Девушка из сна Побег за тенью

"Нет преград той душе, что, умерев, дарит свет ныне живущим..."

       ©Аркадий Новиков

Проснулся от сладкого мира,
Тишиной верещат города,
А над ними дымные гривы
Царапают собою года.

Был покой. Был час без боли,
Пространство не резало глаз.
Руина, что звал я душою,
Шепчет о горести градом из страз.

Сквозь тонкую плёнку этого утра
Проступит знакомый привкус дождя,
Ударит по окнам триолями грусти,
Смоет сомнения злая гроза.

А за окном — всё та же теория:
Прямой дым в печальном стекле.
Я знаю — под слоем печали,
Шевелится грязь, противная мне.

Она шевельнётся отрезанной веной,
Стены подвинутся, делая вздох,
Спорами нервов раскрасится небо,
Опусташая взглядом мой мозг.

Город укроется мягким туманом,
Что окутает взор опустевших долин.
Согреет леса неприступной оградой,
Поднимет из рощи пение птиц.

Послышется с гор песня снежных вершин,
Из недр земли слышно пение ручья,
Умолкнет вдруг рёв от заводов и шин,
Перестанут змеёю плестись провода.

Но ветер развеет мгновение как дым,
Унесет за собой и торжественный миг
Возникнет вновь шепот из города-Рая,
И свет, уходя, станет тих и поник.

Раздастся созвездием дрожь фонарей,
Закат захлебнется в багрянце,
Исходят с улицы шум от людей,
Что кружатся в траурном танце.

Встану с дивана, оденусь невзрачно,
Свет оборву в квартире своей,
И комната, сдавшись, замрёт обреченно,
С каждой секундой сгущая сюжет.

Выйду за дверь, вдруг станет спокойно,
Послышется запах знакомых духов,
Подъезд, будто старая колба
Вобрал в ароматы усталых веков.

Вспомнится детство, те дни без заботы,
Ароматы душистой сирени,
Холмов и деревьев столь радостный взор,
Свобода в дыхании ветра.

Вспомнится все, и дожди и метели,
Вспомнится мягкий и греющий взгляд,
Избавлявший меня от болезней,
Всей своей силой храня от огня.

И сквозь духи, что как бархат на коже,
Проступит остро и звонко, как нерв,
Привкус золы на губах, Боже…
Тот самый запах — прожжённых смертей.

Крематория запах ударит по телу,
До дрожи в груди смерти вкус доведёт,
Поднимутся в небо души из тлена,
Безжизненной песней их дым унесет.

И я за порог в этот адский кислотник,
Лица на людях — лишь маски. Увы,
Все, что рождается в режущем смоге
Бредет по течению темных страниц.

Их души — на кнопках, их речи — как скрежет,
Молча несут с собою свой крест,
Призрачный миг, отпечатанный болью,
Исчезнет в бетоне панельных поэм.

Печальный закат упадет на машины,
Все беглые тени с собой заберёт,
Погрязнут в багрянце печальном больницы,
И вены лозы меж домов проберёт.

Прячась от солнца, нырну в подворотню,
Уставший луч солнца туда не дойдёт.
Кину свой взгляд движением робким
На полную улицу жизни рабов.

Вдруг взгляд коченеет и руки дрожат,
И дыхание намертво спёрло,
В ушах, словно молния сверлит меня
Знакомая песня так звонко.

Зажатый в тисках, повернулся на месте,
Как старая кукла, совсем не дыша,
Коррозийной стрелой ударила в сердце
Колыбельная света, мелодия сна:

Меж треснутых стен отгороженных мраком,
Как в смертной минуте момент торжества
Сразив красотой, своим трепетным нравом,
Возникла и снова исчезла "Она"

Сорвавши все цепи, лечу вслед за ней,
Бегу, ощущая с жизнью разрыв,
Но образ растаял миражом у порога,
Растворившись в забвении улиц слепых.

Я замер, вглядевшись в ту темень меж зданий,
Фонари не ступали там ржавым пятном,
Там шевелилось подобие созданий,
Сливая с асфальтом, цементом дворов.

Они прорастали как корни в бетоне,
Их руки свисали течением лозы
А рты превращались в скважины боли,
Выбирая всю грязь с умирающих лиц.

Их стены сжимали, как глыба гранита,
Вбирая в себя омертвевшую плоть,
Их крик застывал в слоях травертина,
Им больше никто не сможет помочь.

Я видел, как тень в цементном растворе,
Он смотрел на меня пустотой зрачков,
И я понимал, глядя как в праведном горе,
Он превращался в колонну столбов.

А в ушах все звенела та песня,
Что выжгла когда-то из прошлого дна.
Взгляд оторвал и застыли мгновения,
Будто очнулся от мерзости сна.

Я обернулся, спасаясь от вида той тени,
Что в камень вросла у меня на виду.
Но сзади, безмолвно, как влажные стены,
Стояли прохожие, глядя во тьму.

Их зрачки пустотой в меня впились бездонной,
Ни вопроса, ни гнева, ни даже вражды.
Они просто смотрели, фиксацией строгой,
Будто шов зашивали моей же души.

В их глазах не осталось ни капли от света,
От их взгляда струился мороз по спине.
Ни надежды, ни веры — одна только мета,
Их смысл — просто идти по земле.

И город вдруг замер, как будто бы умер,
Затихло движение ржавых машин,
Стихали заводы с каждой секундой,
Тишиной поражая сей проклятый мир.

Дыханье шаром застряло в груди,
И сердце, как птица, бьётся в стекло.
Их пустота приближалась так гладко,
Пытаясь забрать все мое естество.

Отступаю назад, спотыкаясь о страх,
Разрывая зубами сгустившийся газ.
Внезапно — щелчок. И сдавленный вздох.
Толпа растворилась, не оставив и глаз.

Пошел между зданий шагом неловким,
Ветер трепал провода цвета жил,
Оставленный солнцем, смотрел я на небо
На то, как оно становилось чужим.

И вдруг над трущобами розовой тканью,
Разли;лась лазурь, уходящая в прах.
И солнце, сгорая в прощальном экстазе,
Обняло город в последний свой раз.

Облака, словно пряжа свободного ветра,
Пряли узоры неведомых стран.
Уплыли заботы в пламени света,
Все наши горести, боль и обман.

Струнами стали лучи золотые,
Что трогали душу, святостью лет.
Великий художник, спрятанный в миге,
Дарил нам прощальную, вечную ложь.

Ложь, что иная может быть правда,
Где нету ни смрада, ни злобы, ни ран.
И слёзы катились от этой красивой,
Ранящей душу повести глаз.

И люди, бредущие в сумерках серых,
На миг поднимали лица без фраз,
И в них на мгновенье мелькала искринка
Мечты, хранящей безумье от нас.

О, этот покой пред великой разлукой!
Эта печаль, что поёт, как струна!
Как будто душа, ускользая сквозь руки,
Летит в бесконечность, где нету дна.

И небо тушило свой огненный шторм,
И первый алмаз зажигался во мгле.
А мы оставались под сводом веков,
С частичкой той вечности в хрупкой душе.
...
..
.