрались до лагеря мы с боем,
Теперь там формируют роем!»


«Там беженцы, как мы, страдали,
Отряды, что зовутся партизаны!..»

XVIII, XIX, XX

. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXI

А Павел с Соней чуть в сторонке,
Шептались, позабыв про бой.
Она смеялась, как дитя весной,
Поправил локон он ей тонкий.
И взгляды их медленно сплетались,
Легло смущения на их черты,
Они, кажется, терялись,
Забыв про войну, про свои мечты.
И тут раздался голос с усмешкой:
«Ну, голубки? Занялись потешкой?» —
Он был невысок, но крепок, —
«Командир Медведев я! Без цепок», —
Взглядом, что пронзал на сквозь, —
«Расслабились вы двое не всерьез!»

XXII

«Фамилия?» – властный тон,
И Павел скрыл в груди волнения.
Медведев: «Оставь сомнения!»
«Курганов!» – звук, как колокольный звон!
«Софья, вас отец зовет!» – тихий клич,
Стоял Медведев, ввысь смотря;
Павел, ногой оттолкнул кирпич,
И резко двинулся, вперед шагая.
Тянулись минуты бесконечно,
Дорога травой заросла навечно,
Вот Миша! Павла с ним Медведев свел:
«Мясо нужно, чтобы люд не отцвел!
Пойдете! Лес даст вам ответ.
Добыча – ваш боевой обет!»

XXIII

Вокруг шумел великий русский лес,
Как древний храм сквозь много лет,
Стоит вовек, храня секрет,
Березы белые, их тонкий вес.
Здесь каждый легкий закуток,
Казался частью вечной красоты,
И солнце светило, как поток
Драгоценности чистой доброты.
Пахло хвоей и грибной порой,
И тишина стояла над землей!
Цвели цветы, роняя лепестки;
Их топтали солдатские башмаки.
Сквозь чащу мелькнула тень,
Кабан вышел в этот день!

XXIV

«Ну Курганов! Стреляй же, не зевай!» –
Глаза Мишани вспыхнули огнем,
Испепеляя все своим житьем,
И выстрел грянул невзначай!..
Но зверь ушел, лишь эхо прошумело,
И звук пропал, растаял в тишине.
Кабан бежал, оставив след умело,
А сердце Павла сжалось в глубине.
«Да что ж ты, Пашка! Руки, что ль, кривые?
А ты мазила! Дни теперь худые!
Тебе бы в тыл! К девчатам на потеху!
Один промах и конец успеху!»
Слова Миши, как острые ножи,
Павел стиснул зубы, не сказав не лжи.

XXV

Вдруг не шорох зверя, звук иной,
Сквозь ели тени промелькнули;
«Немцы! Паша! Уснул, что ли?»
Нарушил Миша тот покой!..
Их тела слились с листвой,
Тихое дыхание и сердце билось,
Миша считал: «Один, шестой…»
Шесть силуэтов в чаще скрылось.
И Мишин пистолет в руке,
Часового немца, что в траве,
Убил его прицел, как нож;
И пронзила немца дрожь!
Потом раздался залп, и лес ожил,
И листьев шум вокруг застыл!..

XXVI

Короткий выстрел без репетиции –
Фриц упал на вражеский покор!
То тут, то там мелькал его затвор,
Ползком Миша менял позиции!
Дым едкий стелется, туманя взор,
Сквозь него враги, что пали;
Один пытался встать, но Мишин топор…
Свалил его – они удачу попытали!
Последний выстрел. Миша шел вперед,
И последний немец пал, оборвав полет.
В глазах у фрица ужас и капли лжи;
И бой затих, оставляя миражи!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXVII

Тела фашистов спрятали под мхом,
Чтоб не нашел бродящий взгляд,
Приговора ждал, глазами выпивая яд,
Пленник, связанный с дрожащим ртом.
«Поднимайся! Пойдешь куда скажу! –
Крикнул Миша, взор его суров,
И немец встал, покорный палачу,
Ведомый к тайне фронтовых костров.
«Was wollen Sie! Ich bin doch nur Soldat!» –
«Чего он там горланит, супостат?»
«Да пес его там знает, чего кричит!» —
Миша в ответ, и немец вновь мычит, —
«Наверно просит мамку или пива!»
Ища глазами помощи пуглива.

XXVIII

Лесной тропой, где каждый сук ловушка;
Шли долго, сквозь бурелом и грязь,
Немец споткнулся, чуть не провалясь,
И вскрикнул, как больная хрюшка.
«Ты глянь, Павлуха, как его колбасит!
Поди, в штаны наклал со страху, гад!» –
И снова смех над лесом красит,
А немец все твердит: «Kamerad!»
«Родина зовет! Товарищ! – нет ответа,
Пред ними лагерь, словно из завета,
Лишь в спину тык, мол: «Иди!»
В густом лесу, где не видать не зги...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXIX

К палатке прибыли они,
Дымок костра там вился;
Немец проклятый появился,
Сверкали советские огни!
Медведев над картой сидел,
Взор, словно сталь сверкал.
На пленного он посмотрел,
И слова не сказал!..
Поднялся Медведев суров:
«Фашист, ты совсем не готов…»
Он к немцу вмиг подошел:
«Что скажешь, фриц, ты нашел?»
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXX

Залепетал пленный в ответ,
Руками начал что-то махать,
И Павел промолвил: «Его не понять?
Что же бормочет этот скелет?»
Усмехнулся Медведев криво:
«Неважно. Приговор давно готов.
За всех убитых, за горящие ивы,
За кровь детей, за пепел городов!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .


Обращение Товарища Сталина советскому народу
3 июля 1941 г.


Внимание! Граждане! Братья мои!
Фашист злобно нашу землю топчет,
И кровью народа залить ее хочет,
Враг коварен и мы видим бои!
Настал час защиты святой,
Мы все встанем в один ряд,
Мы все должны стоять горой,
Предатель будет страшно рад!
Армия верит, сильна страна,
Партизаны тоже врага бьют,
Враг будет нами разбит сполна,
Победу новую все куют!
Нет армий непобедимых здесь!
Наполеон, Вильгельм, где они?
Россия сбросила спесь с плеч,
Разбив их в грозные дни!
Враг будет подло поражен,
Враг будет нами искоренен,
Заводы, фабрики ждут подъем,
Враг будет нашим огнем сожжен!
Товарищи! К оружию вставайте!
Крестьяне, в поле урожай спасайте!
В тылу, рабочие, все давайте!
Врагов народа без пощад карайте!
Но слушайте!..
Земли теряем, отходим назад…
Признать это трудно, но это факт.
Не верили в силу, врага не дочли,
И время ушло, ресурсы текли…
Армию построить смогли не все мы.
Теперь расплачиваемся кровью, увы!
Германия напала как вор,
Вероломно, подло и без слов,
Расчет на быстрый был спор,
Удар в спину с разных фронтов!
Но клянусь, враг будет разбит,
Народ наш будет навек знаменит,
Зло будет кровью своей залито,
И знамя врага будет сокрыто!


Вперед, за нашу победу!

XXXI

Тихо. В сумраке тревожном,
Там каждый шорох будоражил кровь,
Командир спросил: «Кто знает новь
На собачьем языке их ложном?»
Молчанье. Вдруг, будто призрак,
В проеме Соня, изумительна проста:
«Я знаю, хоть было дело риском,
Но попробую понять в чем их беда!»
Ввели врага, как ведьму – худая, злая,
Вошла Соня, гордая и стальная;
Затравлены глаза, движения вразброд,
И указала: «Setz dich!» – без забот.
Опешил фриц от голоса девичья,
Забыв про всякое величье...

Разговор Сони с немцем

«Ну что, фриц, как тебе в полоне нашем?
По земле своей тоскуешь ты ужасно?
Признайся, что не сладок мед, чужак?
Иль думал Русь так просто взять, дурак?»


«Gn;dige Frau… Ich… ich verstehe nicht…
(Милостивая госпожа… Я… я не понимаю!)
Я лишь солдат, приказы исполняю…»


«О, лицемер! Хвост весело виляет так!
А сколько сел спалил ты по пути?
Сколь девок русских ты погубил?
Иль память коротка у вас, собак?»


«Nein! Nein! Ich schw;re!
(Нет! Нет! Я клянусь!)
Befehl war das!
(То был приказ!)»


«Так вот как! Значит, нет вины?
А кровь детей, что льется по земле?
А слезы матерей, горем одарены?
Кто за то ответит, скажи ты мне?»


Немец плачет, падает на колени:
«Ich bitte um Gnade! Помилуйте!
Ich habe Familie! (У меня семья!)


Я буду работать, буду верен вам!
Лишь дайте жить! Не отправляйте в ад!»

XXXII

«Ты знаешь все, паршивый гад!»
Рука застыла над плечом,
Не спасешь его ключом,
И в воздухе застыл разлад!..
Тут вошел Медведев,
Шагая по сырой земле,
Оглядел он Сонин гнев,
И пленный вился, как во сне.
«Ну что?» – комбат спросил,
И фуражку резко опустил.
Соня стояла, как металл,
Глядя на фрица, что дрожал.
«Врёт он, командир! –
Немец лжёт, задрав мундир!.."

XXXIII

«Про Гитлера молчит, как пень!»
Медведев ждал тогда.
«Боится своих же, вот беда!
Что-то скрывает плесень…»
Он словно в клетке золотой,
И смотрит исподлобья вбок.
Зажат он властною рукой,
И произнести боится слог!
«Пока что нет!» – Соня отвечала, –
"Еще немного… начнем сначала!»
«Ладно!», – комбат кивнул устало, –
"А ты…" – он глянул на врага, что стало,
– "Еще подумаешь, солдат…
Отведите мерзавца этого назад!»

XXXIV

А в чаще, где сосна шумела,
Где кусты – укрытие бойца,
Суд вершили, не щадя подлеца,
Партизаны не зная предела!
Взрывы тела рвали в клочья,
Горели мосты, как факел в ночи,
Воины из леса, зная волю Отчизны,
Мешали немцам к столице проскочить!
И хоть силы их были еще малы,
Взрывали они поля и мосты...
И дух их крепок был, как гром,
Медведев сидел, думая о том,
Как ряды партизан редели,
И у карты линии краснели...

