Если завтра - война...
Предложили ознакомиться с понятием "Семиология".Я оглянулся вокруг:
У меня на полке стоит книга Умберто Эко "Отсутствие структуры. Введение в семиологию".
Вот и взялся читать!
А там на первых же страницах: "семиология кино" и "кинематографические коды"...
Я всегда подозревал, что являюсь объектом пристального наружного наблюдения:
Алгоритмы матрицы стали настолько изощрёнными, что давно просканировали не только потаённые уголки моего сознания, но и пространство моей комнаты!
Я как раз собирался написать небольшое сообщение по поводу одного художественного фильма, который произвёл на меня большое впечатление: "Иваново детство" (1962),
Это фильм на военную тему по мотивам повести писателя-фронтовика Владимира Богомолова "Иван".
У создания этой киноленты есть небезынтересная предыстория: почти полностью отснятый поначалу материал был забракован, а режиссёр отстранён.
Продолжение снимать фильм далее получил молодой выпускник киноинститута Андрей Тарковский, у которого кроме дипломной работы за плечами в кинематографе почти ничего не было.
С этого момента нам понадобится весь арсенал семиологии, потому что Тарковский начал творить, кажется, просто по учебнику Умберто Эко (Как это оказалось возможным, остаётся загадкой, ведь книга Эко вышла в свет в 1968 году, а фильм принёс Тарковскому всемирную славу и был удостоен «Золотого льва» 23-го Международного кинофестиваля в Венеции в 1962 году).
Даже Жан-Поль Сартр нашел необходимым оставить свой отзыв по поводу этого произведения киноискусства. До этого ещё один фильм советского режиссёра Михаила Калатозова стал лауреатом «Золотой пальмовой ветви» Международного Каннского кинофестиваля 1958 года. Это - "Летят журавли" (1957).
Вы же знаете, что я - непредвзятый наблюдатель и абсолютный дилетант: никакого строго кинематографического анализа от меня, пожалуйста, не ждите! Только семиотика, больше - ничего! Договорились?
Было это или не было, не узнать никогда. Андрон Кончаловский для своей дипломной работы "Мальчик и голубь" остро нуждался в артисте школьного возраста.
Коля Бурляев возвращался с уроков по улице Горького мимо памятника Юрию Долгорукому на Советской площади. "Мальчик! Стой! Ты мне нужен!"
Так закрутился вихрь событий! Короткометражка Кончаловского не позволяла в полной мере выявить и показать зрителю всю прелесть и обаяние московского школьника, которого он волею судьбы встретил у Моссовета. А надо сказать, что внешность у юного Коли была необыкновенной.
Конечно, и после него в советских фильмах снимались симпатичные ребята, первыми приходят на ум имена Павлика Чернышёва и Кирилла Полтевского. Но их мальчишеская привлекательность совершенно иного рода. Увольте меня представить их в роли фронтовых разведчиков в тылу врага. Один играет в фильме по Оскару Уайльду, другой - в современной сказке.
Образы, которые они создали, сверхромантизированы. Помимо этих примеров я не могу вспомнить образы детей в советском кинематографе, которые бы выделялись подобной исключительной красотой. Режиссёры старались работать с ребятами, бесспорно, с яркой внешностью, но такой, которая подчеркивала бы их детскость, неуклюжесть, угловатость, что ли...
В этом отношении Коля Бурляев -идеален: у него лицо ангела и тело танцора из хореографического кружка. У съёмочной группы были даже сомнения: не слишком ли "слащав" этот мальчик для роли Ивана...
Коля, однако, оказался очень убедителен в лохмотьях несчастного сиротки - оборванца, чьей основной обязанностью было не мозолить немецким часовым глаза. Как бы ни контрастировал созданный Бурляевым образ с образом Ивана в повести Богомолова, всем пришлось признать, что он весьма аутентичен в кадре.
Каким бы миловидным ни был Коля Бурляев в свои четырнадцать лет, уникальность его внешности состоит в том, что в отличие от тех же Павлика Чернышёва или Кирилла Полтевского, она не "уходит" в излишнюю смазливость, оставаясь по-настоящему мальчишеской!
Я не хочу ни в коей мере задеть чувства поклонников указанных выше юных актёров, но согласимся, что их образы сверхзаромантизированы, мягко говоря... Какое-то озорство у Коли, неуёмную динамику, короче, его тестостерон, мы, как зрители, конечно, чувствуем. И это становится не самым последним фактором, чтобы мы оказались полностью расположены к нему, как того и явно хочет режиссёр.
Условно говоря, и мальчики, и девочки хотели бы с таким пареньком дружить! Семиотическая ловушка готова! Остаётся завести зрителя в её сети!
Я работу Калатозова в самом начале упомянул неспроста! Совершенно ясно, что юный Тарковский очарован теми операторскими решениями, которые впервые в советском кинематографе, по крайней мере, применили в фильме "Летят журавли". Одни только ракурсы снизу вверх чего стоят! Эти киноцитаты уже заметны в дипломной работе Тарковского "Каток и скрипка": виды Москвы почти что в духе самого Калатозова.
