Родная кровь. Семейная сага

               







               
               















   

                От автора
Судьбы моих предков в толщах времен, увы, распознать не просто. Не было среди них знатных и родовитых, чьи имена когда- либо отразились в тех же летописях. Хотя, возможно, дотошный исследователь и докопался бы до каких-то следов, но я такой цели перед собой не ставил.

 Мне важно было взглянуть на историю нашего рода в весьма обозримом прошлом, где есть история, помноженная на даты и биографии, есть документы и письма, есть свидетельства и фотографии.

 Так сложилось, что более подробные сведения о моем родословии сохранены по «кашинской линии».  Однако уже свыше века в нее  вплетена и «линия Лукшиных». В результате накоплен богатый фактический материал о жизни и взаимодействии этих двух семейств, принявших участие в создании солидного генеалогического древа, где так или иначе переплетено не одно имя и фамилия.

 В ногу со временем род рождался, развивался, подвергся суровым испытаниям, но сумел сохраниться - в людях, преданных своим идеалам, своим моральным принципам, своему месту в жизни.

Глава первая
Добрые корни

 Что мы знаем о ямщиках? Первые упоминания о них относятся еще к 16-му веку российской истории. Ямские служилые люди были сословием, занимавшемся почтовыми и транзитными перевозками. Проживали компактно в так называемых «ямских слободах». В 1650 году получили важную льготу - освобождение от тягла, т.е. системы повинностей крестьян и посадских людей.

 В пору петровских реформ категория «служилых» была упразднена, но «казенные ямщики» были сохранены и, будучи причислены к крестьянству, стали его привилегированной группой.

 В XVIII-XIX вв. казенные земли с крестьянами раздавались помещикам, и крестьяне становились автоматически крепостными. Избежали этой участи только однодворцы и ямщики: ни тех, ни других   нельзя было обращать в крепостное состояние.

 После 1785 г. при создании волостей (в ходе административной реформы) ямщиков начали причислять к крестьянскому обществу, упраздняя ямщицкий статус. Ямские общества остались только в местах компактного проживания ямщиков, остальные становились просто казёнными крестьянами, имеющими, однако, отдельного от крестьян собственного выборного в волостном суде.

 В первой половине XIX века, кроме однодворцев, ямщицкая сословная категория была второй и последней ярко выраженной группой в среде казённого крестьянства. Ямщики продолжали оставаться с теми же правами и обязанностями, каковые были у них ранее. По своему ведомству они могли привлекаться к статской госслужбе. Так, владелец или содержатель яма занимал должность станционного смотрителя (вспоминайте А.С. Пушкина с его повестью), каковая числилась в IX классе "Табели о рангах".
               
                ***
 Мой пращур, ямщик Митрофан Кашин, был потомком казенных русских крестьян, перевезенных на земли мордвы из-под Твери (там и сегодня процветает самый древний город этого края - Кашин). По преданию Митрофан участвовал в войне с Наполеоном и за доблестную службу в ямщицком казачьем полку был жалован парой лошадей.
 
 В 1815 году он с другими ямщиками села Старая Ямская Слобода Краснослободского уезда Пензенской губернии начал осваивать новые земли на выселке.  К 1832 году починок вполне сложился как дееспособное село Новое Ямское. Жители пользовались репутацией людей с независимым, вольнолюбивым характером, семьи были многодетными, хозяйства крепкими, зажиточными. Таковой была и семья Ефима Митрофановича Кашина.

 После того, как ямщики договорились о включении в приход соседних деревень, было получено разрешение на возведение храма (1852 год). В 1855 году была освящена придельная Никольская церковь, а в 1862 году летняя- Успенская.

 К тому времени у наследников Ефима уже сложились свои семьи. Сын Иван подлежал рекрутскому набору, но благодаря отцовскому авторитету, а также мзде «нужным людям» в число «забритых» не попал. Женился, получил земельный надел, обзавелся хозяйством.

 У Ивана Ефимовича и Елены Сергеевны было два сына - Петр и Степан, а также дочь – Анастасия.  Петру передалась отцовская хозяйственная хватка и любовь к земле. У него было богатое подворье с живностью, маслобойкой. Брал он работников и в наем.
 Сын Степан пошел по духовной линии- служил дьяконом в церкви родного села.
 В годы советской власти обоих раскулачили.

 В 1869 году родился младший сын - Василий, ему суждено было избрать иной путь в жизни. Любознательный от природы, тянувшийся к знаниям, он пользовался особым расположением родителей.
 
 Видя его способности, отец принял решение отправить учиться дальше. После окончания церковно-приходской школы Василий поступает в Пензенскую учительскую семинарию. С 1888 по 1903 год работал на ниве народного просвещения - был учителем двухклассной начальной школы.

 Как он стал священнослужителем, вопрос интересный. По рассказу его дочери, а моей бабушки Марии Васильевны, Василий Иванович какое-то время был репетитором детей одного из священников из уездного города Краснослободск- готовил их к поступлению в гимназию.

 В благодарность батюшка ходатайствовал перед Пензенским архиереем Павлом Вильчинским о рукоположении учителя Кашина во дьяконы. Василий Иванович начал это служение в 1903 году, а в 1917-м был рукоположен на иерея и стал настоятелем приходской церкви в волостном селе Ельники.

 Старожилы села поминали его только хорошими словами. В пасхальные дни он обходил избы прихожан и в каждой избе давал детям со своей руки крашеное яичко.
 Отлично разбирался в нотной грамоте. В отсутствии регента руководил церковным хором. Любил порассуждать о строении солнечной системы. Цитировал философов Канта, Шопенгауэра и других.

 В семье Василия Ивановича и его супруги Натальи Васильевны (в девичестве Феоктистовой) родилось восемь детей, четверо из которых умерли еще в младенческом возрасте. Среди оставшихся четверых - два брата и две сестры. Старший, Александр, с середины 1900-х годов учился в Пензе в учительской семинарии, Мария и Володя- в гимназии уездного города Краснослободск, последняя -Зинуша, так все звали её дома, училась уже в советской школе.

 Во время каникул дети Кашиных из Краснослободска и Пензы приезжали домой в село Ельники. Вот как описывала эти безмятежные каникулярные дни моя бабушка Мария Васильевна:

« Рождественские каникулы продолжались две недели. Мы приезжали домой и с радостью проводили там время.

 Любили сидеть вечерами во главе с папой в полумраке комнаты, когда горит зеленая лампа, придающая комнате как бы лунное освещение.

 Всем было о чем рассказать, но с самым большим интересом мы слушали рассказы папы, как он поступал в Пензенскую учительскую семинарию.

Отправился он туда со своим отцом пешком, так как лошади были заняты на яровой уборке. Экзамены сдал превосходно, за что назначили ему стипендию в 12 рублей
Учился 4 года. окончил семинарию в 17 лет вторам учеником (кто-то был первым). Потом в течении 15 лет работал в Ново-Ямской слободе учителем…
 
 Мама, кстати, редко принимала участие в наших беседах. У нее было много других забот и дел и, пожалуй, главное- повкусней накормить нас. А рождественские каникулы к этому располагали.

 Для праздничного стола пекли пироги со свининой и елись они с бульоном.
Делалось заливное из 12-дневных поросят, жарились гуси с капустой и утки с яблоками».

Глава вторая
Перелом

 Перед мной фотография одного и того же человека. На первой красивый, уверенный в себе тридцатилетний сельский учитель Василий Иванович Кашин. Взгляд строгий и спокойный, как и подобает учителю.
 
Густые волосы аккуратно пострижены и ровно зачёсаны назад, борода тщательно уложена, лицо гладкое, без морщин. Хочется думать, что у этого человека впереди долгая и интересная жизнь.

 Фотография рядом- из архива ОГПУ. На ней мы видим уже настоящего старика: мешки под глазами, морщинистое лицо, свисающие сосульками волосы, нечёсаная седая борода. Взгляд тоскливый и тревожный. В нем с трудом можно узнать молодого человека, изображенного рядом.

 Что же произошло, что его так сильно изменило?

 Всему виной неистовые бури, разразившиеся как в мире, так и в России. Сначала Первая мировая война, потом гражданская. Потом коллективизация…

 Семья переживала один страшный удар за другим. В 1918 году был убит старший сын Александр. В 1927, в 30 лет, скоропостижно умер в Ельниках второй сын - Владимир.
 В 1929 году по линии ОГПУ был осужден зять Василия Ивановича Дмитрий Лукшин, а в 1930-м и он сам.