XXXV

А в чаще, где сосна шумела,
Где кусты – укрытие бойца,
Суд вершили, не щадя подлеца,
Партизаны не зная предела!
Взрывы тела рвали в клочья,
Горели мосты, как факел в ночи,
Воины из леса, зная волю Отчизны,
Мешали немцам к столице проскочить!
И хоть силы их были еще малы,
Взрывали они поля и мосты...
И дух их крепок был, как гром,
Медведев сидел, думая о том,
Как ряды партизан редели,
И у карты линии краснели...

XXXV

Она была их свет надежды,
Ее чутье, кипучий нрав;
Найти ответ, он будет прав.
Нацистов рвать одежды!
А ветер летний вдаль шумел,
Дыханье той чужой войны,
Но куст любой, лесной предел,
Был крепок для ее страны.
В сыром и темном схроне враг,
В ее руках последний шаг.
В ней отблеск ярости не зрим:
«Ты все расскажешь, иль твоим,
Пошлем от нас печальный сказ!»
Услышал эхо страшных фраз...

XXXVI

И хрипло пленный прошептал:
«В моем есть сапоге секрет!»
Там карты, был немецкий след,
Солдат пред тем не устоял.
Обход болот, дорога там,
Где Красной Армии нет троп!
И дата страшная есть там,
Где будет вражеский топ.
И к Медведеву Соня влет,
«Товарищ! Враг сейчас возьмет!
Он хочет армию сломить!»
В руках зажалась жизни нить.
В движенье войско сразу враз,
Партизаны, смотрят каждый час!..

XXXVII

Несколько дней спустя

«Послушай, дочь, пойми, что зря» –
Отец пришел, был взгляд угрюм, –
«Забудь мечты, мой глупый ум,
Мечтаешь о несбыточном, дитя».
Вздохнул отец, блеснула влага:
"Увезет в Москву помощник верный,
Лишь только солнца будет сага,
Решил я все. Конец мой скверный!
Забудь все то, что было,
Судьба тебя уж изменила!
Я сказал и точка! Хватит!
И пусть это не забавит!.."
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXXVIII

«Неужто ты не видишь, Соня,
Мечты твоя лишь детская игра!
Сей Павел кто он? Просто нищета,
Вам вместе быть никак нельзя!
Понять, что есть наш закон;
Нам нужно знатных связей укрепленье,
Не смей порочить семейный трон,
Забудь про Павла и волненья!»
«На закате прибудет Николай,
Ты с ним поедешь, там и рай.
Волконских род весьма известен,
Все говорят, что он жених прелестен».
Отца слова, как выстрел, прозвучали,
Николай? Его по расчету выбирали!

XXXIX

«Отец, но это пытка!
Я видела сто лет назад!
Хоть тысячу преград,»
Для меня он клетка!»
«Павел забудется поверь,
Иначе тебя бесстыдницу,
Запру одну, закрою дверь!
Заключу в темницу!
Я гнев свой на тебя обрушу!
Коль вернусь и обнаружу,
Что ты нашла неверную тропу,
Ведь я завтра еду на войну!
Ты станешь в церкви, как свеча,
И жизнь твоя так будет коротка!.."

XL

Исчезнув в сумраке ночном,
Отец, вздохнув, покинул тент,
И растворился в тот момент,
В молчании оставив дочь немом.
Но страх не шел к ее глазам,
Встает, идет по голосам;
Лишь мысль тревожная кружила,
Сомнений, что душа таила.
Рывком отбросив одеяло,
Рука Сони задрожала.
Вороха мешков средь сумок,
Нащупав спрятанный листок.
Там чернила, перья да и нож –
В глазах её мелькнула ложь...


И вот, дрожащей рукой,
Прижав к груди бесценный клад,
Скользнула в сумрак грозовой,
Назад не бросив даже взгляд!

XLI

Бежала, не чуя родной земли,
Забыв о страхе и усталости;
Как будто не было реальности,
Часы так быстро протекли.
И вот, лес закончился – простор
Раскинулся пред ней без края,
Под старым деревом в упор
Присела Соня, отдыхая.
И взор ее печаль храня,
Где начинается заря,
Достала лист, макнув перо –
Ее слова, ее нутро…
И буквы стали оживать,
Ее глаза учились понимать…

XLII, XLIII

Поле лежало перед ней,
Без края – полное печали;
По выжженной земле стекали,
Как будто тысяча дождей.
А небо полное огня,
Багрово-синее, большое,
Смотрело пристально на Соню,
На сердце раненое, но живое.
Как слезы капали на лист,
И шепот этот: «Вернись, вернись!»
Размыв слова но суть храня,
Лишь эхом вторил, ее дразня.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .


Прощальное письмо девушки солдата


Мой милый, сквозь туманность слез,
Пишу Вам, может, в час последний;
О сколько боли сердцу нес
Мой путь едва заметный...
На поле, что под солнцем вьется,
Сижу под деревом одна,
Как эта боль моя тоски полна,
Что в сердце отдается.
И небо в ранах, как закат,
Багрянцем синим кровоточит,
Лишь ветер мой несет набат
Воспоминаний, что так захочет.
Все вспомнив… Первую из встреч,
В лагере, средь голодных криков,
Когда коснулись Вы мне плеч,
В миг тот, что был из сотен ликов.
Как будто божий знак –
Искра пронзила мое тело,
И поняла же я, что все не так,
Как прежде было, жизнь запела
Иную песню, сжав кулак!


И это поле… Здесь была…
Любовь, что стало новым зовом;
Наш первый поцелуй, когда
Закат, что стал уютным домом!
О, Павел, как же больно покидать
Мне Вас! Душа моя тоской объята,
Отец мой, помню, строго так сказал:
«Порой судьба бывает так предвзята!»


Без Ваших слов, без Вашей ласки,
Мне тяжело дышать без Вас!
Я знаю, что терзаю жестоко Вас,
Но для меня иной нету сказки!


Есть вещи, что превыше чувств,
Сильнее всей моей любви,
Что я должна свершить, мой путь
Там, где смертельные бои...
Там, где немцы… И война
Несет свой жуткий, смертный зов;
Среди разорванных основ,
И в этой тьме я быть должна.
Не знаю, что несет мне нудь,
Но Вы во мне, в моей крови,
Но позволь мне заглянуть!
И память нашу не порви!


Причина жить лишь Вы одни,
Мои счастливейшие дни!
Каждый ветер напомнит мне заветы,
Рассвет – глаза, закат – рассветы…


Простите, Павел, за разлуку,
За боль, что причиняю Вам!
Простите, что не в силах руку
Подать и быть всегда лишь там…


Где Вы.


Я Вас люблю, прощайте, Павел.


Ваша Софья.


XLIV

Окончено письмо, дрожит рука,
Сжимая лезвие ножа,
Зовет к покою не спеша…
И сталь холодная легка.
И взгляд ее скользнул,
Туда, где горизонт дрожит,
Где пылью воздух полыхнул,
И что-то грозное бежит...
Немецкой армии стена
Танки, пушки, и видна,
Встаёт, как черная гроза,
Машин стальная полоса…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

l'amour pousse ; la stupidit;...

I

Лес. Лишь ветер тихий и глухой;
Два друга, затаив дыханье,
Пробирались, полные отчаянья,
Не слышно птицы ни одной.
И деревня, что страшнее хлада,
Вдруг адом обернулcя ; la maison:
Пред ними сцена, жуткая до дна,
Что хуже всех кошмаров наяву!
Качались детских тел немые тени,
Глаза открыты, полны скорбной лени,
И вот солдат с ухмылкой на устах,
Там мальчик бился в муках,
Слезами заливая грудь свою;
На шею мальчика надел петлю!..

II

Дети… Господи! Их крохотные лица,
Искажены рыданьем и мольбой;
Уже познали ужас, страх и бой,
Как куклы сломанные их сердца.
Схватил Иван винтовку:
«За детей! За всех, кого убили!»
Но Павел удержал его за руку:
«Не время! Иначе мы не победили!..»
Мороз по коже. Каждая минута–
Не люди это! Каждая паскуда!
Как гордыня, желавшая убивать,
Пришедшие дом наш растерзать!
И жуткий образ, наступит вечность,
Жестокость немцев, их бесчеловечность...

III

Деревня спит, но то не сон:
Под властью грубой, под ярмом,
Убийцы скрылись за холмом,
В полях гуляет тихий звон...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

IV

Вдруг крик. Тонкий, словно нить,
Прорезал воздух мертвых снов.
Ползла к столбу, не чувствуя оков,
Девчушка та, что маму звала жить!
Ее глаза, как два потухших уголька,
Иль разум, что покинул душу злую,
И не понять, что движет в ней тоска,
Смотрели вверх, на петлю малую.
Рванул Иван, словно дикий зверь,
Он не заметил боль, не видел дверь,
Схватил дитя, прижал к своей груди;
И шепот: «Мама…», словно впереди,
Почувствовал, как бьется сердце в нем,
Лишь пустота, забытая огнем!..

V

И вот ребенок замер на руках,
Последний вздох, как бабочки полет;
И с ним надежда, что еще живет,
Застыла жизнь в беспомощных глазах!
Теперь молчанье стало громче крика,
В нем звучала боль всех матерей.
Взгляд Ивана, как пламя обелиска,
Горел огнем грядущих бурных дней.
В тот час не ветер лес качал глухой,
И два солдата, с раненой душой,
Понимали, что мир горит в аду,
Стон земли, пронзивший тишину!..
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

VI

Ползи герои под небом злым,
Ползли, где слышен был мотор,
Стоял М-72 их давний уговор,
Забытый хозяином иным.
«Там двое, — сказал Иван, — у входа.
Один курит, другой стоит, притих».
Их путь пройдет сквозь воду,
Через забытый леденящий крик.
Вот первый часовой, спина видна,
Лишь хрип, и открылась тьма…
Солдат второй, отвлекшись на огонь,
Метнул Павел нож, сжав ему ладонь!
Мотоцикл ждал. Завелся, дикий зверь,
Иван за руль, Павел сзади через дверь...

VII

У амбара немцы всех собрали,
Старик, женщины и дети,
И не слышно больше песни,
Сердца от страха задрожали!
Их палками гнали прочь...
Засов. Сарай. Безумный мор.
В глазах застыла эта ночь
И крики, что рвали взор.
Огонь до неба взвился ввысь,
Все поглотила злая мысль.
И черный, едкий дым пошел,
На землю ужас он навел!
Из амбара стоны, крики, боль,
Камеры щелкали, снимая роль...