В фильме, который ему готовы были поручить, я имею в виду "Иваново детство", места для мостов и головокружительных лестниц, увы, не было. Зато был парень потрясающей красоты. К его актерской работе у Андрея были, видимо, претензии... Но парень был потрясающей, ренессансной, красоты. Кончаловский убеждал его:"Такие рождаются один раз в столетие! И помни, что эта ангельская внешность - чудо юности, и вечной она не будет!" Вот здесь, мне кажется, Андрей решился. И он решился на гораздо большее, чем на проходной военный фильм, он решился....
От вас ничего невозможно скрыть! Конечно, Андрей решился на то, чтобы воспользоваться карт-бланшем, который ему предоставила киностудия, по полной программе! Так же как Саврасов оставался в рамках, который ему задавал пейзаж с березами и грачиными гнездами, Андрей Тарковский решился на библейскую притчу, вернее на создание ряда аллюзий, которые оказываются связаны с теми или иными библейскими сюжетами.
Он стал лихорадочно переписывать сценарий: место действия из землянки перенеслось в подвал разрушенного храма, в кадре оказались запланированы руины с фресками Богородицы, появились яблоки ( символы сами знаете чего), лошади ( помните, как Лев Толстой гениально использовал почти физиологическое описание скачек вместо описания постельных сцен Анны и Вронского!), соженное дерево ( Познания Добра и Зла? Нет, наверное, Вечной жизни...). Мельница и колодец понадобились, чтобы воплотить в жизнь так понравившиеся ему калатозовские ракурсы...
Если в работе Урусевского летала камера, то Юсов дал нам возможность "полетать" вместе с Иваном с обликом Коли Бурляева! Мы же говорили о том, как режиссёр "заставляет" нас влюбиться в своего героя! Человеческая природа такова, что нам всегда хочется обнять любимого человека. Это такой чувственный жест, который понимает каждый.
Мы действительно хотим приобнять за плечи этого счастливо улыбающегося паренька, положить ему руку на плечо, сказать ему что-то смешное на ухо, перехватить его восторженный или удивлённый взгляд на нас... Режиссёр заряжает нас этим желанием, но мальчишка ускользает из наших объятий, возносится над землёй, полем, лесом, рекой... Такое и бывает во сне: все одновременно реально и недостижимо!
Тарковский, однако, не только последовательно разворачивает перед нашим взором видеоряд, он заставляет наши осязательные рецепторы работать: начинается визуально-тактильное сопереживание с действием на экране. Во сне Иван ускользнул от нас. Каждый человек знает это острое, щемящее чувство, когда тело любимого человека отдаляется от нас, словно часть нас самих покидает нас, может быть именно так отлетает душа...
Нас оставляет одних Иван, но не гений Андрея Тарковского. В кадре крупным планом появляется кисть руки лейтенанта Гальцева. Для чего режиссёр акцентирует внимание на ней? Несколькими минутами позже эта рука перехватит руку Ивана с телефоном: мы с вами мечтали о том, чтобы лишь иметь возможность нежно прикоснуться к Ивану, неважно, приласкать ли, или приободрить, а тут такой грубый жест, что мы одновременно завидуем молоденькому офицеру и кипим от возмущения: "Эй, полегче! Здоровяк!"
Гальцев, как будто, осознав свою излишнюю крутость, ослабляет хватку и медленно опускает свою руку, сопровождаемую взглядом Ивана. Этот ледяной взгляд холоднее воды в Днепре, из которой он часом назад еле вылез.
Насколько ледяным был этот взгляд Ивана и насколько продрогшим и бесчувственным к холоду и боли было все его хрупкое мальчишеское тело, мы начинаем понимать только тогда, когда завершив оформление рапорта, он поднимается с холодной деревянной скамьи, чтобы воспользоваться предложением Гальцева помыться горячей водой, как положено, с мочалкой и мылом.
И мы осознаем, что всё это время пацан был голым! Только наброшенный на плечи солдатский ватник... Какая степень вымотанности и измождения должна была быть у двенадцатилетнего мальчишки ( а именно этот возраст ему определяет автор повести), чтобы так пренебрегать своим детским целомудрием и присущей подросткам стыдливостью.
Это такое знание психологии! Даже у самого Богомолова по тексту на Ивана наброшен ватник, доходящий ему до пят, в фильме же ватничек такой куцый, что едва прикрывает парнишке спину. И всё это время он сидел на голой скамье! Всё моё существо просто пронзает одна только мысль "каково же это!", оказывая большее ранящее воздействие даже по сравнению с видом огромного шрама на узкой спинке пацана!
После сцены купания Ивана камера акцентировано задерживается на жарко растопленной буржуйке. Весёлый треск раскаленных древесных углей возвращает меня к жизни. Они заставляют меня верить, что в помещении не так промозгло, как мне показалось сначала. ( Говорю только вам, не для слабонервных читателей! Извините за вульгарность, если бы не это пламя, жадно облизывающее чугун, у меня бы воспалилась простата! Визуально-тактильное сопереживание в действии!)