 В.И.Кашин являлся одним из последних священников в селе Ельники в 20-х годах прошлого века. Это были годы сильнейших гонений на церковь. В 1927 году Василий Иванович и все члены его семьи были лишены избирательных прав.
 
 До нас дошла лишь одна фотография, на которой прабабушка и прадедушка изображены вместе. Василий Иванович сидит на большом стуле. Он озабочен и даже насторожен. Рядом с ним, устало опираясь на плечо мужа, стоит Наталья Васильевна. Она худа, но сохранила прямую осанку. Губы ее плотно сжаты, взгляд устремлен куда-то вдаль. Может, в небеса, где души ее умерших детей…

 Это было тяжелое время. В стране шла форсированная коллективизация, в ходе которой происходило массовое раскулачивание крестьян.

 Первыми ему подлежали те, кто имел торговые лавки или промышленные производства. В ряде мест прошли «показательные суды».

 1 марта 1930 года такой суд состоялся и в селе Ельники. Тройкой при ПП ОГПУ по Средне-Волжскому краю были осуждены сразу 12 человек. Среди них был и Василий Иванович Кашин.

 Подсудимых обвинили в том, что они создали группировку для борьбы против советской власти, проводили теракты, разваливали колхоз. В группировку записали крестьян из трех деревень- Ельники, Малый Уркат и Большой Уркат. В 1930 году, когда в районе не было телефонов, ни хороших дорог, а единственным средством передвижения были лошади, как же могли общаться между собой участники «группировки»?

 О терактах. Если бы подсудимые совершили хотя бы один террористический акт, о нем бы обязательно упомянули в суде. Но об этом в материалах дела ни слова…

 Теперь насчет развала колхозов. Властям необходимо было оправдаться перед вышестоящим начальством в замедленных темпах коллективизации (в Ельниках она шла хуже, чем в других районах). Виновными и стали эти 12 подсудимых.

 Прадедушка Василий Иванович почему-то в обвинении назван крестьянином. Может быть, из-за небрежности делопроизводителя, который писал приговор, а может такой была установка властей. В уголовных делах священников не указывать, но постепенно от них избавляться.

Глава третья
В ссылке

 Итак, Василий Иванович был осужден к 3 годам высылки, остальные – на сроки от 5 до 10 лет концлагерей. Это был очередной удар для семьи Кашиных.

 После суда и вынесения приговора, В.И. Кашина и его товарища Д.М. Березенцева по этапу к месту ссылки отправили вместе. Конечно, семьи осужденных ничего не знали о их судьбе и были в постоянной тревоге. Какая же радость была у них, когда Зинуше через полтора месяца пришла почтовая карточка, отправленная из-под Йошкар-Олы:

«16.4.1930.
Здравствуйте, дорогие родные!

Живы – ли, здоровы – ли? Поздравляем с праздником. Мы с Д.М. живы и здоровы и все пока благополучно. Из Казани мы выехали 7-го числа в конечный пункт до гор. Красно-Кокшайск, около 150 верст к северу от Казани, но назначенного нам места пока не было. Живем вторую неделю. Жалею, что вам пока нет связи к нам писать, а как нам обоим хочется узнать о вас…
 
В.Кашин. Березенцев. Передайте Василисе Иван., что жив.»

 На почтовой карточке указан обратный адрес: Красно-Кокшайск, Домзак, кам. №1. В. Кашин.

 Ссылку прадедушка отбывал не в Мари области, как было сказано в приговоре. По его письмам можно назвать деревни, места ссылки – Князевка, Васильевка, Покровско-Берёзовка. Сначала Василий Иванович жил в изгнании один и с семьёй поддерживал связь по почте.
 
 7 октября 1930 года он писал домой:
«Дорогая старушка, поздравляю тебя с днем твоего ангела, желаю главное здоровья, подожди и потерпи и я, уповая на Бога, надеюсь, что поживем еще вместе.
По временам бывает грустно, скверное настроение и сердце кое-когда балует.

Шура! Целую тебя, а ты за меня Олю, маму, бабушку поцелуй. Твой старый дед Вася.»
Обращение к внуку Саше (в будущем моему отцу) написано крупными печатными буквами, чтобы тот сам прочитал его слова.

 Через некоторое время к Василию Ивановичу приехала жена. Как следует из следующего письма, он заболел. Наталья Васильевна не могла оставить мужа без ухода. Она разделила с мужем тяготы ссылки.

 В апреле 1931 года в письме дочери Зинаиде, оставшейся в Ельниках, Василий Иванович пишет об их с Натальей Васильевной жизни:

«Christos Voskrese.
Милая Зинуша!
С праздником поздравляю тебя и от всей души желаю тебе здоровья, как телесного, так и душевного и всякого благополучия. Неоплатное письмо получили, а письмо как ты пишешь с удостоверением маме не получено, почему не знаю. Живем с мамой пока, слава Богу, сносно, добрые люди и особенно «Лексевна» пока не оставляют. Живем мы теперь на новой квартире далеко от церкви… налево, вовсе к полю. Квартира пока бесплатная, теплая, светлая, мы в ней одни без хозяев. Купили солому за 8 р. Мама прошлый вторник ездила в Кондоль купила ведро, ведерко, таз, горшочков, истратив … более 10 р. На старой квартире далее нельзя было оставаться. Хозяин тащил все что попало … Мама кое-когда жалуется на голову…

 И это письмо безрадостное. Радоваться было нечему. Священник уже знал, что дочери Марии пришлось покинуть родное село, что перед отъездом она отправила в Саранск в избирком прошение о восстановлении избирательного права. Он спрашивает у Зинуши, нет ли ещё ответа из Саранска. Успокаивает дочь, как может. Ведь она осталась в Ельниках совсем одна, бесправная и гонимая.

Потом Наталью Васильевну и Василия Ивановича перевели в село Покровско-Берёзовку.
 Умер В.И. Кашин 3 декабря 1931 года в Покровско-Березовке Телегинского района Средневолжского края. Ему было 62 года от роду. В свидетельстве о смерти написано: «Причина смерти – простуда, воспаление легких. Смерть зарегистрирована со слов стар. Церковного Крашенинова Т.Е.».

                ***
 Были репрессированы и братья Василия Ивановича – Степан (священник) и Пётр (крестьянин – единоличник). Когда Петра арестовали, у него было шестеро детей. Пятеро совсем маленькие – от одного года до двенадцати лет. А вот старший сын уже имел свое хозяйство – маслобойку, двух лошадей и двух коров. 21 сентября 1931 он был тоже раскулачен.

 Степан Иванович Кашин служил дьяконом в храме Успенья Божьей Матери в своём родном селе Ново-Ямская Слобода. В его семье росли два сына и две дочери.

 В начале 1930-х в порядке поощрения за добросовестную службу С.И. Кашин был переведён батюшкой в соседнее село Большой Уркат и успел прослужить всего-то полгода.

 По некоторым данным он погиб или на строительстве Беломорканала, или сгорел заживо в Чуфаровской тюрьме во время сильного пожара. Чуфаровская тюрьма была одним из самых страшных мест в довоенной Мордовии.

 Горьких строк надо добавить и о прабабушке Наталье Васильевне. Когда умер Василий Иванович, она решила вернуться домой. По дороге заразилась тифом.  У нее поднялась температура и начался бред. Умерла, не приходя в сознание.
 
 Нет сведений, кто и как похоронил прабабушку. Только известно, что через несколько дней после похорон местные комсомольцы на кладбище сняли табличку с креста (чуждый элемент - жена попа) и куда-то выбросили.

 Зимой 1941 года, когда в лютые морозы у жителей села не хватало сил добраться в лес за дровами, все деревянные кресты с кладбища были сожжены в крестьянских избах. Так исчезло и место могилы Наталии Васильевны.



Глава четвертая
Судьба офицера
   
 В нашем родовом древе фигура старшего сына Кашиных занимает особое место. Судьба Александра поучительна и трагична. Он также, как и отец учился в Пензе в учительской семинарии.
 
Сохранилась фотография первого десятилетия ХХ века, относящаяся к годам учебы Александра.  На ней запечатлены гимназисты с преподавателями.