VIII

Два месяца назад

Давно его ждала,
Но память – злой палач,
В тот проклятый плач
Она вернула Павла.
И вот небо в грохоте,
Свист бомб резал слух,
Земля дрожала в омуте,
В объятьях жестких мук.
Пламя лижет лес,
Доходит до небес.
И верный до последнего,
Как клятва беззаветного,
Медведев в час презрения
Спасал друзей от тления!..

IX

Даже поднимаясь в гору,
Но Павел искал Соню,
Любимую свою;
В тяжелую ту пору!
И видел женщин он,
Что падали без сил,
Слышен он жаргон
Людей, что враг убил.
Не нашел он Сони,
Больше нету толи,
Сердце его стонало,
К любимой его звало!..
Предвидел он в дыму,
И ушел он под Москву...

X

В тревоге замерла Москва,
Не та, что знал когда-то;
Изменилась без возврата,
Ждет она вестей издалека.
Дома стояли, как мишени,
И окон глаза пустые,
На улицах лишь тени,
Застывшие – немые.
Из бревен баррикады,
И песни, и баллады;
Трамваи здесь не ходят,
Лишь кони тихо бродят.
И заводы там гудят,
И снаряды вдаль летят...

XI

На лицах их усталость,
Но взгляд их полон стали,
Что Родину топтали,
В них ненависть, туманность.
Роют женщины окопы,
Мужчины в шинелях,
Несут на плечах заботы
В морозных метелях.
Голос Левитана –
Раны ветерана;
Москва стоит стеной –
Здесь каждый, как герой,
Не дрогнет, не падет,
И каждый врага ждет!

XII

Два месяца промчались,
Как будто жуткий сон,
Избегнув тех колонн,
Тогда она осталась...
Не бросилась под пули,
Не сгинула во тьме,
Руки ее коснулись –
Николай пришел за ней...
Везли ее на темной,
К Москве ее знакомой,
Очаг тепла даря,
Горела фашистская заря!
Уют родного дома,
Где детство так знакомо...

XIII

Под старым дубом-пнем.
Два этажа, кирпичный,
Уютный, романтичный,
Так и мы с тобой живем!..
Как будто мир дышал,
Внутри пахнет травами,
Сушеной мятой потенциал,
И старыми оправами.
Ее комната светла,
И сама была мила.
Скользят, как озы,
Букеты из мимозы,
И вышивки простые,
Как грезы золотые.

XIV

Нежна, хрупка, чиста,
С душою нараспашку,
Попасть хотела в сказку,
Глаза, как два Христа.
Любила Соня книги,
Шелест страниц старинных,
В них искала интриги,
От этих бед невинных.
Писала акварелью,
Отдавалась и веселью.
Характер, словно речка,
Отзывчивое сердечко,
То тихая, то бурная,
И фигура миниатюрная.

XV

Была она наивна,
Но в то же время смела,
И жить всегда хотела...
Судьбой своей активна.
Когда читала Пушкина,
Мечтала о любви,
И мысли, словно перышки,
Лететь к мечте могли.
Вечерние прогулки
По тихим переулкам.
Она – чудесный образ,
И в душе ее наказ.
Сама она, как песня,
Красива и чудесна!

XVI

Не той любви, что грела
Ей когда-то душу,
Нарушить ее сушу,
Ведь Соня не хотела...
Спаситель иль мучитель?
Николай был ее опорой –
Ангел ее хранитель,
За нее стоял горой!
Он руку ей сжимал,
Как будто обнимал —
Ее не он, а жалость,
А Соня отстранялась.
Он говорил о будущем,
Не верь словам зовущем!..

XVII

А Соня Павла не забыла,
Стоял, как образ света;
Она в разгаре лета
Лишь его любила!
Его забота – пытка,
Его слова, как яд,
Его любовь – попытка
Вернуть ее назад.
Внутри своей мечты,
Николай дарил цветы,
А Соня их сжигала
И тихо умирала...
«Ты холодна со мной!..»
«Я ранена войной!..»

XVIII

Из знатных тех семей,
И вот она, Мария,
Забытых чувств стихия,
Честь выше всех идей.
Ее манеры строги,
Осанка, словно стать,
В глазах укор тревоги,
И вековая знать.
Она любила Соню,
Но видела лишь долю.
По-своему любя,
Но искренне взирая,
Наследницы фамильной,
Души её бессильной.


«Жених какой надежный,
Тебя от смерти спас!» –
А Соня, осторожно,
Молчала в этот час.

XIX

«Мама, не поймешь!»
Она шептала тихо:
«Мое сердце рыхло,
Когда так больно лжешь!»
Вскидывала Мария бровь,
Не слушая мольбы,
Ее забота вновь
В законах их судьбы!..
Лишь этикет собраний —
Ей чужд был мир мечтаний,
Искусства, чувств простых,
Высоких правил злых.
«Пойми, война, родная,
А твоя душа живая!»

XX

Сентябрь сорок первого,
Москва под вой сирен,
Как будто бьет их в плен,
Примета утра вредного.
В ту ночь, когда бомбили,
Соня не спала вновь,
Осколки стен летели,
И в сердце стыла кровь!
Вдруг взрыв уж близко,
И Соня быстро, низко,
Окно пошло на слом,
Нырнула в дверной проем!..
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XXI

Стихал воздушный бой,
На новый день, с рассветом,
Вышла Соня в сад при этом,
Собою озарив покой.
В платье красивом, легком,
Что было сшито до войны,
Стояла Соня под окном,
Как будто не было беды.
Прошлась она по кромке,
В невидимой потомке,
Цветочных старых клумб,
Красивых странных дум.
И мыслей нет таких,
Про Соню написан стих!

XXII

Она узрела вдруг поля,
Где хлеб златой волной стоит;
Под небом русским серебрит,
И Павел там бежит, дитя.
Под березой забыли все они,
Рука в руке ее дрожит,
И поцелуй, как миг любви,
Всю душу Сони удивит.
И шепчет тихо: «Солнце, свет…»
Прекрасней чувства в мире нет.
Русь дышит миром, тишина,
И звезды в небе яркие тона;
Берез шептание, трав дурман,
Даруют счастье им и стан...

XXIII

Но таял образ, болью откликаясь,
Ведь этот сон так быстро улетал.
На то, что враг в саду закопал,
Открыв глаза, она натыкалась...
Вдруг взгляд ее застыл,
Под кустом дикой розы,
Блеснул обломок и он был
Похож на детские грезы.
Но это не игрушка,
Лежала там катушка,
Не блеск росы в траве –
С какой-то надписью на ней!..
Нагнулась Соня ниже,
Надпись стала ближе…
Слова немецкие видны
И для сюжета так важны…

XXIV

Раздался голос матери из дома:
«Соня! Доченька! Иди же!»
Катушку спрятав чуть пониже
Средь пышных роз пролома:
В траве, под тем кустом,
Где тень густая, словно кров,
Исчезла тайна в миг одном,
Закрыта от чужих шагов.
А дома завтрак и еда
И все что нужно для труда.
Но маменька глядит,
И тайну разглядит,
За дочкой день и ночь,
И гонит Соню прочь…

XXV

Средь алых, нежных роз,
Катушку мать нашла,
И волненье обрела
Средь цветов и грез.
Про Павла Соня говорила,
Любовь в душе храня,
Но мать уже решила:
С ней будет Николай!
Ведь их род вещает,
Москва давно уж знает;
И мать, прищурив глаз,
Разбить врага тотчас.
Задумала свой план:
И придумала обман!..

XXVI

Коварный план созрел давно,
И Павла нужно побеждать;
И честь свою не потерять,
Оставив зной, достичь всего!
Изложит все, что знает ясно,
И связи, что когда-то были,
И день, и место укажет гласно,
В сей час ей службу сослужили!
В послании своем подробном
В усердии своем законном,
Чтоб доказать вину Павла,
Нужны улики, факты, слава!
Решила мать Сони дать понять,
Письмо вождю срочно написать...

XXVII

«Моя дочь нашла его утром рано.
Сей предмет и есть улика.
А Павел, как известно, не без лика,
Был в местах, где она была незвано!
Он эту вещь ей дал уверенно,
Как связь меж добром и злом,
А Соня, в слепоте своей, доверчиво
Скрывала это, словно под замком».
Подчеркнет она знатность рода,
Что Гавриловы оплот народа,
Чтоб не возникло в них сомненья,
И их слова достойны уваженья!
Она опишет Павла как чужого,
Простого немца рядового!

XXVIII

Павел — предатель ныне,
Враг народа, вот указ;
Шепчет приговор сейчас
Товарищ Сталин на святыне!
Честь забыта, благородство
Растворилось в пустоте.
Повсюду фото и уродство
Как дым в осенней мгле!..
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XXIX

Домой далекий путь лежит,
И слезы жгут ее глаза,
В душе бушует вдруг гроза,
Вся грудь от горя так дрожит.
Не верит Соня в этот суд,
Павел не мог предать ее!
Будто в страшном сне живут,
И ложь всю правду ей гнетет.
Зачем же небо так уж слепо,
С ней обошлось уж так нелепо?
Разрушив счастье, что росло,
И в землю зерна унесло...
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XXX

«Война и мир», «Отцы и дети»,
Все о любви, но без чудес;
И счастье видела с небес,
Мечтала Соня о рассвете!..
Но жизнь – жестокая игра,
Грусть разрастается вокруг,
Она теперь совсем одна,
И замирает сердца стук.
Ей хочется крушить, ломать,
Боль в душе, нельзя дышать,
Как будто вырвали кусок,
И голос словно на замок.
Руки дрожат, колени вниз:
«Павел мой! Ты оглянись!»

XXXI

И вот, забыв про мирный кров,
Про шепот старых тополей,
На фронт, где Павел средь полей,
Бежать решила без оков!..
Там, где снаряды рвут закат,
Где смерть везде кружит,
Она стремится в тот разврат,
Она лишь Павлом дорожит!
Cпала Москва, во тьме ночной,
И грузовик, такой большой,
Редкий луч во мгле дрожал,
На фронт припасы провожал.
Залезла Соня в кузов тот,
И притаилась, словно кот!..


