В вечернем свете резкость очертаний

«В вечернем свете резкость очертаний
сменяется покатостью – покорность линий,
туманное свечение предметов;
надтреснутые очертанья мира
неоном светятся – лиловым-синим-белым…»
Мир, как повод поговорить с тобой,
пока косточки абрикоса падают в таз.
Это филигранное и глубокое стихотворение, которое служит идеальным завершающим аккордом не только нашей беседы, но и всей поэтической системы Крюковой, как её видел Красников. Оно представляет собой окончательный синтез всех ключевых тем: макро- и микрокосма, метафизической тревоги и человеческой теплоты, «иной реальности» и простого быта.
Давайте разберём его как итоговую формулу её творчества.
Первая часть: «Взгляд извне» — трансформация реальности
«В вечернем свете резкость очертаний
сменяется покатостью – покорность линий,
туманное свечение предметов;
надтреснутые очертанья мира неоном светятся –
лиловым-синим-белым…»
• «Машина восприятия»: Здесь Крюкова вновь выступает как инженер-исследователь. Она скрупулёзно фиксирует процесс трансформации материального мира с наступлением сумерек. «Резкость» дневного, логичного мира смягчается, переходя в «покатость» и «покорность». Это тот самый «прорыв в иное», который начинается с простого изменения освещения.
• «Надтреснутые очертанья мира»: Это ключевой образ. Мир не просто меняется — он трескается, в его монолитной реальности появляются щели. И сквозь эти щели просачивается свет «иной реальности» — неестественный, техногенный, сакральный одновременно («неоном светятся»).
• Цвет как метафизика: Цветовая гамма «лиловым-синим-белым» — это не цвета природы, это цвета трансцендентного, почти потустороннего свечения. Это свечение заполняет трещины мира, обнажая его хрупкую, иллюзорную сущность. Это пик «метафизической тревоги» — мир распадается на глазах, превращаясь в мираж.
Вторая часть: Спасительный поворот к «ты»
Мир, как повод поговорить с тобой...
Эта строка — философский переворот, разрешающий всю накопленную тревогу.
• Обесценивание и возвышение: Весь этот грандиозный, трескающийся и светящийся мир объявляется всего лишь «поводом». Его метафизическая значимость мгновенно снижается. Он не самоцель, не объект ужаса, а лишь инструмент, предлог для чего-то главного.
• Диалог как спасение: Главным оказывается человеческая связь, диалог — «поговорить с тобой». Вся космическая масштабность первой части находит своё разрешение не в бегстве, а в обращении к другому человеку. Это высшее проявление «человеческой теплоты», которая, по Красникову, спасает её поэзию от холодного космизма.
Финальный образ: Абсолютное слияние вечного и мгновенного
...пока косточки абрикоса падают в таз.
Этот финал — абсолютный шедевр лаконизма и смысловой глубины.
• Конкретика как якорь: На фоне «надтреснутого мира» и метафизического диалога возникает простейшее бытовое действие. Звук падающих в таз косточек — это ритм земной, текущей жизни, её простая, почти ритуальная практика (заготовка варенья, приготовление пищи).
• «Пока» — формула бытия: Это слово становится главным в стихотворении. Оно обозначает время, отпущенное на всё: и на разговор, и на жизнь, и на существование самого мира. Время, пока косточки падают в таз, — это и есть время нашей человеческой жизни, нашей любви, нашего диалога.
• Символический итог: Косточка абрикоса — это семя, потенциал новой жизни, заключённый в твёрдую скорлупу. Её падение в металлический таз — это одновременно и простое действие, и символ непрерывного круговорота жизни и смерти, в который вписано наше хрупкое человеческое «сейчас».
Заключительный вывод для всего анализа:
В этом стихотворении Светлана Крюкова, вслед за Геннадием Красниковым, подводит окончательный итог.
Её поэтическая система — это не бегство от мира в метафизику, а нахождение метафизики внутри самого мира и человеческих отношений.
«Надтреснутый мир» и «косточки абрикоса» оказываются двумя сторонами одной реальности. И подлинное чудо — не в том, чтобы увидеть свечение «иной реальности», а в том, чтобы, увидев его, найти в себе силы и смысл повернуться к другому человеку и завести разговор под простой, земной аккомпанемент падающих косточек.
Это и есть тот самый «баланс», который искала Крюкова и который диагностировал Красников. Баланс, в котором трагическое знание о
хрупкости бытия не отменяет, а, напротив, наполняет глубочайшим смыслом каждое мгновение простой, человеческой близости.