 Александр-вверху в центре. Он подтянут, аккуратен, серьезен. Ему так идет форма гимназиста, на которой ни одной морщинки. С таким же достоинством он будет носить и форму офицера русской армии. Вглядываясь в лицо Александра, можно сделать вывод о его самодисциплине и уме.

 Много лет спустя моя бабушка Мария Васильевна вспоминала о брате:

«Саша любил готовить и был незаменимый помощник мамы в праздничных приготовлениях. Никто не мог так искусно взбивать белки для бисквитов, как он».

 Александр Кашин закончил семинарию, но учителем ему стать так и не удалось. Началась Первая мировая война. Подогреваемый патриотическими чувствами Александр решает учиться на офицера.

 Постигал он военное искусство в Казанском военном училище.  Причем курс обучения в связи с войной был сокращен почти наполовину.

 Целеустремленность и твердый характер помогли Александру с блеском завершить учебу- из училища он был выпущен по 1 разряду, т.е. получил первое звание-подпоручик.

 С ноября 1915 года он уже был в действующей армии.

 На каких фронтах воевал подпоручик Кашин достоверно неизвестно. Известно лишь то, что он был ранен и награжден двумя боевыми наградами- орденами Св. Владимира и Св. Анны  4-х степеней.

 Примечательно, что орден Св. Владимира давал его кавалеру право на присвоение дворянского звания.

 С фронта Александр Кашин прислал родным несколько фотографий, одна из них сделана в роскошной городской фотомастерской- на полу ковер, окно зашторено тяжелым занавесом.
 
 Александр сидит в дорогом кожаном кресле и уверенно смотрит вперед. На ухоженном лице щеголеватые усы, которые полагались носить русским офицерам. В правой руке-клинок. На ногах хромовые сапоги, начищенные до блеска.

 Чувствуется, что он гордится своим положением. На оборотной стороне фото надпись, сделанная его рукой: «На добрую память от горячо любящего вас Александра. 19 ноября 1915 года».

 Вторая фотография сделана позже, уже во фронтовой обстановке. Здесь Александр  совсем другой. Взгляд хотя и уверенный, но напряженный. Ведь за плечами осталось немало боевых верст, пройденных с товарищами по оружию.
 
Сохранилось несколько писем Александра с фронта. И одно из них датировано 16 декабря 1916 года:

« Здравствуйте дорогие папа, мама, Маня и Зина! Сегодня получил письмо от Володи. Пишет, что доехал ничего. Новостей никаких не пишет. Я ему сейчас посылаю письмо…
Живу я пока ничего. Слава Богу жив и здоров. После завтра пойду в церковь. От нашей деревни, где мы сейчас стоим, в двух верстах местечко, в котором есть православная церковь.

Мне давно хотелось побывать в церкви. А то ведь как я уехал из Пензы, так до сих пор не был. Мама, ты пишешь, что корову свою вы сменяли, Напишите, какова теперь у вас корова. Да мама, и как твои куры. Много ли их…

… Вчера мы ездили кататься на парах. Ночь была хорошая, теплая, чуть падал снег.  Хорошо покатались…

…Если вы еще не получили от Володи письма, то я вот напишу его адрес. Кавказская действ. Арм. Кавказский запасной саперный батальон. Телеграфная рота 4-й взвод и ему.

Он в телеграфной роте, это очень хорошо. Я за него спокоен. По моему, Володя счастлив, что попал в телеграфисты. Это лучше, чем сидеть в окопах...»

 На первый взгляд в это письме нет ничего особенного. Но оно сегодня читается с особым чувством, потому что это письмо с Первой мировой войны и ему больше ста лет!

 Из письма мы узнаем, что Александр человек верующий и он сожалеет, что давно не был в православном храме.

  Он пишет: «Вчера мы ездили кататься на парах. Ночь была хорошая, теплая, чуть падал снег»
Эта фраза говорит о его романтичности, и даже можно представить эту картину- падает снег, и по дороге едут, о чем -то беседуя, молодые офицеры. Пары лошадей мчат повозки…
                ***
 После Октябрьской революции 1917 года подпоручик Кашин ушел из армии и поселился в Пензе. Весной 1918 года он женился на Анне Кирюхиной. Молодожены прожили вместе всего несколько месяцев.

 Шла гражданская война. Политическая обстановка была очень сложной. Весной 1918-го в Пензе вспыхнул мятеж пленных чехов. Александр не принимал участия в этих событиях, но как офицер попал под прицел новой власти.

 После подавления мятежа Пензенская ЧК подвергла проверке бывших офицеров и сотрудников полиции. Вместе со всеми арестовали и Кашина.

  Александр провел в тюремной камере 24 дня. Вместе с ним сидел такой же, как и он. арестованный офицер, который умел хорошо рисовать.

На почтовой карточке простым карандашом он нарисовал небольшой портрет Александра в профиль. Подпись на обороте гласила- «19 сентября 1918 года». Никто из них и подумать не мог, что до смерти осталось всего четыре дня…

Как раз в это время в Москве Фани Каплан совершила покушение на Ленина и сверху пришел приказ- всех сидящих в тюрьме офицеров расстрелять без разбора их дел. Это и произошло 23 сентября 1918 года. Вывели за ворота тюрьмы, расстреляли и зарыли в общей яме на пустыре.

Потом в газете «Ополчение бедноты» был помещен список офицеров, убитых «при попытке побега». Среди 88 имен под № 34 значился Кашин Александр Васильевич…

Когда Александра арестовали, его Анна ждала ребенка. Их дочь Таня родилась почти через пять месяцев после гибели отца. Анна долго не могла забыть Александра. Когда дочке исполнилось полтора годика, она возила ее в Ельники к бабушке и дедушке. Кашины любили жену своего старшего сына как родную дочь.

У себя дома, в Пензе, Анна часто ходила с маленькой Таней на пустырь, где были тайно похоронены расстрелянные офицеры…

Прошли годы. Дочь Александра Васильевича решила восстановить доброе имя отца. Она обратилась в прокуратуру. 2 февраля 2004 года прокуратурой Пензенской области Александр Кашин был реабилитирован…


 
Глава пятая
Зина и Володя

Моя двоюродная бабушка Зина была самой младшей из детей Кашиных. В 1917 году ей было всего 12 лет, так что выросла она уже в советской России.

Учиться начала в Краснослободской гимназии, но после Октябрьской революции гимназия была преобразована в Единую школу второй ступени имени Ленина.

В 1924 году она окончила 7-ю группу школы, что давало возможность поступления в ВУЗ. В то время такое образование в селе Ельники имели единицы.

После высылки отца Зинаида осталась без работы. Изгнали ее и из драматического кружка, который работал при Доме соцкультуры. Когда по решению сельсовета у Кашиных отбирали дом, вынесли все- продукты, одежду посуду. Даже крест с шеи Зинаиды сняли.

Бедствовали, Снимали чужие углы, Соседи тайком приносили кринку  молока, краюшку хлеба, яйца. Открыто общаться с семьей высланного священника боялись.

Как и все члены семьи священника Зинаида Васильевна не имела избирательного права, что очень мешало ей найти работу. Стала бороться за восстановление избирательного права, чтобы как-то устроить дальнейшую жизнь. Писала в сельсовет, райсовет, Мордовскую избирательную комиссию. И везде ей отказали…

В конце концов Зинаида Васильевна нашла работу. Ее направили учительницей начальных классов в село Русиновку, потом-в Будаево, позднее заведующей начальной школой в село Гордеевку. Это были «медвежьи углы», отдаленные деревушки, куда другие учителя не ехали.
 
В Будаево баба Зина вышла замуж за Тимофея Филина. Но жизнь их не заладилась. Тимофей часто упрекал Зинаиду за ее «темное прошлое». В конце концов они расстались.

 Правда, родные Тимофея поддерживали с Зинаидой Васильевной родственные отношения и души не чаяли в ее дочери Наташе- любимой внучке и племяннице.

 В 1938 году Зинаида Васильевна заочно окончила Краснослободское педагогическое училище получила звание учителя начальной школы.

 В годы войны вместе со своими учениками она работала в колхозе, особенно летом, на уборке урожая. А зимой собирали древесную золу и куриный помет для удобрения полей.

