Berlin четыре акта похоти

«Говорят, что первые несколько секунд знакомства являются самыми важными…
Убей меня нежно.»
— Никки Френч

Всё, что случилось после,
было просто продолжением первых трёх секунд.
Они знали друг о друге всё и ничего —
кроме запаха кожи и разницы дыханий.

Между ними лежали триллионы писем,
километры тоски и электричество ожидания.

Скажете, любовь на расстоянии — чушь?
Возможно.

И всё же — они тому подтверждение.

I. Air — Воздух.
Встреча. Аэропорт. (First Taste)

Epigraph:

“She kissed me like she’d waited centuries.”
Fac ut tibi placet.

(Делай, как тебе угодно.)

Он увидел её раньше, чем она его.
Она стояла под мерцающим светом аэропорта —
та, что сотни раз снилась,
та, что всегда исчезала до касания.

Воздух сгустился, как перед грозой.
Он шепнул в её волосы:

“You smell like lust and flight delays.”

Она рассмеялась. И заплакала.

Он почувствовал — всё.

Облегчение. Радость. Страх потери.
Все вместе, как взрыв под кожей.

И, чёрт возьми, всё это было правдой.

“She was already wet — I felt it. Even through the layers.”

Он провёл рукой по её бедру,
нашёл пустоту там, где должна быть ткань.

“No panties?”
“Did you do this for me?”
“I did it because of you.”
“Good girl.”

Её тело дрожало — не от холода,
а от узнавания, будто вибрация прошла сквозь время.

Он наклонился ближе, губами к её уху:

“You’re going to be on a bed. Naked. Legs wide.
And I’m going to eat you so slowly,
you’ll forget how to speak anything but my name.”

И в тот миг всё стало предрешено.
Не случайность — вселенская синхронизация души и тела.

II.Earth — Земля.
Номер. Посвящение. (The Sin Suite)

Epigraph:

“Смотри на себя, — сказал он. — Вот где твоя исповедь.”

Rituale carnis est fides animae.

(Плоть — это вера души.)

Он прижал её к стене —
так, что штукатурка почти заискрила.
Она попыталась заговорить,
но слова не имели никакого смысла.
Мне нужно...

“Нет,” — сказал он. — “Не сейчас.”

Корсет упал на пол.
Плечи дрожали, как оголённые нервы.
Он опустился на колени.

Воздух стал влажным и электрическим.
Пальцы раздвинули шелк, дыхание сжалось.
Она почти закричала от предвкушения.

Он коснулся её губами — медленно, как предатель.

“You taste like trouble,” — прошептал он, голосом, захлебнувшимся в жаре.
“Sweet, sinful, soaked fucking trouble.”

«Ты пахнешь похотью и чем-то нечестивым»

Она изогнулась, будто от боли.
Но это была не боль — признание.

Он поднял взгляд, и в нём было всё — голод, власть, благодарность.
И внезапное, дикое, человеческое «сейчас».

“Ты пришла, чтобы умереть красиво?”

Она ответила движением —
бёдрами, дыханием, взглядом.

Он усмехнулся.

“Тогда встань. На колени.
Пусть мир поклонится вместе с тобой.”

Она встала.
Не из послушания — из жажды быть покорённой.
Не ради подчинения — ради силы.
Власть всегда начинается с поклона.

Он скользнул над ней — дыхание к дыханию.
Мир сузился до горячей точки между губами.

“I’m not fucking you tonight,” — прошептал он в её рот.
“I’m claiming you.”

«И это была печать — не на коже, а в крови.»
Она вытянулась на кровати, глаза — полуприкрытые,
губы — как обещание рая.

“Come here,” — прошептала она, дразня.
“Or are you gonna make me beg?”

Он улыбнулся, медленно, хищно.

“No, baby.”
“You already are.”

В этот момент даже стены будто затаили дыхание.
Она прикусила губу.
Её тело знало: дальше будет падение.
Красивое.
Неизбежное.

III. Water — Вода.
Пар и грех. (Steam & Sin)

Epigraph:

“You were made for this. For me.”

Et daemonium in aqua purgatur.

(Даже демон очищается в воде.)

Вода шумела, как лихорадка.
Он вошёл в неё сзади, не торопясь —
Боль и наслаждение столкнулись,
и их взрыв стал дыханием одного существа.

“You were made for this,” — прошептал он. — “For me.”

Она сжала край ванны, будто последнюю опору.
Пар скрывал тела — её стоны выжигали воздух.

“—don’t stop—don’t—stop—please—please—”

«Тише,» — сказал он. — «Пусть слышат только стены.»

Она усмехнулась, голос дрожал от удовольствия:

«Хотя, впрочем... пусть услышат все.
Мне плевать.»

Он поднял голову, улыбнулся,
и на мгновение стал чистым огнём,
тем самым, что не прячут —
им разрушают.

И когда волна накрыла их обоих,
он прошептал сквозь жар:

“I haven’t even started breaking you, baby.”

Он не любил её.
Он её творил.
«Из плоти, воды и дыхания — нового бога желания.»

IV. Fire — Огонь.
Зеркало. Финал. (The Mirror)

Epigraph:

“Watch yourself — the face of a woman getting fucked like worship.”

In speculo veritas.

(В зеркале — истина.)

Она стояла перед зеркалом — размытая, мокрая, живая.
Он — позади, как отражение, решившее стать телом.

Смотри.

Он вошёл — единым, решающим движением
Зеркало застонало вместе с ней.

Видишь? «Это — ты. Когда тебя любят, как спасение.»

Он горячо дышал ей в шею.

Каждое движение — обещание.
Каждый толчок — моё.
Поклонение истинной богине — моей женщине.

Она плакала.
Но не от горя —
а потому что впервые была счастлива.
Счастлива в разрушении,
в полном, безусловном принятии.

“With me,” — шепнул он. — “You come with me. Now.”

Он поймал её падение — или импульс, или кульминацию,
как угодно.
Этот момент стал их моментом.
Как всегда.

Потом — настала тишина.
Тёплая.
Настоящая.
Искренняя

Берлин выдохнул.
Ночь приглушённо застонала.
А луна, стыдливо прикрывшись тучами,
скрылась из виду.
Пусть.