В тени скрываясь, как лиса,
Дрожала бледная роса…

XXXII

И страх, и холод, и тоска,
Смешались в горестный комок,
Сжимала крепко свой платок,
Её измученная рука.
А мысли – тысячи огней,
Про Павла, про далекий дом,
Как будто мир сошел с цепей,
И разум ранен был кнутом.
Она лишь шепчет сквозь слезу:
«Павел, милый мой, иду!»
И слышит ветер лишь грозу,
И тьма скрывает пустоту.
Не видно звезд, не слышно птиц,
И лица мертвых, без границ.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Они сражались за родину…

I

Нам пишут письма, шлют приветы,
Читаем строки с давних лет;
Ведь ты давал тогда обет!
Мой друг, Курганов Пашка, где ты?
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

II

За несколько дней до начала наступления немцев на Москву


Вот штаб фронта уже близко,
Иван и Павел скачут на коне,
«Люблю тебя!» — Иван сказал жене,
В небе тучи очень низко…
Их приняли не сразу, но смогли войти,
К Коневу вмиг, одним заказом,
Они спешили, чтоб спасти
Столицу от вражеской заразы.
Но тут, внезапно, крик: «Стоять!»
И стали руки им вязать.
«Предатели! Враги народа!
Их ждёт забвение и невзгода!» —
Кричал им чей-то голос злой,
Как будто рок навис над головой!..

III

Тем временем, в тот грозный час,
На фронте западном, у Смоленска,
Держать рубеж — задача членская,
Бой настал, что нас всех спас!
Их танков грозная лавина
Шла на Москву, как шквал огня,
Вся степь, поля, дороги, нивы
Пылали, словно в свете дня!
Их самолеты небо рвали,
Об этом немцы все мечтали,
Сжигая сёла, города,
Чтоб Русь сгорела навсегда!..
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

IV

Героев схватили, как врагов,
Не дав ни слова им сказать,
Не дано было им понять,
В глазах мелькали сотни слов.
За что? За что такой позор?
Ведь Родине служили верно,
Их путь был чист, как взор,
А ныне было очень скверно.
Толкнули в темный грузовик.
И шорох на сквозь проник.
Там было тесно и так грубо
И связали руки им так туго.
Дорога долгая тянулась,
Душа от горя содрогнулась!

V

В темный их привезли подвал,
Где сырость, холод и темно;
И не пробилось в нем окно,
Там воздух тяжко застывал.
Никто не слушал их мольбы,
Никто не верил их словам,
Лишь только эхо их судьбы
Бродило по пустым стенам.
Иван кричал: «Мы не виновны!
Мы видели врагов огромных!
Мы шли спасать Москву от бед!
Несли вам важный тайный след!»
А в Павле же царил контроль,
Не стоит плакать здесь доколь!..

VI

Но слова не слышал их никто,
Лишь били, чтобы признались,
Их честь топтали, как ничто,
И души их от боли рвались!
А время шло, и каждый час
Приближал страшную беду,
Пока герои далеко от нас,
Враг собирался на ходу...
Не веря в искренность речей,
Сгущались тени тысячи мечей.
Октябрь уж почти, дожди,
И грязь сковала все пути!..
Но Гитлер дал приказ: «Иди!
Москву скорее захвати!»

VII

В сыром подвале, в полумраке,
Где воздух стылый, как свинец,
С бедой, что имеет свой конец
Лежали двое, словно в браке.
Еда – похлебка, хлеба крошка,
Что душу еле берегла,
И каждый день, как злая кошка,
Их силы медленно жрала.
И жажду жгла она сильней,
И становилось все темней...
Иван, порой, пытался встать,
Но силы не могли поднять;
Ходить по камере взад-вперед,
Его, как тяжкий мертвый гнет.

VIII

Он думал о жене, о детях,
О доме, что оставил там;
Души, что рвалась по кускам,
И болью жгло в ее соцветьях.
А Павел, молчалив и бледен,
Смотрел лишь в точку вдаль,
Его рассудок был победен
Тоской, что превращалась в сталь!
Он видел Сонин взгляд,
Как мог он стать для всех преград?
Ее слова, ее тепло;
Как это все произошло?
Они шептались иногда:
«Мы не могли предать, когда?»

IX

Душило пылью, жгло в груди,
Трясло, бросало, боль в боку,
Как камень, слезы на полу,
А цель все где-то впереди.
Еще бы, как ей не дрожать,
Когда в кромешной этой мгле
Нашла она от чего бежать,
Коробку с надписью на дне.
Там был не хлеб, не бинт, не соль,
Там был зашифрованный пароль!
Не водка для души солдат,
А четкий, вражеский квадрат!
Как будто лезвием по ней
И все ясно стало ей теперь…


Не поняла ее она,
Свела она ее с ума,
Надпись «Waffen» и «Berlin»
Засела Соня средь руин...

X

И не советским, не родным,
Не тем, кого она ждала,
Припасы едут! Вот дела!
Этим, гадким и чужим.
Остановился грузовик;
Настал момент ее судьбы,
Постаралась затихнуть вмиг,
Избавиться от всей борьбы.
Соня сжалась, как мышонок,
Как будто маленький котенок,
Открылась дверца, и ступив
Он, отвратительно скрипив...
На землю, вышел человек,
На вид, как будто печенег!

XI

К нему навстречу подошел,
Походкой растерянной шагнул,
Солдат, не выспавшийся моргнул,
Спросил: «Свой ли то пришел?»
«Йа свой!  — сказал водитель.
Смешно звучал его язык,
Солдат был молод, он не видел
Того, что враг уже настиг.
И вдруг, словно как злодей,
Его и тех немых друзей,
Тех, кто сейчас вот-вот умрет…
Водитель выстрелил в живот!..
И кровь солдатская летит,
К ним третий с ужасом бежит!

XII

И вот, еще один солдат
Уже никогда не встанет,
И время вспять не отмотает,
Судьбе своей совсем не рад.
Вдруг Соня вспомнила отца,
Его чужой, холодный взгляд,
Как будто он уже не он, а сам...
И сердце защемило, как снаряд.
И Соня поняла, что в плен
Иль дать что-нибудь взамен;
Иначе смерть, а ей не сметь
Так просто умереть...
Как будто нет её уже внутри
Теперь она одна в пути...

XIII

Из кузова, где был покой,
Невольный вырвался ее стон.
Услышав это, встал, как слон,
Солдат, безумный и плохой.
И свет упал, как на мишень,
На лик, что сжался от испуга,
И Соня поняла, что тень
Ей не поможет, как подруга.
И вот, как вырванный росток,
Они смеялись, видя шок,
Ее схватили без стыда,
И мучить стали навсегда!
И боль ее была, как вой,
И кровь ее как будто сбой!..

XIV

Но тут раздался чей-то зов,
Натужный, резкий, хриплый крик,
И залп, как огненный язык,
И звук тяжелый от шагов!
И выстрелов пошел поток,
И в сказке, чудо вдруг пришло,
Залп этот был, как будто ток,
И немцем всех оно нашло.
К ней, как заря, пришла она,
И согрела душу, как весна:
Сержант, ее зовут Алина
На вид прекрасная малина.
От смерти Соню они спасли
И жить ней дальше помогли…

XV

Покуда тлеет уж костер,
И звезды блещут в вышине,
На усталом Сонином лице
Читался только что позор.
«Мы отступаем, Соня, мы...
Окружены враг давит нас!
У Брянска и у Вязьмы
Солдаты гибнут щас!»
Ее сердце вещее болит
За то, что Родина горит.
Сменив винтовку на шинель,
Согрела Соню, как постель!
И Соня, слушая слова,
Почувствовала, что жива...

XVI

Не тот, кто на войне бродил
С ней рядом был ее герой,
А тот, кто всей своей душой
Любовь и нежность подарил!
Он сжал Сони руку так легко,
И Соня вздрогнула в ответ,
Почуяв, что его тепло
На сердце, будто новый свет.
И обнялись они опять
Готовые и здесь, и там стоять.
Сквозь пули и злые дни,
Покуда их сердца одни.
Их чувства крепче стали,
В огне вдвоем они пылали...

XVII

Он просыпался уж с тоской,
Ее не видя больше рядом;
Любовь ее была их ядом,
И лишь знакомый запах твой!..
«Я так боюсь, что потеряю…
Тебя, и Родину, и все…
Но ты со мной я это знаю!..
Мне так дорого и свято!»
Но Павла не было уж с ней,
Среди увядший тихий дней;
И пушек гром, и вой метель,
Осталась лишь его шинель.
Вся роща стала ей чужда,
И по щеке текла слеза…

XVIII

И билось сердце светло,
Будто время замедлялось,
И та история читалась,
И слова звучали нежно.
Книгу, что держала в тонких
Теплых пальцах, как дитя,
Закрыла, звук был звонкий,
Оберегая от себя.
Но тихий шорох у дверей
Прервал поток ее речей;
Мари взглянула на нежданных
Гостей, в халатах странных.
И спряталось в мгновенье —
Её чудесное творенье!..

XIX

И дед, кому почти не слышно,
Вздохнул, и тихо прошептал:
«Скажи мне, кто сюда попал?
Мари, что там, моя малышка?»
Она склонилась над кроватью,
Коснувшись нежностью лица:
«Врачи, дедуля, верьте, хватит…
Поправитесь с ними до конца!»
Он покачал седой главой:
«Я счастлив, что ты со мной!»
И руку взял ее в свою:
«Я так люблю тебя, люблю!»
И по щеке слеза скатилась,
Его душа к Мари стремилась.


Он улыбку ей дарил,
Он жил, пока любил…

XX


Два часа спустя

Врач подошел, и тихо, строго,
Сказал: «Не падайте духом, это…
Ведь…» — она ждала ответа, —
«Мари, не плачьте, ради бога!..
Ваш дед…» — он не смел
Сказать, что срок его истек.
«Он, кажется, уснул и мел…»
Дрожащий голос, как листок.
«Но он ведь был таким живым!»
Мари, как ангел, пала к ним.
«Он только что со мной читал!»
И врач её под руки взял.
И в этот миг она узнала,
Затихло всё, и она упала…

XXI

Он тихо-тихо задремал,
Пока Мари читала строки.
И мысли падали в пророки,
И дедуля мирно умирал.
Но тут голос был услышан,
И шепчет голос: «Я живой…»
И мир стал чуть возвышен.
«Хоронить меня постой!»
И тут же открывает веки,
И видит в белом человека:
«Я задремал, Мари, скажи им,
Врач улыбнулся: «Мы следим
За вашим пульсом… Это он,
И это был всего лишь сон…»

XXII

Ища знакомые словари,
Мари развернула книгу ту,
И погружаясь в пустоту,
В военные календари…
И вновь мелькали те года,
И замерло ее сердечко,
И в дымке тайной облака,
Поднялась с крылечка.
И пушек гром, и вой метель,
Осталась лишь его шинель.
Вся роща стала ей чужда,
И по щеке текла слеза…
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XXIII

В декабре сорок первого года,
В атаке русский наш народ.
Пришел невиданный черед
Сражения верного исхода!
С Калининским фронтом,
Юго-западный шел полк,
Превосходство было слетом,
Но исполнялся долг!
Атаки нарастали быстро,
Свободный Клин и Истра;
Как ураган настал,
Сам Калинин встал!
Второе — восьмое января —
Враг бежал, в отчаянии горя!