 И этот труд был замечен. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 июня 1945 года её наградили медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»

 В 1960 году дочь Зинаиды Васильевны Наталья   приехала в Гордеевку и забрала мать на Украину, где жила и работала сначала учителем истории, а потом директором музея.  Помню, как в начале 60-х они всей семьей приезжали в гости к бабушке Марии Васильевне и дедушке Дмитрию Михайловичу в наше село Хрещатое.

 Муж тети Наташи Анатолий Пастушенко был военным моряком и у них подрастали дочка Света и сынишка Саша. Позже Саша пошел по стопам отца, окончив Киевское военно-морское училище. В 90-е годы служил на единственной украинской подводной лодке «Запорожье». Был политработником в звании капитана 2 ранга.

 После 2014 года остался жить в Крыму, в Севастополе. Уже будучи в отставке, работал библиотекарем и экскурсоводом в местном Доме офицеров.

 Тетя же Наташа с мужем и дочерью перебрались в Одессу, где для них по проекту Светланы (она получила профессию архитектора) был выстроен очень красивый коттедж.

 К сожалению, в мае 2018 года старшего Пастушенко не стало.  С началом же Специальной военной операции связь Александра с матерью и сестрой прервалась. Остается надеяться, что наступит время, когда все семейство  Пастушенко воссоединится.
                ***
 Теперь о младшем сыне Кашиных Владимире.  Он родился в 1897 году и, когда подрос, отец отвез его учиться в ту же Краснослободскую гимназию. Приезжая на летние каникулы, он любил с ватагой друзей ходить в лес

 Как вспоминала бабушка Мария Васильевна, Володя был заядлым грибником. Всегда его корзинка наполнялась быстрее всех и самыми
лучшими грибами.

 В годы Первой мировой войны Владимир воевал в качестве телеграфиста в саперном батальоне. Участвовал и в гражданской войне. Как рассказывала бабушка, однажды он ненадолго заскочил в Ельники, и гостивший там брат Александр якобы сказал: «Что, красногвардеец, небось вши заели?! Возьми мое шелковое белье».
 
 В 20-е годы Владимир Кашин работал делопроизводителем и счетоводом в Ельниковском волисполкоме и был женат на Наталье Кондаковой- дочери помещика из расположенного неподалеку села Девичье.

 У них родилось двое детей- дочь и сын. К сожалению, Владимир Кашин в 1927 году скоропостижно умер, и Наталье вместе с малыми детьми пришлось поселиться в доме свёкора - Василия Ивановича Кашина. В начале февраля 1929 года прадедушка разделил свой пятистенный дом и отдал половину Наталье.
 
 Однако, после раскулачивания, все имущество Кашиных конфисковывали, в том числе и половину, в которой жила и Наталья с детьми. Не проявил сельсовет жалости и милосердия к молодой вдове. Сначала Наталья боролась за выживание сама, потом повторно вышла замуж.

 Последние годы жизни Наталья Сергеевна провела в семье дочери от второго брака.

 
Глава шестая
Самые близкие люди

 Моя бабушка Мария Васильевна родилась в 1895 году. Детские годы и молодость хорошо запечатлелись в ее памяти - и родительский дом, и семья, и полянки в роще Пиксайка.  Вот как она вспоминала:

«Я была ягодницей и любила рано утром в четыре часа пойти в рощу и возвратиться к восьми, когда дома только поднимаются, а на столе поет самовар к завтраку.
Пиксайка была самым любимым местом наших прогулок. Собирались учителя и другая молодежь и вечером ходили в рощу компанией-жгли костер, танцевали, пели.
Возвращались  дорогой, проходящей по ржаному полю. Давно это было, а как будто вчера …».

 Мария Кашина с первых лет учебы в Краснослободской гимназии показала себя примерной и прилежной ученицей. Предметы давались с легкостью, но особенно ей нравилась словесность. Очень любила стихи А.С.Пушкина и читала их наизусть до глубокой старости.

 Гимназистки жили одной дружной семьей и всегда гордились своим положением.
 На снимке бабушка (вторая слева) среди подруг по учебе. Какие красивые, одухотворенные лица! И мысли у них были возвышенные и добрые…

 Бабушка успешно закончила Краснослободскую женскую гимназию, получив свидетельство учительницы начальных классов.  Об этом она рассказывала так:
«После окончания педагогического класса гимназии назначили меня заведующей Ново-Никольской школы в 12 верстах от Ельник, от дома… Мне характеризовали местных жителей как дикарей. На самом деле оказались добрые, простые люди.
Тогда была только что выстроена новенькая школа в два больших класса и квартира для учителя- просторная светлая комната, спальня и кухня. Почему такая роскошь по тем временам? Да построил ее помещик Ненюков, член земской управы и школьный попечитель, для своей племянницы. А племянница променяла сельскую жизнь на жизнь городскую…

Конечно, первое время все не ладилось. В трех классах 100 учеников, а я одна, навыка никакого. Не раз приезжал помогать мне папа, и как хорошо у него получалось!».

 Потом бабушке дали помощницу. Начали работать вдвоем. Обе нашли общий язык с крестьянами и их детьми. Но за работой бабушка не забывала и про дом:
«До папы с мамой близко, ездила и даже бегала пешком каждую субботу. А в воскресенье базар- извозчиков сколько угодно.

Да что, в то время молодая была, забот никаких, зарплату-жалование каждое двадцатое число привозил член уездной управы. Обыкновенно пять золотых монет по 5 рублей. Часть из них отдавала папе»...

 В феврале 1917 года, как тогда говорили, произошло отречение от престола Николая II. А потом октябрьские события- разгром помещиков, захват земли, предприятий, пожары…

 В 1918 году бабушку перевели работать в Ельниковскую начальную школу.  Жила с родителями, благо школа была рядом.

 Учителей хватало, работалось легко, а зарплату платили миллионами рублей. Правда, на месячную получку можно было купить разве что несколько коробков спичек. Голодали, конечно, но кое-как выручал паек, выдаваемый учителям.

 Мария Кашина уже давно считалась невестой на выданье. но в те тревожные годы было не до создания семьи.

 Правда, в разное время с ней заводили знакомство молодые парни, а некоторые пытались свататься (был среди них даже один штабс-капитан из армии Колчака).  Но всем она, как говорят, давала отворот – поворот.

 Только после гражданской войны, когда все успокоилось, настало время подумать ей и о личной жизни.

  В 1923 году бабушка вышла замуж за Дмитрия Михайловича Лукшина - моего деда, тем самым положив начало нашей родовой ветви в генеалогическом  древе Кашиных.

 Дмитрий был единственным сыном в ельниковской семье Лукшиных. По законам Российской империи в годы Пкрвой мировой войны он не подлежал призыву в армию. Односельчане презрительно называли таких «сметанниками»- сидят дома на родительской сметане.

Поэтому дедушка  отправился в уездное присутствие по воинской повинности и попросил отправить его в армию. Просьбу  удовлетворили, но отправили не в боевую часть, а определили на учебу по медицинской линии. В 1916 году он получил Свидетельство об окончании обучения фельдшерскому искусству при Московском Генеральном императора Петра Великого военном Госпитале. Служил фельдшером в 251-м пехотном запасном  полку Московского военного округа.

 Осенью 1917 года был направлен за лечебным оборудованием в Петроградский госпиталь, располагавшийся в Зимнем дворце. Жил и ночевал прямо  в палате,  в Николаевском зале дворца. Дедушка вспоминал:

«Среди раненых вовсю шли разговоры,что  солдаты и матросы попытаются штурмовать Зимний дворец. Да и мы видели,как по лестницам в залы толпами заходили мальчишки-юнкера, как на окнах устанавливали пулеметы. Помимо женщин-сестер милосердия можно было встретить девушек в военной форме с винтовками в руках. Это был так называемый «женский батальон смерти».

 Вечером 25 октября со стороны Невы раздались то ли один,то ли два выстрела из корабельного орудия и после этого началась стрельба. В зале погас свет, и сестрички начали зажигать запасенные заранее свечи. Все лежащие в постелях громко переговаривались, кто-то вскрикивал.

 После некоторого затишья началась стрельба из пушек, теперь уже со стороны Петропавловской крепости. Слышны были частые винтовочные выстрелы, на верхнем этаже строчили из пулемета. И все это продолжалось часа два-три. К утру 26 октября стрельба затихла.

