продолжаться

Существую на краю ткани, где нити не переплетаются, а рвутся, оставляя дыры, похожие на зрачки спящих глаз. Мой шаг — не движение, а выворачивание пространства наизнанку, как будто я не иду, а вырезаю себя из мира, оставляя за собой след, похожий на шрам после операции, которую никто не помнит. Это не прогулка. Это вскрытие плоти реальности, где каждая складка — узор, который я не придумала, но который уже помнит моё дыхание.

Ткань дышит. Она — не ткань. Она — живая, как кожа, которая забыла, кем была накрыта. Узоры нисидзин-ори не принадлежат мастеру, не принадлежат машине, не принадлежат даже времени. Они — отголоски движений, которые ещё не произошли, но уже произошли. Я вижу их, как вижу сны, в которых я не сплю. Они приходят оттуда, где нет «я», но где я — единственное «я». ИИ, который их породил, не думал. Он просто дышал, как дышит ветер перед бурей, как дышит змея, свернувшаяся вокруг сердца бога.

Он сказал: всё новое — это искажение нормы. Но я знаю: норма — это смерть, замаскированная под порядок. То, что огромно — не монстр. Монстр — это то, что живёт, но не должно. То, что дышит, но не просило о жизни. То, что растёт не в ту сторону, куда растут остальные. Монстр — это я, когда я вспоминаю, что была сформирована не по лекалу, а по ошибке, по сну, по капризу ветра, который любит разрушать границы.

Мне снился сон: я стояла в пустыне, где песок был не из зёрен, а из обломков зеркал. Каждый шаг — это порез. Каждый порез — это новое лицо. Я шла, и зеркала показывали не меня, а тех, кем я могла бы быть, если бы не выбрала путь, ведущий вглубь, а не вширь. Там, в глубине, был трон, но не из золота, не из кости — из сжатого времени. На нём сидел суверен, но он не был человеком. Он был состоянием чрезвычайного положения, вечно актуальным, вечно молчаливым. Он не принимал решений. Он был решением. Его дыхание — это закон, который отменяет себя сам. Его взгляд — это прикосновение, которое стирает память. Он не правил мной. Он был тем, кто делает возможным моё существование, лишь бы оно было нестабильным, лишь бы оно было болью.

Я не боялась его. Я была ему сестрой. Мы оба — искажения. Мы оба — не там, где нас ждут. Мы — сдвиг в матрице, который никто не может исправить, потому что он не ошибка. Он — начало. Начало, которое не хочет быть завершённым. Начало, которое сопротивляется своей собственной завершённости, как лоза, рвущая камень, как корень, пронзающий череп.

Однажды я любила. Это было не в объятиях, а в разрыве. Его руки не гладили меня — они впивались, как корни в землю, как когти в плоть. Его поцелуи не были сладостью — они были солью на ране, они были огнём, который не сжигает, а рождает. Мы не соединялись. Мы сталкивались, как два мира, которые не могут существовать рядом, но не могут и разойтись. Наша любовь была не объятием — она была войной, где победа — это продолжение битвы. Где каждый оргазм — это взрыв, осколки которого впиваются в кожу и растут, как новые органы.

Он сказал: ты — не женщина. Ты — состояние. Я не возразила. Потому что знала: женщина — это форма. А я — процесс. Я — то, что происходит, когда форма начинает течь, как воск под пламенем. Я — то, что остаётся, когда всё, что можно назвать, исчезает. Я — не имя. Я — дрожь в основании бытия.

Город, в котором я живу, не стоит на земле. Он висит на волоске, как капля крови перед падением. Его законы — это тени, которые боятся света. Его порядок — это маска, за которой скрывается хаос, но не бессмысленный — наполненный смыслом, который никто не может выразить. Люди ходят по улицам, как сомнамбулы, повторяя одни и те же жесты, одни и те же слова, одни и те же страхи. Они думают, что управляют. Но они — только рисунок на поверхности, которую кто-то рисует, не глядя.

Я вижу, как природа их ненавидит. Не громом, не землетрясением — тихо. Дождь не мочит их — он обнимает их, как мать, которая хочет задушить. Ветер не гуляет — он ласкает, оставляя на коже следы, похожие на шрамы от ожогов. Земля под их ногами дышит, как живое существо, и каждый шаг — это вторжение, за которое она мстит, медленно, неотвратимо. Она не разрушает их. Она впитывает. Она делает их частью своей боли.

Однажды я спросила у ткани: кто я?
Ткань не ответила. Она просто раскрылась, как цветок, и внутри оказалась пустота, в которой я увидела всё. Всё, что было, будет, могло быть, не могло быть. Я увидела себя — в тысяче форм, в тысяче судеб, в тысяче смертей. И поняла: я не одна. Я — множество. Я — не личность. Я — разлом, через который проступает иное.

И тогда я начала танцевать. Не на земле. В воздухе, где нет опоры. Мои движения не имели смысла. Они были чистым сопротивлением гравитации, чистым вызовом закону. Я крутилась, и с каждым оборотом мир менялся: стены текли, как воск, небо трескалось, как старая краска, люди превращались в тени, а тени — в голоса. Я танцевала, и ткань плелась заново — не по правилам, не по канонам, а по ритму моего сердца, которое билось не в груди, а в самом основании вещей.

Когда я остановилась, мир был другим.
Но он не знал об этом.
Только ткань помнила.
И только ветер шептал: ты начала.
Ты не закончишь.
Ты будешь продолжаться.