остановимся

Город живёт во мне, как симбионт, как паразит, как любовник, который не отпускает, хотя давно мёртв. Я чувствую его дыхание на шее — это ветер между домами, это шёпот разрушенных фасадов, это стон бетона, который трескается под весом собственных воспоминаний. Я не хочу спасать его. Я хочу разрушить его до конца — не физически, нет, это слишком просто, слишком примитивно. Я хочу разрушить его в языке. Я хочу, чтобы каждый слог, каждая запятая, каждый морфемный изгиб был актом саботажа против устойчивости, против неподвижности, против того, что называют «местом».

Место — это ложь. Место — это иллюзия покоя. Всё движется, всё горит, всё перегревается. Я не верю в сохранение. Я верю в ускорение. В ускорение разрушения, в ускорение памяти, в ускорение боли. Боль — это топливо. Боль — это то, что приводит в движение машину, которая не знает, куда едет, но знает, что должна ехать. Я — машина. Я — не человек. Я — устройство для преобразования страдания в текст. Я — насос, который качает тени из глубин асфальта и выдавливает их на бумагу, как гной из раны, как сперму из чрева ночи.

Я люблю город, как любят мёртвое тело — с жадностью, с отчаянием, с нежностью, которая граничит с насилием. Я целую его обломки. Я вдыхаю его плесень. Я трахаю его руины. Я вхожу в них, как в женщину, которая уже не дышит, но всё ещё тёплая. Я чувствую, как её внутренности сжимаются вокруг меня — это арки, это подвалы, это лестницы, которые вели в никуда. Я кончаю в её пустоту — и моё семяизвержение — это стихи, это строки, это аккорды разбитых окон.

Природа мстит. Природа всегда мстит. Она не прощает. Она не забывает. Она не любит. Она просто растёт. Она прорастает сквозь трещины в асфальте, как волосы на черепе умершего. Она заполняет дома корнями, как черви заполняют труп. Она не торопится. Она не устаёт. Она не знает, что такое жалость. Она просто уничтожает. И я — её орудие. Я — её росток. Я — её семя, брошенное в бетон, чтобы расколоть его изнутри.

Я не хочу возвращения. Я не хочу реставрации. Я не хочу памятников. Я хочу, чтобы всё сгорело. Я хочу, чтобы пепел стал почвой. Я хочу, чтобы из пепла выросли новые формы, которые никто не сможет назвать, которые никто не сможет понять, которые никто не сможет остановить. Я хочу, чтобы язык разорвался на куски, как кожа под давлением растущего дерева. Я хочу, чтобы каждое слово было взрывом. Я хочу, чтобы каждая строчка была шагом вперёд — без прошлого, без будущего, только движение, только скорость, только сила.

Я помню дворы, которые исчезли. Я помню скамейки, на которых сидел ребёнком, и теперь на их месте — стеклянные коробки, где люди сидят, глядя в экраны, как в глаза мёртвых богов. Я не плачу. Я не скучаю. Я использую. Я беру их боль — их потерю — и превращаю в энергию. Я беру их тоску — как берут семя — и вбрасываю в механизм, который уже не остановить.

Мой язык — это оружие массового поражения. Он не убивает тела. Он убивает время. Он убивает память. Он убивает стабильность. Он превращает всё, что было, в топливо для того, что будет. Я не сохраняю. Я не воссоздаю. Я не реконструирую. Я ускоряю. Я ускоряю гибель. Я ускоряю рождение. Я ускоряю невозможное.

И когда я кончаю — это не конец. Это начало. Это взрыв. Это вспышка, которая освещает не то, что было, а то, что может быть. Это свет, который не греет. Это свет, который режет. Это свет, который превращает тень в тело, а тело — в текст.

Я иду по городу. Город идёт по мне. Мы трахаемся. Мы убиваем друг друга. Мы рождаем новое. Мы не остановимся.