XXIV

Пришел суровый час,
И стал мороз трещать,
Но должен бой решать,
Был холод против нас?
Фашисты шли в поход,
Зимы они не ждали;
Но ждал большой позор,
Когда наших убивали…
Не привычны к холодам,
И не спастись ногам;
Им сапоги тесны,
Лишь им даны штаны.
А «Катюши» ночью били,
Всех немцев перебили!..

XXV

Река под льдом уснула,
И снег на ней блестит,
И ветер там свистит,
Зима в мехах тонула!..
Идут солдаты строго,
В них мужество и сила
В строю своем сурово —
Они бойцы России!
И ноги их застыли,
Но они не позабыли,
Кто их главный враг,
Им больно каждый шаг…
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XXVI

Река осталась позади,
Земля покрыта льдом;
Над ними странный гром,
Дорога манит впереди…
И тут на небе тени
Несутся с высоты,
В суровой той метели,
И гаснут все мечты!..
Солдаты наши пали
И жизни оборвали,
Как в поле колоски,
На них летят пески!..
Но Соня все ползет,
Она свой путь найдет..

XXVII

И рвутся наши дни,
И рвется наша плоть,
Они не могут побороть,
Они теперь одни!
Алина кричит от боли,
Но крика нет у ней;
Вся жизнь ее в доле
Смертей ее друзей…
Она стоит без сил
Среди пустых светил;
На коленях и в снегу,
Сердце рвется на бегу!
И слезы, как ручей
И смысл не вернется к ней!.

XXVIII

Алина смотрит вдаль,
Идет немецкий строй,
Растет зловещий вой,
Она забыла ту печаль.
Соня винтовку держит,
И смотрит на врага,
Но палец самодержец,
Дрожит ее рука!
Врагов кругом стена,
И судьба ее одна;
И льется ее мат,
Над Соней автомат…
В руках у немца он,
И мертвый слышен стон…

XXIX

Повсюду дым и гарь,
И громкий слышен крик,
Каждый к бою, кто привык,
Убит, и царь, и бунтарь!
Не видно больше неба,
Лишь темнота и ад,
Остались без еды, без хлеба
Солдаты все подряд!..
Алина хотела жить,
Но некого любить;
И нету тех сердец,
И вот пришел конец.
Их разделяла лишь стена,
И души рвала сатана!..

XXX

Алина встала на пути,
И вот последний вздох,
Немцев взять врасплох,
Соня, чтоб смогла уйти.
Она стреляет, кровь течет,
Плечо пробито, боль сильна,
Держит натиск, смерть зовет
«Вы свободны, жизнь дана!»
Огонь открыла, бьет врага:
«Безумство! Русская одна!»
Последний час и взрыв гремит,
Ее улыбка в даль летит!
Герой упал, умолкнет он,
Закончен подвиг — высший эталон.

XXXI

«Алина, нет! Не смей, постой!
Послушай, милая очнись.
Не делай этого проснись,
Не жертвуй так собой!»
«Молчи, Соня. Уж пора.
Уже рассвет и вот мой ход…
Они идут, и я должна…
Моя Отчизна, мой народ!»
«Алина, нет! Ты не должна!
Судьба твоя не решена!
Если ты туда пойдешь,
Ты ведь там умрешь!»
«Их задержу! Не отступлю
Уходите! Я вас молю!..»


ГЛАВА ПЯТАЯ

Здесь нет имен, но есть память,
О тех, кто не пришел домой,
О тех, кто принял смерть без славы,
За нас с тобой, за мир живой.

I

И снова первая строфа,
Словно ветра дуновенье,
Прекрасно мое мгновение,
Идет пятая глава!
Моя душа, как тетива,
Натянута до звона.
Молчит усталая сова,
И слушает ворона.
И вот новая строка
Она ползет издалека,
Как ядовитая змея
Она, как боль твоя!
Пленник собственного ума,
Вся жизнь сплошная кутерьма!..

II


7 ноября 1941 год.


Осенний ветер выл в трубе,
Кружил над пепельной Москвой.
И страх застыл над головой,
Забыв о ласковом тепле.
Стоял у танка лейтенант,
Уставший, но не одурнен,
Он знал, что враг, как оккупант,
Кремлевским блеском опьянен.
Казалось, это злой обман,
Кричал им строгий капитан:
«Ноябрь, седьмое, будь парад!
Одевайте праздничный наряд!»
От гула танков и знамен,
На лицах воля, дух силен!

III

Тем временем, в халате белом,
Студентка раны бинтовала,
Что день за днем война ломала,
Спешит к больным умело.
И вот, седьмое ноября,
Мороз блестит на плитах;
Парад! Вся Красная земля,
Как алмаз в гранитах!
Вызов, смелый, в полный рост,
Парад, как будто вбитый гвоздь:
И прямо с площади, в дыму,
Навстречу страшному врагу,
Танкист отправился в атаку,
Решать поставленную задачу!

IV

На Красной площади народ,
В молчанье замер и затих,
Внутри меня возник стих,
Звезд кремлевских хоровод!
Полки идут, чеканя шаг,
Их лица весьма просты,
И гордо реет флаг,
Как чистые листы!..
Играет духовой оркестр
За двадцатый километр,
Офицеров марш летит,
В такт барабанов гремит!
Знамена гордо развелись,
И клятвы вечные родились…

V

На трибуне Сталин говорит,
И каждое его словцо,
Как в море легкое весло,
В сердцах бойцов горит!
Закован в броню железную,
Маршал Жуков дает приказ,
Колонны с техникой военной
На фронт уходят, напоказ!
Не выставляя героизм,
Им наплевать на весь цинизм,
Но выполняют честно долг,
Что навязал враг-волк,
Топча их русские леса,
Где плачут в горе небеса!..

VI

Стоит у карты боевой,
Девушка, что в белом,
И раны штопало умело,
Оплакав в горести покой:
Друзей, что пали в битве,
Спроси у Бога, чтоб помог:
В последней для себя молитве,
Изгнать врага за свой порог!..
И вот, она берет винтовку,
Проделав быструю сноровку,
Надев на плечи вещмешок,
В котором патронов шок,
И говорит: «Я отомщу!
Я в бой с оружием спешу!..»

VII

Солдаты в бой идут прямой;
Парад окончен в тот же час,
И каждый верит, что сейчас
Их подвиг будет нам родной!
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

VIII

А он простой солдат,
Рядовой и простофиля,
Хранит его святая фила,
Зато в душе богат.
Вспоминал ее улыбку,
Словно старое кино,
И исправит ту ошибку,
Так хотел, но не мудрено…
Он оклеветан, как предатель,
А где-то сострадатель!
Она ведь рядом, на войне…
Но не знает о тебе!..
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

IX

Как мир жесток и как глупа,
Ведь Соня видела теперь,
Когда словам своим не верь,
Идёшь на поводу греха.
Родители… Их тихий дом,
Она оставила, бежав.
Теперь лишь пепел под крылом,
Сожаленья жгучий нрав.
«Простить себе, смогу ли жить
Как я могла так поступить?
Забыть про дом, про все?
Узнав, что счастье не мое?
Любовь – не повод для войны,
Ошибки прошлые видны…»


Любовь – не оправдание страданий,
И боль, как шрам воспоминаний…

X

А я, сжав перо, взывал:
Зачем им столько мук?
Горький итог их всех разлук?
Я душу в строки изливал.
Скажи, читатель, что ты знаешь?
Что есть любовь? И что есть жизнь?
Зачем ты им так сострадаешь?
Ведь это их любой каприз.
Не суди строго, не спеши,
И в глубине чужой души,
Моими увидев мир глазами,
Порой скрываются цунами.
Их не дерзну судить я,
Пожалуй, оставлю для тебя!..

XI

Но полно лить напрасно слезы!
Пора историю дописать!
Новую строфу я буду начинать,
Ответы открою на вопросы!
Мари читает, голос тих,
Брошь дрожит в ладони деда,
За окном зимний белый стих,
Рисует линии рассвета.
В больничной комнате тиша,
Но вот страница ожила,
И пахнет хлоркой и покоем,
И снова мир наполнен боем.
Сорок второй, в те злые годы,
Искала Павла вне свободы!..

XII, XIII

Искала Соня, день за днем,
В лесах, в руинах, в поле голом,
Своим безжалостным неволом,
Сгорая пламенным огнем.
Слеза скатилась по щеке,
И голос стал Мари нежнее,
А дед держит брошь в руке,
И шепчет что-то всё о ней.
«Прочти мне, внучка, про нее,
Прочти мне, милая, все:
Про ту любовь, про то страдание,
Про их мучительное ожидание».
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XIV

Там гнет, похоть да страх,
Слышен грохот, эхо битв,
Где нет спасительных молитв,
Там фашистов черный прах!
Горят деревни, плачет тихий бор,
И дети прячутся в траве,
И раздается злобный приговор,
На русском, белорусском… языке!..
Вот мать прижала дочерей,
А немцы бьют их все быстрей;
Траншея, что вырыта в земле,
И на мгновение, кажется во сне…
Что это кровавый маскарад,
И в ней лежат и стар, и млад.

XV

Концлагеря, где цель одна,
Дым печей клубится до небес,
И детский плач навек исчез,
Где матери теряют имена!
Там в камерах молчащих
Уходит жизнь в небытие,
И крики тех душ таящих
Растают в серой пустоте!
Ямы те без дна— могилы братские,
Где покоятся безгласные…
Дети, женщины, старики…
В кошмаре том застыли дни!
И память эта не умрет,
Сквозь время к нам она идет!

