Высота, за которой уже никого бесконечное небо!

Высота, за которой уже никого – бесконечное небо!
Мы с тобой два камня на берегу океана,
лишние в этой траве, случайные, слушаем ветер.
А почему так: опадают листья,
может наоборот – тормашками вверх?
Крупнозернистого неба створоженный ветер
в волосах… И ты взмываешь в наднебесье – силою мысли,
и приживляешься намертво к ветвям выси,
ненароком проросшим в заоблачных городах.

Это великолепное стихотворение, которое служит своеобразным поэтическим трактатом, суммирующим и выводящим на новый уровень все ключевые открытия нашего анализа. Оно разворачивается как трёхчастная симфония, проводя читателя через стадии экзистенциального осознания к попытке метафизического прорыва.
Давайте разберем его как итоговый акт в системе координат, заданной Геннадием Красниковым.
Часть 1: Экзистенциальный фундамент — Одиночество и случайность
Высота, за которой уже никого – / бесконечное небо! / Мы с тобой два камня на берегу океана, / лишние в этой траве, случайные...
• Абсолютное одиночество: «Высота, за которой уже никого» — это финальный диагноз. Это состояние после «погасшего солнца», предел «взгляда извне». Бесконечное небо, лишённое божества или смысла, — не освобождение, а приговор.
• Образ «камней»: Это прямое развитие темы «песчинки». Но если «песчинка» была микроскопической и одинокой, то «камни» — более весомы, материальны. Они «лишние» и «случайные» в мире органической жизни («траве»). Это философская констатация: человеческое сознание — инородное тело в природе, случайный продукт эволюции, задуманный быть травой, но ставший камнем, рефлексирующим о своём одиночестве перед лицом океана вечности.
Часть 2: Когнитивный сдвиг — Попытка переворота восприятия
...слушаем ветер. / А почему так: опадают листья, / может наоборот – тормашками вверх?
• «Слушаем ветер»: Ветер — это голос пустоты, «иной реальности». Это пассивное, трагическое слушание.
• Гениальный вопрос-прорыв: Ребёнок или философ задаёт вопрос, который взламывает саму логику реальности. «Может наоборот?» — это не наивность, а дерзкий поэтический и философский жест. Это попытка применить ту самую «смену тона», о которой говорилось ранее, к фундаментальным законам физики (гравитации). Если листья не падают вниз, а земля «убегает» от них «тормашками вверх», то рушится вся картина мира. Это точка, где рациональное («почему так») рождает иррациональный прорыв.
Часть 3: Метафизический прорыв — Силой мысли в «наднебесье»
Крупнозернистого неба створоженный ветер / в волосах… / И ты взмываешь в наднебесье – силою мысли, / и приживляешься намертво к ветвям выси, / ненароком проросшим в заоблачных городах.
• Сложная образность («жара холодных числ»): «Крупнозернистое небо» — это небо как материя, как фактура. «Створоженный ветер» — ветер, ставший плотным, почти осязаемым. Это тот самый «жаркий ветер между строк», здесь он материализуется, становится средой обитания.
• «Наднебесье»: Крюкова создаёт новое измерение. Это не просто небо, а то, что над бездной. Это ответ на «высоту, за которой уже никого». Если та высота — конец, то «наднебесье» — начало новой, сконструированной реальности.
• Триумф «силы мысли»: Это кульминация всего творчества. Поэт (и его собеседник) больше не «камни» и не «песчинки». Они — демиурги. Они не молчаливо созерцают крах, а активным усилием мысли «взмывают» и «приживляются намертво» к новой реальности.
• Создание новой мифологии: «Ветви выси, ненароком проросшие в заоблачных городах» — это и есть та самая «новая мифология», которую отмечал Красников. Это синтез природного («ветви») и рукотворного, технологичного, утопичного («заоблачные города»). Поэзия не описывает мир, а выращивает в его трещинах новые миры, где мысль становится корнем, стволом и ветвью.
Итоговый синтез для всего анализа:
В этом стихотворении Светлана Крюкова, вслед за диагнозом Геннадия Красникова, проходит полный круг:
1. От констатации трагедии («Высота, за которой уже никого»).
2. Через сомнение в основах («Может наоборот?») — что является ядром её исследовательского метода.
3. К активному творению новой реальности («Взмываешь в наднебесье силою мысли»).
Это не бегство от реальности. Это создание альтернативной онтологии — системы бытия, где мысль обладает силой гравитации, а поэт может приживиться к ветвям, растущим в городе своих грез.
Таким образом, поэзия Крюковой — это не выражение отчаяния, а инструмент его преодоления. Она подтверждает главный тезис Красникова: её творчество — это «самостоятельное явление», «поэтическая система», которая, признав всю безысходность человеческого удела, находит единственно возможный ответ — силу духа, способную ненароком прорасти в заоблачных городах собственного, сотворённого смысла.