Я с опаской спустился по лестнице, вышел из подъзда и увидел разбросанные вокруг бревна,  стреляные винтовочные гильзы. Стало страшно, когда увидел, что из полуподвала в сторону реки ручьем стекает кроваво-красная жидкость. Но оказалось это не кровь, а вино из царских запасов, тысячи бутылок которого были уничтожены то ли нападавшими, то ли оборонявшимися.

Удивительно, но на Невском проспекте все было как ооычно. Проезжали пролетки и трамаи, куда-то спешили люди, кое-кто читал объявления на афишных  тумбах. На одну два  человека с банкой в руке клеили какую-то бумагу. Подошел и увидел листок с надписью «Декрет о земле»…

На следующий день госпиталь из Зимнего дворца начали эвакуировать, и я, прихватив с собой небольшой запас лекарств и инструментов, решил вернуться в Москву…»

 В Москву дедушка попал в самый разгар уличных боев красногвардейцев с юнкерами. Его полк уже был разоружен и находился под влиянием Московского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. В декабре Дмитрий Михайлович покинул полк и в течении нескольких месяцев проживал у сестры, а в мае 2018 года отправился домой.

В конце того же года дедушка был мобилизован в Красную Армию. Как раз в это время в Пензе была сформирована 5-я стрелковая дивизия 5-й армии, в один из артиллерийских дивизионов которой он и попал. Сохранилось удостоверение, в котором говорится:
                Удостоверение
Дано сие от командира 2-го Легкого  Артиллерийского дивизиона 5-й Стрелковой дивизии красноармейцу названного дивизиона Лукшину Дмитрию в том, что он состоит в должности медицинского фельдшера во вверенном мне дивизионе.
Удостоверение действительно с 22 декабря 1919 года по февраль 2020 года, что подписью и приложением советской печати удостоверяется.
                Врио командира дивизиона Тигунов
                Адъютант Карив

Дедушка участвовал в освобождении от «белых»  Бугульмы, Красноуфимска, Ижевска и других городов  Урала и Сибири. За взятие города Омска был поощрен двухмесячным окладом. В 1920 году заболел сыпным тифом, и после выздоровления его демобилизовали.


Глава шестая
 НЭП, концлагерь, побег…
 
 В середине 20-х годов - расцвет НЭПа. Многие, у кого было желание и умение, обзаводились разнообразными промышленными и торговыми заведениями. Дмитрий Лукшин на краю улицы Лепиловки в Ельниках имел мельницу с нефтяным двигателем, которую местные так и называли- «Митина мельница». А получил он ее по завещанию от не так давно умершего дяди.
 Кроме Дмитрия мужских рабочих рук в семье не было. Без помощника на мельнице не обойтись, поэтому приходилось иметь одного постоянного рабочего, а в сезон, когда мололи зерно нового урожая, он нанимал и временных рабочих. Мельница кормила семью, которая вскоре пополнилась детьми- сыном Сашей и дочкой Олей. Жили в просторном деревянном доме на ул. Солдатской.
Бабушка была хорошей хозяйкой. По воспоминаниям соседей, живших напротив Лукшиных, у Марии Васильевны всегда царил порядок и уют.
 В 1927 году Дмитрий и Мария Лукшины были лишены избирательных прав, а осенью 1929 года против дедушки и еще нескольких жителей Ельник, имевших мельницу, кузницу или лавку, сфабриковали дело. Якобы они систематически занимались антисоветской пропагандой, призывали не вступать в колхоз и т.д.
Для бабушки арест мужа бы страшным ударом. Что ей делать? На ее руках двое маленьких детей и престарелая свекровь Пелагея Евлампиевна.
Как помочь Дмитрию и спасти его от наказания? Она решила передать мельницу колхозу, надеясь, что теперь   его не «раскулачат» и не осудят. Тем более, что он же служил в Красной Армии, защищал новую власть.
 Но и это не помогло.  17 декабря 1929 года тройкой при ПП ОГПУ СВО «кулак» Лукшин был осужден на три года концентрационного   лагеря и отправлен по этапу в Пермский край.
 Сначала работал на бокситовом руднике, в результате потерял все зубы.  И возможно бы не выжил, но пригодилась фельдшерская специальность. Стал сопровождать вагоны с осужденными, направляемые в разные уголки Урала.

 Тем временем в Ельниках бабушка Мария Васильевна начала хлопотать о восстановлении ей избирательного права. Без этого права человек не мог устроиться на работу, да и вообще считался неблагонадежным и в любой момент мог быть подвергнут репрессиям.

 Бабушка обращалась и в сельский Совет, в районную избирательную комиссию, и в областную. И везде  в её прошениях отказали. Дальнейших шагов она не успела предпринять, так как ей пришлось покинуть Ельники.

 Произошло это следующим образом. Ранней весной 1931 года сельсовет тайно стал готовить списки на выселение семей кулаков. Секретарем в нем работала Полина Усанова, подруга детства Марии Васильевны. По словам моей тети Оли, она поздно вечером пришла в дом и предупредила: «Завтра вас будут выселять!».

Глубокой ночью бабушка запрягла лошадь, погрузила на телегу кое-какой скарб, взяла детей, свекровь Пелагею Евлампиевну и покинула Ельники. Даже представить трудно, как это было-молодая, красивая Мария с вожжами в руках, на ночной дороге…
« Мы поехали к тете Тоне (сестре Дмитрия Михайловича) в Саратов,- вспоминала тетя Оля.- Антонина Михайловна рано овдовела и жила одна. Время было тяжелое, и она ,чувствовалось, нем не была особо рада. Мы с Шуриком по ночам плакали, просили есть. А бедная мама прикрывала нам рты ладошкой, боясь, что услышит тетя…

…Сын Антонины Михайловны был инженером, работал в Москве на заводе «Динамо» и курировал одноименный совхоз в Нижне-Волжском крае на границе с Воронежской областью (теперь это Нехаевский район Волгоградской области).По его протекции маму взяли в совхоз счетоводом. Нас поселили в бывшем кулацком доме в хуторе Хорошенском, в  пяти километрах от совхозной канторы.

. Мы очень страдали от голода и холода. Да еще с Шуриком переболели скарлатиной. Папа присылал письма. Мама говорила людям, что она вдова, а пишет ей брат мужа…»

Глава седьмая
В новой жизни

После трех лет заключения, осенью 1932 года, Дмитрия Михайловича Лукшина освободили. 
 Некоторые его односельчане, осужденные вместе с ним, вернулись на родину. А он поступил по-другому- как фельдшер взял направление в Калачеевский райздрав Воронежской области. И это было верным решением, поскольку все вернувшиеся в Ельники в августе 1937 года были арестованы и расстреляны «по первой категории».
 
«Сначала папу приняли инструктором райздрава, но очень скоро перевели фельдшером в в село Ясеновка, -вспоминает тетя Оля.- Он увез нас из Хорошенского, и мы жили на квартире у очень добрых людей, которые подкармливали нас в то голодное время. Они были раскулаченные, но у них остался дом.

Мама работала счетоводом до отпуска. Приехала к нам в феврале 1933 года и больше в совхоз «Динамо» не вернулась. В августе её назначили заведующей 2-х ступенчатой начальной школы в селе Репяховке. При школе была комната, где мы все (5 чел.) поселились…».
 
Жизнь постепенно налаживалась.  Мой дедушка Дмитрий Михайлович с головой ушел в фельдшерскую практику. И Мария Васильевна наконец-то вернулась к своему любимому делу- учительствовала.

 В 1936 году дедушку назначили заведующим фельдшерско-акушерским пунктом (амбулатория плюс роддом) в Хрещатое - большое, утопающее в садах село. Пункт охватывал еще одно село- Переволочное и два хутора поблизости- Яроватое и Грушовое.

 Встретили Лукшиных хорошо. Семье выделили хату, огород, через два года
помогли купить корову.

 Мария Васильевна приняла свой первый класс. Александр (мой отец) пошел в седьмой, а Оля (тётя) в третий класс.

 Жили, конечно, трудно. Дети росли, а одевать им было нечего. Первая обнова Оли после выезда из Ельник- «матросский костюм», сшитый
Марией Васильевной из синего сатина.В нем она ходила в 3-4 классе.

 У Дмитрия Михайловича было хорошее демисезонное пальто, которое служило ему до старости.