XVI

Но лишь образ дорогой,
Свой путь она прошла,
И верила, чтобы ни ждала,
Вернется с ним домой.
Но залитый весь в крови,
Сорок второй, застывший год…
Перелом великой той войны,
Отчизны славный подвиг тот.
И теперь, где надежды нет,
Она ждала с надеждой свет,
Среди безликих серых дней,
Среди измученных людей!
В глазах ее, что ждет,
Любовь, что не уйдет...

XVII

И вот звучит чужой язык,
Потом слова, что все поймут.
И пронзая, словно штык,
И на работу всех зовут:
«На благо нового труда,
Вы станете работать там.
Трудовая мобилизация —
На счастье своим врагам!
Не важно, кем ты был вчера —
Настала ведь твоя пора;
Художник или педагог,
Твой путь теперь чужой порог!
Здесь нет имен, лишь номера.
Прошу забыть свои же имена!»

XVIII

Проезжает мимо грузовик
Убитых тел и скорбных взглядов,
Остался в памяти отрядов
Этот страшный, вечный блик.
На третий день их выгружают
У колючей проволоки;
И по одному их измеряют,
Бессмысленные троки!
В барак ведут несчастных,
И дух потухает властных,
Сдирают платья, все дотла,
И жизнь как будто истекла.
Лишая женской красоты,
И не сбываются мечты...

XIX

И тут на бледные их лица
Улыбка страшная легла;
Особой службой нарекла
Женщина в форме СС-а!
Соня, с трепетом в груди,
Поняла куда ведут…
Когда Ирку увели,
Слова, что с губ ее идут!..
В подвалах мрачных и сырых,
Железный лязг цепей пустых,
Их ждет судьба суровая,
Каменная стена высокая…
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XX

Ее лицо, что было нежным,
Теперь, как воск, без тепла,
Скрывает страшные дела
Взгляд, что безмятежный.
Исчез румянец и нет волос,
Глаза запали, они пусты;
И жизнь ушла под откос,
И нет той прежней красоты!
Ее одежда – грубый холст,
Растаял в прошлый ее лоск,
На теле болтается мешком,
Прикрыта ветхим полотном.
Размеры вовсе не ее,
И голое видно тело все!


На ногах тяжелые ботинки,
Разбитые, поношенные,
Тонкие, как льдинки,
И рваные, и брошенные!

XXI

Жизнь по минутам, без просвета,
В бараке этом мрачном, тихом,
Каждый миг наполнен лихом,
Как бы нет ни зла, ни света.
Осмотр врача – покорность
Как скот их мерят без оглядки;
Потом немецкая задорность
Приходит часто, по порядку…
И по купону, и по два;
Наверно, только божества
Ее душа и сердце ждут...
Им безразлично, где живут,
И кто из них совсем уйдет,
И кто из них совсем умрет...

XXII

За хлеб, за место под стеной
Они торгуют жизнью здесь.
На нем войны кровавый вес,
Их молодость – товар гнилой.
Соня встает. И день по кругу:
Осмотр, бритье, как на убой.
И немец снова ее подругу…
Увел куда-то весь бухой…
Бинты Хельга припрячет,
Врач смотрит, что-то мямлит,
Воды глоток – тяжелый обвес,
Болезни – не их интерес!
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XXIII

Здесь ценят только тело,
Чтоб немцу было хорошо,
Он хобби новое нашел,
Душа изранена, истлела!
И каждый день одно и то же:
Униженье, страх и стыд;
Надежда – тоненькая кожа,
Что скоро, кажется, сгорит.
Соня живет, почти не дышит,
И только память еще пишет:
О той, что звали ее собой,
О Сони – красавицы такой!
Как марионетка кукловода,
Исполняешь прихоти народа.

XXIV

Она давно забыла имя,
И как ее теперь зовут;
Знаю, что ее не ждут,
И утихла ее дива.
На скамье пишу стихи —
Ее история, не своя.
Без имени, наготни,
Она как тень, что не жива.
Ее глаза, ее черты,
И снова все летит в пески.
И Соня смотрит в тишину,
И так идет к ним поутру:
И снова немцы, снова водка,
И кто-то крикнет «эй, красотка!»

XXV, XXVI, XXVII

Июнь сорок второго года,
Cоня едет на Восток,
И кто-то видит в этом прок,
И над страной скорбь народа!
Не плачь, девчонка, и не смей,
Ведь ждет отец тебя родной,
Ведь нет дороже жизни всей,
И тебя он ждет домой...
А немец пьет, и говорит,
И смотрит на нее, молчит;
Вокруг руины, лес, поля,
Здесь будут лагеря.
Что где-то там, на полпути,
Ведь Соне некуда идти...

XXVIII

Они усталые, но боевые
Из-за боев, из-за огня,
И смотрят на нее, гремя,
Голодные, пьяные, злые.
Идет туда, куда ведут,
И снова пьет, и снова ждет,
И снова плачет, зададут,
Встает, и Сонечка рывет!..
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XXIX

Сегодня снова пьяный смех,
Они пришли, забив на все.
Им наплевать, им хорошо,
Их жизнь один большой успех.
И Соня думает: "Не вволю
Я им отдам свою ладонь!"
Что развели они в углу,
Соня смотрит на огонь...
И вдруг она схватила нож,
И по спене бежала дрожь,
Когда она кричала: "Верь!"
Она рванулась, словно зверь,
К немцу, кто больше всех смеялся.
И он от страха задыхался!..


Ведь в русской бабе сила духа,
Что не сломать ее врагу,
И даже фашисту будет худо
На ее праведном бегу!

XXX

"За меня, за ту, что нет,
За Родину, за всех, кто пал,
За то, что ты не понимал,
За это все, за этот свет!"
И нож в грудь его вошел,
Немец пал, и больше никогда,
Час расплаты подошел,
И кровь потекла, как вода!
"Я никогда не сдамся вам!
Ведь не простая я мадам!"
Так говорила, не дрожала,
В глазах агония не угасала,
Пусть силы на исходе были,
Но немцы дух не покорили!

XXXI

Застыли немцы на мгновенье,
Не веря собственным глазам.
Затем раздался дикий гам,
Их лица – страшные виденья.
Они схватили автоматы,
Крича, ругась и матерясь,
На фашистов, желавших расплаты,
Соня смотрит, не боясь!
"Я все поняла", – подумала она, –
"Я поняла, что жизнь одна,
Что я жила, как в западне,
И умерла сегодня на войне!"
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XXXII

И автоматы загремели,
А Соня рухнула на пол,
Немец Соню расколол,
И крики боли долетели!
И Соня видит, как она
Идет по полю, по траве,
Идет к тому, кого звала,
Оставив след в густой росе.
И Соня видит, как он ждет,
Как Павел ней стихи поет,
И Соня говорит: «Прощай,
Мой милый – ты мой рай!
Но я должна одна идти
И счастье свое найти!"

XXXIII

. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XXXIV

Читатель, знаю, ты будешь ждать,
Но не вернется Соня никогда,
Не видеть, что грядет беда,
Она ушла, чтобы не страдать!
Прошу, читатель, не грусти о ней,
О ней, что не смогла жить.
Пусть будет символ светлых дней,
Ее ты сможешь не забыть.
Прошу, читатель, слезы ты утри,
Она не знала горечи внутри,
Но помни, как она смогла прожить,
И мне позволь главу ты завершить!
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Нет гнусности, которая не допускалась бы войной, нет преступления, которое не оправдалось бы ею.
— Максим Горький

I

Мороз трескучий, лютый год,
Враг у ворот Москвы стоит,
Но дух народа не сломить,
В огне пылает небосвод!
Им Русь святую не пленить.
"Барбаросса" – ложный блеф,
Народ сумеет сохранить,
Зима покажет немцам гнев!
Времён тяжелых грозный час,
Немецкий план тогда угас,
Когда Москва ждала удар,
Для рейха тот еще кошмар!
К столице путь он пробивал.
Но Жуков свои войска собрал!..


Под Можайском врага сдержал,
И у Тулы враг был бит,
У Малоярославца он подбит,
В Волоколамске врага топтал!

II


Лето 1942 г.


Июльский ветер лица жжет,
На плац их вывели в тот час.
Усталость гнет, не скрыть подчас,
И время медленно течет.
Девять месяцев плена тяжких,
В тени себя теперь они,
Голод, побои, слезы в важных,
Униженья страшные те дни.
В сорок первом, ад настал,
Бойцы сражались, враг восстал,
Под Вязьмой рота их держалась.
В плену их доля оказалась.
Эсэсовец, за славянство мстя,
Иван упал, судьба грустна...

III

Вокруг барака бегать гнал,
Упал, сапог, и хлыст суров,
Звучал мольбы печальный зов:
"Кто в муках этих устоял?"
Скрипнула дверь, вошел майор,
Конвой ушел он сел как свой:
"Павел?", – начал  разговор, –
"Предложенье есть перед тобой...
На Волге немецкий рой,
Сталинград – главный наш устой,
Если страна тебе важна –
То сполна отдай свои года.
Нам люди в пекле том нужны,
Чтоб справиться смогли мы!"

IV

Майор замолк, в глаза глядел:
"Здравствуй, Павел? – вновь сказал, –
И честь свою не прогадал,
Павел молчал, душой скорбел.
"Ты обвинен в измене, да,
Но если жив ты будешь там,
И правда выйдет сквозь года,
Сталинград не сдашь врагам!..
То будет снято обвинение
Забудешь это заточение;
Страна долг свой тебе вернет,
И новым светом жизнь блеснет!
Но если дрогнешь, побежишь,
То сам себя накажешь!

V

Майор, сгорбившись, присел,
"Ты знаешь, Паш? – сказал, вздыхая, –
Ведь вся страна сейчас такая,
На стол, обшарпанный, глядел.
Вчерашний друг — сегодня враг,
Мы словно в лабиринте лжи,
И не понимаешь ты никак...
Что каждый шепчет: "Доложи!"
Там, наверху, борьба за власть,
И может каждый в бездну пасть.
Я был хорошим командиром,
Но оказался слишком мирным;
Для этой схватки, для вины,
Где каждый лишь расход войны !"

