История о зеркале, которое слишком много знало

Она всегда подозревала, что зеркала — существа со своим характером.
Не предметы, а собеседники, советники, любовники без прав, которых можно оставить, но нельзя разлюбить окончательно.
Её зеркало, то самое — старое, с трещинкой в левом углу, которую она заклеила когда-то сердечком — было ей вернее всех мужчин.

И вот однажды — случилось.
Она примерила костюм.
Ничего особенного: нежно-графитовый, с еле заметной радужной нитью.
Но в зеркале магазина она увидела себя такой, какой мечтала быть всегда —
стройной, нервной, как струна,
чуть надменной, как героиня старой повести,
и неожиданно… красивой.

Зеркало смотрело на неё влюблённо.
Даже слишком.
— Бери, — шептало оно, будто мужской голос звучал из серебра. — Ты создана для него.
Она улыбнулась — и отражение улыбнулось шире.
Подмигнуло.
Даже повернулось чуть иначе, чем она стояла.
Но она была слишком очарована, чтобы заметить обман.
Костюм она купила.
А вот чудо — нет.
Дома, перед своим честным, усталым зеркалом, она увидела совсем другое:
тень под глазом,
морщинку над губой (когда она успела появиться?),
и — главное — костюм сидел как-то… правдиво.
То есть никак.
Она даже рассмеялась:
— Ну конечно. Где ты, мой прекрасный обманщик?
И зеркало дома вздохнуло — да, именно вздохнуло — и устало отразило её действительность.
То есть ту, которую не хотелось принимать.
Она пошла к маме.
У мамы был трильяж — три зеркала.
Целый женский Собор Правды.
В первом — она выглядела, как дома.
Во втором — ещё хуже.
Но в третьем…
в третьем вдруг снова возникла та чудесная девушка из магазина —
стройняшка, красавица,
с тем внезапным огнём в глазах, который в неё влюбляет, даже если она молчит.
Она посмотрела на себя в третьем зеркале —
и увидела стоящего позади мужчину.
Он был… отражением.
То есть существовал только там, в третьей створке,
где она — красиво невозможная — смотрела на мир со слегка приподнятым подбородком.
Он наклонился ближе — там, в зеркале —
и сказал тихо, как будто шёлк треснул:
— Я — твоё отражение.
Твой двойник зеркальный.
Видел всё: твои бессонницы, твои усталости, твои победы, твой стыд,
твои попытки быть лучше, чем ты есть, — лишь бы хоть кто-то полюбил.
Я люблю тебя давно.
Но ты никогда не смотришь на меня достаточно долго.
Слишком боишься правды.
Она замерла.
In real life — никого.
В зеркале — он.
И его взгляд был не стеклянным.
Слишком живым — для отражения.
— Но… — прошептала она. — Зеркала ведь врут.
Он усмехнулся:
— Лгут не зеркала, а те, кто на них смотрит.
Ты хочешь быть красивой — и я делаю тебя красивее.
Ты хочешь быть смелой — и я дарю тебе смелость.
Ты хочешь быть любимой — так позволь же мне…
Он протянул ей руку — в отражении.
И её рука сама поднялась к стеклу.
Холодок серебряной глади дрогнул.
— Что будет, если я возьму твою руку? — спросила она.
Отражение улыбнулось горько и нежно:
— Тогда ты исчезнешь во мне.
Станешь той, кем мечтала быть.
Но уже навсегда — только отражением.
Она отдёрнула пальцы.
Не от страха — от слишком большого соблазна.
И вдруг он сказал, совсем тихо, почти по-человечески больно:
— Я хочу, чтобы твой мир не был ограничен мной.
Хотя я бы держал тебя в серебре до конца света.
Но… ты должна жить там, где всё по-настоящему.
Даже если это больнее.
И её собственное сердце, отражённое в трёх зеркалах сразу,
забилось в разных ритмах.
Она шагнула назад.
Зеркальный мужчина растворился — но не исчез.
Он оставил в стекле едва заметный след ладони.
И её отражение — вдруг — стало снова обыкновенным.
Но с блеском в глазах, которого в ней не было много лет.
— Спасибо, — сказала она.
Себе.
Ему.
Миру.
Кто знает.
А трильяж чуть дрогнул — и два честных зеркала снова показали её настоящую…
Ту, у которой есть шанс быть любимой по-настоящему —
не отражением, а живым человеком.
Вечером она выбросила костюм.
А на следующий день, проходя мимо того магазина,
увидела в витрине то самое кривое зеркало-лгунью.
И рядом — мужчину, который смотрел на своё отражение
точно так же, как когда-то она.
Она усмехнулась:
— Осторожнее. Оно любит красиво врать.
Он повернулся на её голос —
и вот тут зеркала действительно соврали…
Потому что в его глазах она была прекраснее, чем в любом отражении.