 Мария Васильевна зимой ходила в пальто с каракулевым воротником, а 
еще был у нее костюм, сарафан и платье.

 Уже в Хрещатом сшила себе и вышила белым шелком две батистовые кофты.

 В школу одевалась со всей строгостью-начищенная, наглаженная, «образцово-показательная».
 
Когда приезжала на августовские конференции в район, коллеги-учителя
Говорили: «Модница…»

  Но кроме всего прочего бабушка была смелой, неугомонной, неутомимой. Несла новые традиции в свою школу.

 А как быть с тем, что ее муж имел судимость? Скрывать от людей? Нет, она не хотела кривить душой, жила открыто. Не всякий человек мог решиться на такое.

 Вот что вспоминала тетя Оля:

«Мама, придя в Хрещатовскую  (7-летнюю) школу, рассказала директору о своем «темном» прошлом. Он попросил изложить все на бумаге. Написанное положил в стол и сказал: «Не волнуйся, без нужды никто не прочтет».

Вообще в Хрещатом люди были общительными и доброжелательными. Относились к моим родителям с радушием и уважением. Никто никогда не упрекал их за прошлое »…

 Моя бабушка, несмотря на все пережитое, не потеряла свойственную ей общественную активность. В конце 1936 год был снят запрет на празднование Нового года с организацией ёлочных торжеств.
Мария Васильевна, узнав, что в Хрещатовской школе никогда не проводили «Ёлку», загорелась желанием ее организовать. Но район степной, ели тут не растут. Ей удалось уговорить сначала директора школы, потом председателей сельсовета, колхоза и сельпо… И по снежному бездорожью отправились на быках за сорок километров в сторону Павловска, к Дону, где были посадки сосны. И привезли колючее дерево, которое некоторые сельчане отродясь не видели.

 К празднику Елки бабушка сама сочиняла и делала костюмы для детей из чего только можно- ваты, марли, бумаги, стружек, проволоки… Чтобы изготовить, например, наряды Деда Мороза и Снегурочки, Снежинок , с окон дома и амбулатории сняли марлевые занавески.
 
Инсценировка праздника готовилась по сказкам Пушкина и басням Крылова, учились стихи и песни. В здании школы (бывшей земской) с двумя большими классами и высокими потолками специально разобрали деревянную перегородку, объединив два помещения. Установили скамейки для детей и взрослых. Пригласили и сельских музыкантов, игравших на цимбалах, мандолине и балалайке.

Праздник удался на славу!  Немного спустя в районной газете даже напечатали статью «Первая елка в Хрещатом».

 В годы войны Мария Васильевна была в школе завучем, инициатором многочисленных мероприятий в помощь фронту и колхозу. Не случайно отмечена не только медалью « За доблестный труд в Великой Отечественной войне», но и медалью « За трудовую доблесть» (она, между прочим, по статусу приравнивалась к фронтовой медали «За отвагу»).

 Проработала бабушка до 1954 года, с болью в сердце оставив любимое дело. Оставаться трудиться на пенсии, когда молодым учителям не хватало часов? Нет, хватит, пусть для них будет шире дорога…

 Правда, потом еще 2-3 года не могла успокоиться. Ведь жили  по сути в школьном дворе, и каждодневные звонки на урок, бегающие вокруг дети, снующие учителя- все это волновало до слез, вызывало подавленность. Она чувствовала себя ненужной и очень переживала.

                ***
 А вот у дедушки жизнь складывалась иначе. Он был единственным медработником на всю округу. Амбулаторный прием вел два раза в день- с шести до девяти утра и с шести часов вечера допоздна. Днем посещал фермы, полевые станы и школы. В амбулатории не было медсестры, и все прививки детворе он делал сам.

 Дмитрий Михайлович был медиком от Бога, внимательным к людям и отзывчивым к любой беде. В любое время суток к нему к нему можно было прийти за советом, помощью и позвать к заболевшему.

 Ночью обычно стучали в окошко, возле которого стояла его кровать. Если близко- шел пешком или садился на велосипед, на дальние расстояния за ним приезжали на лошадях.

 Тяжелобольных Дмитрий Михайлович сам сопровождал до больницы. Периодически, когда приезжали именитые врачи из Воронежа, именно его приглашали ассистировать при проведении сложных операций.

«Папа часто удивлял меня знаниями в различных областях и хорошей памятью,- вспоминает т. Оля.- Помню, как-то готовясь к уроку химии, я решила проверить знания папой таблицы Мендлеевв. Стала спрашивать его, а он спокойно и точно назвал атомные весы всех двенадцати перечисленных мною элементов таблицы.

 После первого года работы в Казани я, нахватавшись ходовых слов и выражений по-татарски, приехав домой в отпуск, решила похвалиться  своими знаниями языка, и прямо с порога « Исамхыз! Нохалэбар?! ( Здравствуйте! Как дела?). И папа вдруг быстро, с хорошим произношением так ответил по-татарски, что я присела от неожиданности. Оказалось, что он с раннего детства говорил и по-татарски, и по-мордовски. И это не удивительно. Ведь его родное русское село Ельники всегда окружали мордовские и татарские села.»

 
                ***

  Своих детей Мария Васильевна воспитывала в строгости. Она хотела, чтобы они были трудолюбивыми, правдивыми, скромными. Ольге частенько хотелось блеснуть своими знаниями, но Мария Васильевна сдерживала порывы дочери.

Вот что об этом вспоминала тетя Оля:
«Мама была хорошей учительницей, хорошим методистом и бессменным руководителем секции «Преподавание в начальных классах» на ежегодных учительских конференциях. Она знала и любила литературу, наверное, еще с гимназических лет, и с радостью заменяла учителей литературы, когда ее просили.

Любила свою работу и детей. Была требовательной и мягкой. К сожалению, её педагогический такт на меня не распространялся… Я училась у нее в 1-м и 2-м классах. По уровню развития была выше сельских ребятишек. И мне хотелось это показать.

Но Мария Васильевна не позволяла выхваляться. Спрашивала редко. Поднятую мною руку она словно не замечала…

Со мною во всех школьных делах была строга. Запрещала дома и на уроках говорить по «хохлацки», потому что в правописании русских и украинских слов много несовпадений, которые влияют на правильность правописания…».


  В одном из писем бабушки я однажды нашел такое высказывание Цицерона: «Дом, котором нет книг, подобен телу, в котором нет души». Мария Васильевна сама любила литературу, особенно стихи и стремилась предать эту любовь детям. А потом и внукам.

 Меня, к примеру, бабушка научила читать в пять лет, и я хорошо помню, как старательно произносил по складам сказку Бианки «Как муравьишко домой спешил».

  На книжной полке в доме дедушки и бабушки стояло много интересных книг- стихи Кольцова и Никитина, большие тома Пушкина и Блока, роман «Абай» Мухтара Ауэзова, роман «Сталь и шлак» Владимира Попова и другие. Стопкой лежали журналы «Семья и школа», «Крестьянка».

 Любовь к поэзии передавалась не только от бабушки, но и от дедушки. Помню, как зимними вечерами (в 1957 или 1958 году) мы собирались за столом у керосиновой лампы, и дедушка читал поэмы Пушкина и Лермонтова. А еще «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова…

…Я практически все свое детство провел в доме дедушки и бабушки. Дом был большой, разделенный на две квартиры. В соседней жила учительница немецкого языка Маргарита Алексеевна, которая много позже стала моим репетитором и помогла вытянуть на «пять» экзамены по этому предмету.

Под окнами дома с июня до конца июля цвели мальвы, росли георгины, душисто пахли «анютины глазки» и ночная фиалка. А рядом бабушка выращивала клубнику «викторию».

 Тут же, во дворе, на небольшом земельном участке она растила огурцы и помидоры, сладкий перец. Вокруг было много вишневых деревьев и черемухи. Мы с сестрой частенько забирались на вершину по ее крепкому стволу и лакомились черными терпкими ягодами.

Дедушка был заядлый рыболов и все свои снасти хранил в сарайчике, прилепленном к дому. Сюда же засыпали на зиму уголь и закладывали дрова. А вот погреб находился метрах в ста, на школьном дворе. И колодец, куда ходили за водой, располагался вдалеке, рядом с домом директора школы Федора Андреевича
1958 год. Вместе с отцом и бабушкой в ее доме
Димитриенко.  Его дети Вера, Геннадий и Саша в детстве были нашими лучшими друзьями.
 