VI

"Им нужен был козел !"
Майор встал, голову склонил,
Интриги минуту он хранил:
"И ты попал под подозрение".
"Ведь я просто выполнял,
Что мне приказано, мой друг,
Чужилые планы заполнял,
Чтоб разорвать порочный круг!..
Я – тоже часть того суда,
Что ложью прикрывал всегда...
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

VII

Все началось издалека,
За стеной, вдали, шумела
Война, что страна терпела,
Еще когда цвела весна!
Вся Отчизна, сжав кулак
В тылу ковала оборону,
Но где-то там таился враг,
Идя вперед, к чужому дому!
Сначала – север, Ленинград,
Окружен, сжат, и все не в лад!
Затем Москва, почти взята,
Но армия красная сильна!..
Теперь на юг, наперерез,
Фашистский сброд полез!

VIII

Вот полк шагает по дороге,
Пыль серым облаком встает,
И песнь в высь одна плывет,
Затихли все, умолкли боги!
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

Песня солдат

Край родной, душа моя,
Люблю я девушек, друзья!
Иду с винтовкой на плече,
Отважный смелый я, друзья!
Наш танк, танк мчится по полям,
И мы смеемся, как всегда!
Ах, матушка, жди меня,
Я скоро буду дома, да!
За родину! За Отчизну!
С врагом в атаку я иду!
И не боюсь ни капли я,
Ведь ждет меня моя семья!


Нам не нужна чужая власть,
Чужие страны и поля.
Лишь наша вера, наша страсть,
И наша русская земля!


Звучат гармошки и баян,
В душе всегда веселый стан.
Ну что еще, мои друзья?
Люблю я жизнь! И жду я дня,
Когда домой я возвращусь,
Тебя, родную, обниму,
И весело спою тебе,
Чтоб в счастье жить нам на земле!


Нам не нужна чужая власть,
Чужие страны и поля.
Лишь наша вера, наша страсть,
И наша русская земля!
И Наша русская земля!
И Наша русская земля!

IX

На горизонте встали танки,
Как строй чужих колонн,
Их путь был страшен и силен,
И взор солдатской атаманки.
Они идут, не зная жалости,
Все поглощая на пути,
Лишь в великой дальности
Надежды всходят впереди.
Но навстречу встали русские,
Обороняя земли узкие,
Герои с вольной душой,
Сражаясь за дом родной!..

X

На юге солнце вновь встает,
Их Сталинград теперь манит,
Кавказской нефтью их пьянит,
И наступленье вермахт ждет!
А наши все еще одни,
Второй фронт обещан был,
В дыму свинцовом и в пыли,
Но он союзниками забыт.
Как будто Запад был далек,
Их гнал праздности поток.
А наши в бой рвались опять,
Чтоб их свободу отстоять.
Снаряды шли сквозь океан,
Но их количества обман.

XI

Настал семнадцатый июль,
Замолк последний соловей.
Не пощадив чужих полей,
День особый, не забудь!
Их танков, грозная река,
Плыла к волжским берегам,
И в ней немецкая рука
Вела к новым рубежам!
Но наша армия стояла,
Ни один дом не отдавала,
Их было больше раза в два,
Но мы стояли до конца!
Их бомбы падали, сжигая,
И все живое, убивая!..

XII

Нам немцы дали прикурить,
И пепел горький поутру,
Он рассеял ту войну,
Но дух народа не сломить!
В развалинах лежит один,
В его прицеле вражий стан;
Какой-то важный господин,
Ему виден, вроде капитан...
Он важный, чистый, молодой,
А Павел с разбитой ногой,
В крови, в грязи, в тельняшке,
Мундир на немце и фуражка.
Прицел дрожит, прищур жесток.
Когда идет на свой исток!

XIII

"Как ветер по степи летит,
Кровь моя кипит и мчится,
И враг не должен усомниться,
Что есть тут русский, что не спит!
О боже, дай мне сил и воли!
О боже, дай мне цель найти!
Дай вражьей долю мне юдоли,
Когда он хочет вверх идти!
И вот враг поднял стакан,
Мне нужно, чтобы капитан
Узнал, что смерть моя красива,
Там, на земле, под ним Россия!
И вот мой палец дрогнул вдруг,
Я мстил за каждого из рук"

XIV

Выстрел и все затихло...
Упал немец, заскользив,
И он уже, увы, не жив,
И гарью там запахло...
Прицел опущен. Душа пуста.
Нет радости и нет победы,
Лишь немая мерзлота
И мертвой роты силуэты!..
Он снял винтовку со плеча,
В соседнем здании, как свеча,
Заметил Павел, как сидит,
Дрожит и что-то там бубнит...
Ребенок. Маленький мальчишка,
В грязной курточке, как мышка!..

XV

Забился в этих двух стенах,
Он не успел уйти с другими,
Со своей мамой и родными,
За Пашей следит в потьмах.
И наш герой к нему пополз,
Все, капитан уже забыт;
Лишь этот маленький вопрос,
Его сейчас тревожно злит.
"Молчи, родной, сейчас придут!"
И вдруг усшал, где-то тут:
"Наши спешат, ты потерпи!"
Время промчится, не грусти!"
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XVI

И в голове всплыла она,
Девчушка, брошенная им,
И страх, что стал тогда глухим,
Война, злодейства и луна!
Он помнит, как она звала,
Она умоляла не бросать,
Но трусость Павла забрала,
И время не давало ждать!
И вот теперь, в другом бою,
Имправит ошибку свою,
Ему дается новый шанс,
Чтоб залечит старый транс.
И обнимал он малыша,
И нежно шептал слова.

XVII

Вдруг, отделившись от толпы,
Солдат к нему, дрожа, подходит;
И письмо в руке по краю бродит,
Он смотрит в глубь его души!..
От протянул листок простой,
Что был легоненько зажат:
"У немецкого поста наш рядовой,
Нашел у мертвой девушки плакат!.."
Тело девицы молодой,
"Для Павла", — написано, — "родной!"
Письмо в руках она сжимала,
И тебе я подумал написала..."
И дрогнул Павел и застыл,
Как будто лед его пронзил!..

XVIII

Он взял письмо и прочитал,
И по лицу, как по стеклу,
Он упал на мертвую золу,
И ветер тот ему кричал!
"Вы были живы, Софья, вы ждали!
Пока я думал, что вас нет.
Неужели вы меня искали?
Пока я тут таил секрет!
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XIX

Он не успел ее обнять,
Сказать, что он ее любил.
Ну как же он себя винил!
Ведь не хотел ее терять!
"Простите, Павел, за разлуку..."
Слова эти жгли его в груди,
И он сжимая в кулак руку,
Готов за Соню в бой идти!
Ее письмо, как губ касанье,
Ее смерть – его страданье!
"Они! Они!" – безумный крик,
Павел хочет в этот самый миг,
Уничтожить исчадие зла,
Сжечь фашистов всех дотла!

XX

Он видит Сонину улыбку,
Слышит смех, ее слова;
Лишь бы она была жива,
На любую он готов ошибку!
Он хочет крикнуть в пустоту,
И разнести весь мир на части,
Он хочет умереть в бою,
Чтоб избавиться от несчастья!
Он хочет мести, только мести,
Он хочет мести ради чести!
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XXI

Вдали пылает Сталинград,
Огни багровые моря,
А Павел брел, себя виня,
Без сил, без мыслей, невпопад...
Кровавый закат и дым,
Застывший ужас на губах,
Он брел гонимым роком злым,
Лишь остывая на словах!
Но вдруг, о чудо, на опушке,
Сидела Соня, на подушке!
Ее растропанные волосы,
И кровавые на платье полосы,
Так струились по плечам
Отдаваясь мелочам!

XXII

Она сидела и плела,
Из одуванчиков венок.
Как солнца теплый огонек,
Она чудесна и мила!
Сияла, но смущала кровь
И грязь на белом платье;
Такая странная любовь,
Такая жажда их объятья.
Ее глаза, такие грустные,
Красивые, но тусклые,
Она ведь призрак из тумана –
Соня на фоне Сталинграда!
"Софья! Я здесь! Не покидай!
Останься! Меня узнай!"


Павел понимал, она мертва,
И не слашна его молва...

XXIII

Он к ней рванулся, задыхаясь,
На призрачный, зовущий свет,
Но не звучал ее ответ...
«Соня!» — шептал, шатаясь.
Ее глаза, как два стекла,
Смотрели в пустоту и мрак.
Она безмолвно все плела,
Как будто был то вещий знак.
Лицо так бледно, словно мел
Беззвучно иногда хрипел...
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .


ГЛАВА СЕДЬМАЯ

И даже мне есть, что сказать...

I

Ну что ж... Вот конец романа,
Герои скрылись за туманом.
Иссяк и мой талант не даром,
И жизнь теперь совсем иная!..
Пора бы, верно, ставить точку,
Уж перо скрипнет на бумаге,
В последний раз и в строчке,
Затихнет шепот, шелест влаги.
Затихнет шепот, и теперь
Закрыта в прошлое уж дверь,
Но что это было расскажу,
Свои итоги подведу...
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

II

Так что же, милый мой читатель?
Нам стоило ли их сводить?
Смогли же они ведь победить?
Был ли я лживый предсказатель?
Их чувствам место ль на войне?
"О да, конечно, было место!" —
Мой строгий критик скажет мне.
"Любовь там вовсе не уместна!
Она спасла их от безумства!
Но это ж чистое распутство!
Зачем их чувства вы скрестили?
Людей на глупость побудили?" —
Мой строгий критик вопросил,
Дать ответ смело я решил!

III

Писал я, как душа хотела,
Молчу. Вот в чем моя вина.
Уж такова моя цена,
А что вы думаете об этом?
Замолк... Что-то, верьте, грустно,
Но все же рад я, что писал;
Пускай мой слог искусно
Пороки людям показал.
И чувства, страхи, и тревоги,
Все, что на жизненной дороге,
Их горе, веру, даже смерть,
Смогли герои усмотреть.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

IV

Не сразу примет свет и люд,
Пусть мой роман, мой труд нелегкий,
Но знаю, ждет его высокий
И самый справедливый суд.
Быть не сейчас — лет через сто!
Стало быть, он найдет читателя.
И он поймет, он примет то,
Что из него делает мечтателя!..
А что же вы, мой друг, скажите?
Мои сомненья разрешите,
Быть может, зря писал я все?
Быть это может не мое?
И вот пока я рассуждал,
Вдруг звон стекла я услыхал...