Сцена, когда лейтенант Гальцев нежно, с особой осторожностью, переносит заснувшего было за своей тарелкой с кашей Ивана на кровать, гениальна! Это же снова те же качели: ускользание - обладание! Заметили? Грубо - одна рука, нежно - полностью всё тело. Эту гравитацию режиссёр даёт нам ощутить в полной мере. Знаете же, как это - беречь сон дорогого тебе человека?
Это ещё не всё! Гальцев (а с ним и мы) на мгновение действительно обретает его. Но обретение это ускользает от нас, как Иван «ускользает» в сон. Мы же понимаем: у нежности есть реципиент и донор. Дарить свою нежность - это значимое человеческое переживание, но видеть реакцию на нее - поистине самое прекрасное, что может случиться с любым человеком. А Иван-то спит!
Кстати, этот очередной ход - задумка самого Тарковского, в тексте повести ясно сказано, что Иван отправился в постель своими ногами. А Гальцеву даже спину потереть себе не разрешил! Так что, это подтверждает наше с вами предположение, что молодой режиссёр оказался силён в семиотике, изобрел собственную знаковую систему и по ходу фильма с каждой новой сценой целенаправленно усиливал мощь этих выразительных средств по сравнению с предыдущей.
"Вскоре приехал Холин. Рослый темноволосый красавец лет двадцати семи, он ввалился в землянку с большим немецким чемоданом в руке. С ходу сунув мне мокрый чемодан, он бросился к мальчику:
— Иван!
При виде Холина мальчик вмиг оживился и улыбнулся. Улыбнулся впервые, обрадованно, совсем по-детски.
Это была встреча больших друзей, — несомненно, в эту минуту я был здесь лишним. Они обнялись, как взрослые..."
Я дал вам прямую цитату из повести о встрече капитана Холина с Иваном. Посмотрим, как разрешил её для себя Андрей Тарковский? Напомню, что действие происходит по сценарию не в тесной землянке, а в просторном подвале разрушенного храма. Так вот Холин по Тарковскому не ввалился в землянку, а с ходу перепрыгнул через лестничные перила, чтобы оказаться рядом с Иваном.
При виде Холина мальчик не просто вмиг оживился и улыбнулся. Он с криком : "Холин!" взлетел к нему навстречу.
Это была не встреча больших друзей, — несомненно, в эту минуту Гальцев был там лишним. Они обнялись, как влюблённые!
Иван всю их беседу провёл, сидя на ладонях Холина, прижавшись всем телом к его груди и плечам. Эта сцена - кульминация всей визуально-тактильной завязки! Тарковский позволяет нам стать с Иваном почти интимно близкими. Это болгарская поговорка есть, типа, не разлей вода: от една черга! Вот именно то, что заставил нас пережить режиссёр: как будто мы с Иваном под одним одеялом делились последним куском хлеба и согревали друг друга своим дыханием... Теперь мы понимаем, что будет с нами? Мы обречены. Я плачу, когда ещё ничего не случилось! А вы говорили мне: Жан-Поль Сартр!
Теперь мне и придется сказать: НЕТ! Этот фильм ни о какой ни о войне.
Режиссёр просто позволил случиться в кадре (и, Слава Богу, запечатлел это на века!) грандиозному эстетическому событию - красоте мальчишки, которая бывает у подростков считанные дни на каникулах тогда, когда он ещё ребенок, у него мягкие волосы, нежные черты лица, но нет уже детских щечек, как нет (пока!) и пушка на подбородке и взгляд из-под длинных ресниц не глупенький-преглупенький, а взрослый, взвешивающий и понимающий.
Черты лица становятся тонкими-тонкими, профиль остреньким, мимика ещё живая, разнообразная. Для этого ещё нужно солнце, воздух, вода: именно этот момент жизни и застал Колю Бурляева в августе 1961 года на Днепре близ города Канева... Режиссёр поступил как ювелир: он нашёл для бриллианта оправу...
Я просмотрел все фильмы с участием Николая Бурляева до его поступления во ВГИК - никогда больше он в такой форме, я имею в виду его внешность, он не был!
Я буду настаивать на своем мнении, потому что я человек, переживший эмоционально этот фильм! Я ощущаю на себе все эти эксперименты с визуально-тактильной апперцепцией! Это невероятно! Режиссёр добился от меня того, что я буквально влюбился в этот образ!
А знаете, что? Никаких сцен любви и поцелуев капитана Холина с военным фельдшером над окопом в повести - НЕТ! О блондинке с голубыми глазами вкратце упоминает один Гальцев в смысле того, что непременно бы влюбился, если не война! И ВСЁ! Холин только бросает мимоходом: "А фельдшерица у тебя ничего!" И ВСЁ!
Вы понимаете, каким мощным оказалось поле напряжения вокруг фигуры мальчишки, что потребовалось введение дополнительной уравновешивающей линии - влюбленности капитана Холина?
БЕЗ ЭТОЙ ЛИНИИ ФИЛЬМ ОБРЁЛ БЫ, МЯГКО ГОВОРЯ, ГОМОЭРОТИЧЕСКУЮ ТОНАЛЬНОСТЬ....
Свидетельство о публикации №125111508287