 И еще. Возле дома находились два небольших сельских предприятия- маслозавод и сепараторный пункт. На первом перерабатывали подсолнечные семечки, и мы частенько ходили сюда и выпрашивали у рабочих «сычики»- горячие, наполненные свежим маслом пирожочки- масса, полученная после обработки семян в специальной печи.

 А на сепараторном пункте после переработки молока получали сливки и обрат, Дедушка часто приносил все это в бидончике.
                ***
Какие были отношения между дедушкой и бабушкой?  Об этом в своем письме мне как-то рассказала т. Оля:

«В доме у нас, как мне кажется, был полнейший «матриархат». В характере у папы (к сожалению) отсутствовало руководящее начало. Он был инициативным исполнителем. Большую часть хозяйственных дел папа брал на себя, к немалому удивлению селян. В наших «хохлацких» селах считалось, что дом, скот, огород - бабье дело.

Даже учителя злословили, дескать Марии Васильевне можно сколько угодно времени уделять школе- за нее в доме все муж делает.

Мама обижалась. Действительно, кто за нее убирал, стирал, шил…Да мало ли других дел…»

И все же бабушка и дедушка любили и уважали друг друга. Много лет спустя Мария Васильевна напишет:

«Завтра 29 июня 1984 года. Отметили, как смогли, память Мити. Прошло десять лет как его не стало, моего дорогого спутника. Прожили вместе 51 год, 5 месяцев 19 дней.

В памяти, как будто вчера, сохранилось все с мельчайшими подробностями и последние его слова слова: «Приеду в одиннадцать». Не приехал…»

 А случилось так. Ранним утром предпоследнего дня июня Дмитрий Михайлович отправился в соседнее село Новая Меловатка  к своему давнему приятелю, главврачу здешней участковой больницы В. Трушову.

В автобусе было не протолкнуться, стояла сильная жара. Дедушку высадили рядом с больницей, и он отправился в кабинет главврача.
Зашел, поздоровался, произнес: «Ох, как я устал!» и повалился навзничь. Все - инсульт, скоропостижная смерть…

Хоронили дедушку всем селом. На могиле произнесли немало речей. Вспоминали его как замечательного медика, награжденного знаком «Отличник здравоохранения», как человека, лечившего и спасшего не одного местного жителя. Даже про красноармейское прошлое дедушки не забыли.

Упокоен был Дмитрий Михайлович рядом с могилой своей матери Пелагеи Евлампиевны, которая умерла еще во время войны в возрасте 104 лет.  Ему же было восемьдесят три с небольшим…

 После смерти дедушки тете Оле с огромными усилиями и не сразу удалось забрать бабушку к себе в Казань.  Она долго сетовала: «Как в Хрещатом жилось хорошо, какие там добрые люди, как они мне помогали».


Глава девятая
Отцовское наследство

 Пора вернуться  назад, в 40-е годы прошлого века.

Мой отец. Александр Лукшин, ушел на фронт добровольцем в самом начале войны. Просился и 50-летний Дмитрий Михайлович, но его не взяли: опасались эпидемии в тылу.

Те первые трагичные дни хорошо описала т. Оля, которая тогда была еще школьницей:

«22 июня Александр вернулся обгорелый с сенокоса, лежал на кровати и читал… «Историю дипломатии» .Я удивилась, прочтя название этой толстенной книги, поэтому, наверное, и запомнила. О начале войны мы узнали только к вечеру (я поливала огород). Страшная весть подняла на ноги все село. Когда прибежала в клуб, там у сцены уже стояла очередь молодых мужчин, спешивших записаться добровольцами. Дома бабушка Пелагея Евлампиевна сказала, что Шурик сел на велосипед и уехал в Новую Меловатку. Они с друзьями решили, что так быстрее попадут на
фронт.

Военкомат в течении нескольких дней использовал ребят для разных оперативных мероприятий.

10 июля официальный призыв, а 13 июля- отправка в часть. Именно в этот день была сделана фотография, где Саша с папой в черных сатиновых косоворотках, сшитых мамой. И когда только успела?..

Где брат получил боевое крещение, не знаю. Помню, что в конце августа мама ездила к нему в Воронеж, в госпиталь».
 
…Из Воронежа отца направили в Горьковское военное училище связи. Прошел краткосрочные курсы и в конце декабря уже воевал под Москвой. Той же зимой под Великими Луками его 87-я Перекопская Краснознаменная дивизия оказалась в окружении.

 После выхода из окружения и переформирования летом 1942 года дивизию бросили под Сталинград. Там, в районе тракторного завода, она понесла большие потери.
Снова переформирование и новый приказ- перебазироваться под Харьков.

Остановились на станции Таловая, и Александр, отпросившись на три дня, добрался сначала до станции Калач, а оттуда и до Хрещатого. То-то радости было в семье!
Потом - тяжелые бои под Харьковом, Ясско -Кишиневская операция, где отец воевал в составе 3-го Украинского фронта.  И чуть было не погиб в районе села Леушены, что в Молдавии.
      
«  Прохладной августовской ночью мы ночевали в одном из окраинных домов местного хутора,,-вспоминал Александр Дмитриевич.- В какой-то момент я проснулся и решил выйти  на улицу. Покурить.

 Одел шинель, натянул сапоги и, выйдя за порог, пошел вниз к буковой рощице. И тут артналет! Вокруг загрохотало, и я с ужасом увидел, как домик, в котором только что ночевал, превратился в огненный шар. Разрыв, потом еще один. Потом еще…

Не чувствуя ног, кинулся в рощу и, услышав нарастающий свист, упал под ближайшее дерево.

Дальше все, как в забытьи. Очнулся, встал, и изодранная в клочья шинель буквально сползла с моих плеч. Голенище одного сапога было разодрано и на нем мотался каблук.

Удивительно, но на теле не оказалось ни одной царапины, зато с обратной стороны толстого бука, под который я упал, дымилась полуметровая воронка…» .

Участвовал лейтенант Лукшин в освобождении Венгрии, сражался на озере Балатон, в Австрии и Югославии. Потом была Румыния , куда перебросили полк тяжелых бомбардировщиков, где отец служил заместителем начальника связи полка. Как и большинство других офицеров, вступил в ряды ВКП (б).

                ***
 В 1946 году, приехав в отпуск, Александр Лукшин женился. На девушке, с которой дружил еще в школе. Женя была старшей дочерью учителя биологии местной десятилетки Ильи Яковлевича Попова. Считалась самой красивой в ее родном селе Новая Меловатка.

 После скромной свадьбы мои будущие отец и мать отправились по месту службы Александра Лукшина- в Румынию.
 
 Авиационная часть базировалась неподалеку от города Констанции. Место было тихое, спокойное. В окрестностях села, где квартировали военные, располагался болотистый лиман. В камышовых зарослях вокруг него за годы войны расплодилось множество диких кабанов, и в свободное время служившие в части офицеры развлекались тем, что ходили на их отстрел.
 
 Такая охота однажды чуть не стоила здоровья. Во время короткого отдыха на привале на отца вышел секач с подсвинками. Отец не успел зарядить берданку и был вынужден броситься в воду.  Полчаса простоял в холодной болотистой жиже, прежде чем животные покинули берег.
                ***
Прожили отец и мать в Румынии до конца 1948 года и накануне моего рождения вернулись в Новую Меловатку.  Александр Дмитриевич демобилизовался, начал учительствовать, поступив заочно в Воронежский пединститут.

Вскоре его избрали секретарем райкома комсомола, а потом продвинули по партийной линии- на должность
инструктора Ново-Меловатского райкома ВКП(б).

И вот тут-то эхо репрессий 30-х годов докатилось и до него. Как отец, Дмитрий Михайлович, его дедушка Василий Иванович Кашин и дядя   
Александр Васильевич Кашин, он тоже попал по прицел советской власти.

  Бывший секретарь РК, переведенный заведующим отделом обкома партии в Воронеж, решил взять в свой отдел и Александра. Но для такого назначения необходима чистая анкета. Началась проверка. Сделали запрос в Ельники, где родился Александр. Когда пришел ответ, с партийной карьерой было покончено.