V

Мой верный пес, мой верный друг,
Какой нелепый казус, браво!
Вдруг за мухой, рванул вправо,
И опрокинул все вокруг...
Мой стих, конечно, совершенен,
Мой слог, прекрасен, да,
Но кубок все же был бесценен,
И мне его теперь весьма...
Ой, извините, я отвлекся,
Иными мыслям увлекся;
Вернемся к нашим, так сказать,
Делам, что нужно обсуждать...
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

VI

За невольный этот сбой,
Прошу простить мое забвенье,
Но быт прервал стихотворенье,
Своей привычной суетой.
Нелепый случай, что поделаешь,
Он прозаичен, а не мил,
Но ты со мной взаимодействуешь,
Пусть даже нет на то и сил!..
Мой роман, творенье духа,
Читатель, для твоего слуха,
Что я писал в ночной тиши,
Моей замученной души.
И если бремя ляжет тяжко,
Моя читательская бражка...


И я с ним не справлюсь сам,
Спасет меня от тяжких ран.

VII

Ну что ж, продолжим речи,
Порой совсем не безупречны,
Но все же в них живем и мы!
И речь идет о нашей жизни!
Мой друг, я взялся за сюжет,
Он сложен, как горный серпантин,
Но как же не довольна моя аннет,
Что есть такой уж я кретин...
Но я в сомненьях утопаю,
Боюсь, что сам я зарыдаю,
Достоин ли тему поднимать?
Не в силах эту боль я передать...
Правдиво ль смогу я написать,
И так сказать, чтоб беду не знать?

VIII

Тебя, мой друг, я слышу зов:
Что стало с Павлом? Где герой?
Открыть тебе сей тайны свой,
Я готов, без лишних слов.
Он Сталинград пройти сумел,
С него сняли клеймо врага,
Он много горя претерпел,
Но все сносил он, как скала!
Прошёл он всю войну лихую,
И встретил девушку благую:
Она прекрасная Настасья,
Сквозь все печали и несчастья;
С ней они вдвоем прошли,
И много лет в любви прожили...

IX

А что же Соня, спросишь ты...
Он смог из сердца выгнать,
Ее хотел не вспоминать,
Хотя и долгие мечты.
Когда он принял свой конец,
Я видел радость на лице,
Он знал, что с Соней, наконец,
Он встретится в венце!..
Любовь — загадочный герой,
Она приходит, как домой;
Она и мука и блаженство,
И наполняет совершенством.
Смотрите, как он ее любил,
Как все это пережил...


Он встретил новую зарю,
И новый мир, и новый путь,
Но я все о любви молю,
О той, что не дает уснуть...

X

Я написал семь долгих песен,
О них, о жизни и войне,
Их любовь жила в моей строке,
И этот миг был так чудесен!
Я сотню строк готов исправить,
И сотню раз переписать,
Но мне пора уже поставить...
Точку в свою тетрадь!
Увы, я столько строф не дописал,
Однако мой поэт уже устал...
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XI

Итак, читатель, прощаюсь я,
К Виктории спешу скорей.
С Мари и дедом, у дверей,
Вас оставляю здесь, друзья,
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

XII

Зимы больничный день погас,
Утих вечерний славный шум,
Дед был полон грустных дум,
И Мари сидела в томный час.
Прочла рассказ про их страданья,
Про Павла, Соню, их судьбу;
Их путь, лишенья, ожиданья,
В раю, что помнит их мольбу!..
«Вот, дедушка, конец романа,
Судьба их развела так рано,
Но счастье обрела душа!» —
Мари сказала, чуть дыша.
«Ах, Мари, милое созданье…
Там есть иное толкование..."


Мари не сразу уловила,
Что дед хотел ей передать...
Какая правда там таилась?..
Что он решил ей показать?..

Конец



ПРИМЕЧАНИЕ К РОМАНУ В СТИХАХ

Историческая справка

Великая Отечественная война (1941-1945гг) – один из самых трагических и героических периодов истории российского государства. В июне 1941 года нацистская Германия вероломно напала на Советский Союз, развязав кровопролитную войну, которая унесла миллионы жизней и оставила неизгладимый след в судьбе каждой советской семьи.
Этот период стал временем тяжелейших испытаний для Красной армии и всего советского народа. Враг стремительно продвигался вглубь страны, захватывая города и села, неся с собой разрушения и смерть. Огромные территории оказались под оккупацией, где нацисты установили жестокий режим, проводя массовые казни и угоняя мирных жителей на принудительные работы в Германию.
Битва за Москву (30 сентября 1941 – 20 апреля 1942 гг.) – Кровопролитные бои на подступах к столице, в которых советские войска сумели остановить наступление немецкой армии и нанести ей первое крупное поражение.
Сталинградская битва (17 июля 1942 – 2 февраля 1943 гг.) – Одно из крупнейших сражений, которое стало переломным моментом в Великой Отечественной войне. Советские войска окружили и уничтожили крупную группировку немецких войск, положив начало коренному перелому в ходе войны.
Несмотря на все тяготы, советский народ верил в победу и делал все возможное для ее приближения. В тылу женщины, старики и дети работали на заводах и в колхозах, обеспечивая фронт всем необходимым.
Роман в стихах «Девушка солдата» – это лишь одна из множества историй о людях, чьи судьбы были опалены войной. Он посвящен подвигу советских солдат и офицеров, самоотверженности тружеников тыла и стойкости мирного населения, которые внесли неоценимый вклад в победу над фашизмом.


Перевод

Da h;rt ich eine Stimme: Kinder, seht,
Hier wurden die Faschisten einst begraben,
Verbrecher, die das Land mit Blut bes;t,
Die es verw;stet und gepl;ndert haben!


И голос над собой услышал я:
"Вот здесь фашисты спят в сырой могиле.
Они несли смерть в дальние края
И полземли в пустыню превратили".
— Эрих Вайнерт


"Halt! Stehen bleiben!" – "Стоп! Стоять на месте!"
"Was wollen Sie! Ich bin doch nur Soldat!" – "Что вы хотите услышать?
 Я простой солдат!"
"Setz dich!" – "Садись!"
"Ich bitte um Gnade…" – "Я прошу о пощаде…»
Надпись "Waffen" и "Berlin" – Надпись "Оружие" и "Берлин"
Вдруг адом обернулcя ; la maison… – Вдруг адом обернулcя дом…


Судьбы героев


Павел Курганов: Павел прошел войну, сражаясь храбро и самоотверженно. Его подвиги не остались незамеченными, и он был удостоен звания Героя Советского Союза. Война оставила глубокий след в его душе, особенно трагическая потеря Сони. Однако, время лечит, и Павел, хоть и с болью в сердце, смог двигаться дальше. Он встретил Анастасию, женщину с добрым сердцем и лучезарной улыбкой. Она помогла ему залечить раны и вновь обрести счастье. Они поженились, создали крепкую семью. Павел прожил долгую и достойную жизнь, окруженный любовью близких. Он умер в своей постели в преклонном возрасте, оставив после себя светлую память.


Софья Гаврилова: Соня движимая любовью, бежит на фронт в поисках возлюбленного. Судьба жестоко обрывает ее надежды, бросая в немецкий плен. Там, в борделях оккупантов, она становится жертвой бесчеловечного обращения, превращаясь в сломанную пустую вещь. Не выдержав страданий, Соня совершает отчаянный поступок – убивает мучителя, за что немедленно расплачивается жизнью. После войны обнаруживаются ее записи, свидетельства пережитого ужаса и жажды мести, навеки запечатлевшие трагедию молодой девушки, сломленной войной.


Иван Березин: Иван столкнулся с жестокой несправедливостью и попал в плен вместе с Павлом. Обвиненный в предательстве по ложному доносу, он был расстрелян своими же соотечественниками, не разобравшимися в ситуации. После войны, когда открылись правдивые обстоятельства жизни семьи Гавриловых и всплыла правда о невиновности Ивана, с него было снято клеймо предателя. В знак признания его чести и достоинства, Иван был посмертно удостоен ордена Отечественной войны I степени.


Михаил Петренко: Миша верный присяге и Родине, сражался в партизанском отряде. Во время обороны лагеря от превосходящих сил противника, он проявил исключительную храбрость и самоотверженность. Под шквальным огнем, Миша, рискуя жизнью, вынес раненого командира из зоны обстрела, а затем, вернувшись, уничтожил пулеметный расчет врага, обеспечив отряду возможность перегруппироваться и удержать позицию. В этом бою Миша пал смертью храбрых, отдав жизнь за своих товарищей и свободу Родины. За проявленный героизм и мужество он был посмертно награжден орденом Красного Знамени.


Алина Некрасова: Алина молодая и отважная девушка, служила в разведывательном отряде. В один из дней, когда отряд попал в засаду, Алина приняла героическое решение. Понимая, что только так ее товарищи смогут вырваться из окружения, она осталась прикрывать отход, вступив в неравный бой с превосходящими силами противника. Алина сражалась до последнего патрона, отвлекая врага на себя, что позволило ее отряду уйти в безопасное место. К сожалению, в этом бою Алина погибла, совершив настоящий подвиг. Ее самоотверженность и храбрость не остались незамеченными.

11.01.2023 - 21.08.2025


ОТРЫВКИ ИЗ ДЕЛА МАЙОРА ГАВРИЛОВА

I

В нем живут герои все,
Там стоит в блокаде град,
С верой в светлое житье,
Что зовется Ленинград!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

II

Увы, туман войны жесток,
И Север помнит дни блокады;
Гаврилов, храбрый мужичок,
Встречал врага у Ленинграда!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

III

Но тень предательства близка,
В семье майора скрыта тайна:
Жена и Николай – вот чья рука
На Родину была коварна!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

IV

Их участь скорбная ждала –
Расстрел, как платы час ужасный,
Но тень сомненья пролегла
Над Гавриловым, столь несчастный.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

V

Исчез он в городе теней,
Как призрак, в сумраке блокадном.
Искали всюду, много дней,
Но след простыл, лишь ветер хладный.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

VI

Свидетели шептали робко,
Что видели его живого...
Но правда где? В потемках только
Скрывалась тайна рокового...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

VII

"Я зрел его, как тень отца,
Близ Петропавловской твердыни;
Он рыл окопы без конца,
Как каторжник, в своей судьбине..."

VIII

"Он молча камни ворочал,
И пот стекал по его щекам.
Казалось, душу заточал
В работе этой, словно в храм!"

IX

"А я скажу вам, господа,
Он будто ангел во плоти!
Помог старушке, вот беда,
Ей силы не было идти".

X

"У Гостиного Двора,
В толпе, в лохмотья облаченный,
Он пел молитвы до утра,
И был народом окруженный!..."