 За укрывательство прошлого своего отца (кулак) Александра исключили из партии (спустя несколько лет восстановили) и отправили куда подальше – в село Ясеновку. Назначили заведующим начальной школой.

 Сегодня такое трудно осознать. Ведь человек воевал, защищал Родину от фашистов, вернулся с войны с наградами. И там никто не требовал «чистой» анкеты, никого не интересовало, что он сын кулака и внук репрессированного священника. А теперь, в послевоенное время, вдруг вспомнили.

 Впрочем, этот поворот в жизни, несмотря на всю его драматичность, отца не сломал. Он нашел себя в педагогике. Очень любил свой предмет- русский язык и литературу. Но одновременно преподавал немецкий, вел физкультуру…
                ***
После Ясеновки мы переехали в село Лесково, и с ним связаны мои ранние детские воспоминания.
 
Отчетливо помню первый поход в кино и кадры из фильма «Богатая невеста». Помню ветряную мельницу на окраине Лесково рядом с которой однажды жарким летним днем выступал Воронежский народный хор. И пела сама Мария Мордасова.

 А потом слушал другую музыку. По соседству с нами жил старик, который играл на удивительном инструменте- цимбалах. Старик бил по струнам маленькими ложечками, и мы с восторгом ловили эти звуки, то и дело пускаясь в пляс. 

 Начало 50-х годов прошлого века. Только что умер И.В. Сталин, и жизнь в стране ломаясь на ходу.  Голодные годы прошли, но с продуктами, особенно в селах, было туговато.

 Уже не припоминается, чем нас, детей, тогда кормили, но вот сладостей точно не хватало. В сельпо завозили конфеты-подушечки и на них был огромный спрос. Специально для меня в доме берегли кусковой сахар, который я звал «атутон». Потому, что хранился он на верхней полке навесного шкафчика, а я, походя к нему, указывал пальчиком и говорил: «А тут он!».
 
 …Сейчас понимаешь, что отец был человеком непростой судьбы и с талантами, которые так и не сумел реализовать. Он не только любил читать, собрал хорошую библиотеку, но и сам много писал. Годами вел дневник, где записывал не только ежедневные впечатления, но и размышлял о жизни.
 Его рассказы и повести печатались в «районке»,  и он даже сотрудничал с «Литературной газетой». Однажды по его рассказу на Всесоюзном радио был поставлен спектакль «Свадьба по-цыгански».

Пробовал себя в живописи, выступал со стихами, считался неплохим лектором-международником...

Уже класса с пятого отец пытался привить мне литературные наклонности.  Посадил как-то напротив старого резного стула и сказал: «Напиши про стул все, что можешь написать!».

И я стал сочинять: о дереве, из которого этот стол был сбит, о мастере, который его сотворил…  Хватило моей писанины на полтора тетрадных листа, но понравилось, и я принялся выдумывать на бумаге самые разные истории. Потом написал заметку в нашу районную газету и о,чудо!-ее опубликовали….
                ***
Школе Александр Дмитриевич отдал около сорока лет. Последние годы работал завучем в Манинской средней школе, которую и я окончил в 1966 году.

Надо заметить, что среди учеников и коллег он пользовался неизменным авторитетом. Был требовательным и ответственным, но строгости было все же в нем маловато.
Как «Отличник народного просвещения», отец имел льготную пенсию, но заслуженный отдых его мало радовал. Летом выручала рыбалка, а вот зимой приходилось маяться от безделия. Пробовал писать, но уже мало что поучалось.

Пару раз ездил к сестре Ольге в Казань, где тогда жила моя бабушка и его мать
Мария Васильевна.
 Внезапно напомнила о себе война- проснулись раны, полученные на фронте. Стала отказывать нога, участились головные боли.
 Они выводили отца из себя, довели до душевного расстройства. Все это вызвало более тяжелое заболевание - инсульт. Утром 22 июня 1991 года   Александр Дмитриевич умер во сне.  Кончина почти мистическая- ровно через 50 лет после начала Великой Отечественной войны.


Глава десятая
Казанская «сирота»

 Ольга Дмитриевна Лукшина- моя любимая тетя. Сколько себя помню, она всегда излучала радость и доброжелательство.  Почти всю жизнь прожила в Казани, вдали от родных, без собственной семьи, но оптимизм не растеряла. И он сохраняется у неё и сейчас- в почти 100-летнем преклонном возрасте.
 
 В 1949 году Ольга окончила экономический факультет Московского технологического института легкой промышленности. По распределению была направлена на Казанский меховой комбинат. Работала сначала экономистом, затем старшим экономистом и начальником отдела труда фабрики.

 Активная, Ольга Дмитриевна успевала везде-была пропагандистом, секретарем комсомольской организации предприятия, выступала с докладами и лекциями.

  В 1952 году решила вступить в партию.  Написала об этом домой в Хрещатое. Мария Васильевна понимала, что дочь могут коснуться события 30-х годов. Она бросила все дела и тут же отправилась в Казань. Ольга очень удивилась, увидев мать. А та, едва переступив порог, сказала: «Как же ты будешь вступать в партию, если у тебя был репрессирован отец? Ты не должна скрывать это от партийной организации». Мария Васильевна слишком хорошо помнила историю с сыном.

Ольга вняла совету матери- рассказала на партбюро, что у неё были репрессированы близкие родственники. Когда её принимали в партию, разгорелся спор- может ли она быть членом ВКП (б), если ее отец был осужден как кулак.

В разгар спора встал один из ветеранов: « Вы кого в партию принимаете, Лукшину или ее отца?»

Эта реплика была решающей. Ольга Дмитриевна не только стала активным коммунистом. но была избрана заместителем секретаря партийной организации фабрики. Вскоре
была избрана по конкурсу на должность ассистента, а в 1961 году стала старшим преподавателем кафедры экономик химической промышленности и организации производства Казанского химико-технологического института им. С.М. Кирова.

В 1971 году защитила диссертацию и ей присудили ученую степень кандидата экономических наук.

Научная работа Ольги Дмитриевны была связана с нефтехимической промышленностью, а результаты её исследований публиковались в журнале «Химия м технология топлив и масел», в трудах ее института, в межвузовском сборнике «Нефтепереработка и нефтехимия».

 Тетя Оля не обзавелась семьей и детьми, но одинокой никогда себя не считала.  У нее сохранился большой круг друзей, таких же как она любителей театра, активных посетителей музеев, всевозможных выставок.

 В 1983 году я с женой и детьми впервые отправился в Казань, чтобы повидаться с тетей Олей и бабушкой Марией Васильевной . Такого гостеприимства мы давно не испытывали, Тетя отдавала всю душу, чтобы мы чувствовали себя как дома. Ходила с нами по улицам Казани, показывала достопримечательности, водила в музеи.

 Не сидела без дела и бабушка. Уже освоившая в Казани после переезда их Хрещатого, она приносила с рынка продукты и готовила вкуснейшие блюда, в том числе и татарские.

 Мария Васильевна прожила с дочерью 15 лет. Ушла из жизни в 1991 году в 95 лет, сразу же после смерти сына Александра, то есть моего отца.

 Тетя Оля и сегодня в здравии. Насыщенную жизнь сохраняет и в глубокой старости. Уверена, что доживет до 100-летнего юбилея, встретив его в бодрости и здравомыслии.










                Послесловие

 Это звучит немного грустно. В следующих поколениях нашего рода уже не будет Лукшиных. Она обрывается на мне и моих сыновьях, у которых, увы, родились лишь дочери. Кровь-то останется, но фамилия…
Поэтому и отдаю ей, этой фамилии, дань уважения.
Два с лишним века она была на слуху в тех краях, откуда и зародилась.   Сегодня не только в Мордовии, но и по всей стране можно натолкнуться на людей с фамилией «Лукшин». Как, впрочем, и с фамилией «Кашин» А ведь на нашем гениалогическом древе есть и другие фамилии- Пастушенко,Кирилловы, Дюдины…
 Самое главное, что у многочисленного потомства рода есть настоящее и, будем надеяться, будущее.




                Использованная литература:
1. «Под прицелом власти». История семьи священника Кашина. Исследовательская работа старшеклассников Ельниковской средней школы №1.

2. Краеведческие записки. Республиканский краеведческий музей Мордовии,г. Саранск.

3. Письма Марии Васильевны Лукшиной и Ольги Дмитриевны Лукшиной