Расторгнуты узы царя Юрия с царицей Тамарой...

- Святой отец! Я пригласила вас к себе, - начала Тамара сухо
и официально, - дабы с Вами совместно обсудить и решить дело,
которое одинаково важно, как для Вас, руководителя церкви,
так и для меня, царицы Иверии.

Вы помните, святой отец, что корона дана нам
для совершения благих дел, прославляющих наше отечество,
а отнюдь не для прикрытия пороков, развращающих народ явно
и порождающих в стране беспорядок и насилие повсеместно.

Скажите мне, чьи беззакония надо карать – то ли, кого
Вы сами избрали и возвели на царство,
или тех клеветников, которые безнаказанно
позорят честь царя, оскорбляя одинаково
и нашу честь, унижая и наше достоинство?
Патриарх, Микель, был неимоверно раздражен снова
крутыми мерами царя Юрия, разогнавшего из столицы
всех его друзей и сторонников, но в то же время он не хотел
свергать его с престола, полагая, что если бы и царица
жила по закону с ним, то могла бы сделать царя
послушным и сговорчивым и взять всю власть в свои руки…

- Святой отец, в свое время Вы отказались вразумлять
кротостью и любовью царевича Сослана и хотели передать
его церковному проклятию. Почему же теперь, когда вся страна
потрясается соблазнами, Вы молчите и не грозите клеветникам?

Тамара ожидала, что ее слова вызовут гневный отпор патриарха,
но он молчал, та как сам двоился в мыслях: никак не мог решить,
то ли ему поддержать царя и восстать, то ли ополчиться против Юрия
и, не доискиваясь истины в этом деле, придерживаясь общего возмущения,
его брак с царицей расторгнуть.

Упоминание о царевиче Сослане угнетающе подействовало,
и он ответил с угрюмой покорностью:
- У каждого из нас перед богом есть своя вина.
Если царевич привезет древо креста,
все его прегрешения ему простятся.

Мы встретим его с подобающими почестями,
ибо он возвеличит отечество и прославит в веках его.
- Он укоризненно взглянул на царицу. – Немалая доля вины
за поведение царя на твоей совести, ибо ты преступила законы церкви,
отказавшись разделить с ним брачное ложе.
- Да не вменит мне бог этого греха! – быстро ответила царица.
- Прошу Вас, святой отец, развязать узы, которые и мне, и ему стали
в тягость, и положить конец соблазнам и нареканиям, затихнет столица.

- Я должен расследовать это дело, - Микель не согласился,
- богу известно, насколько виновен царь, так ли велико его растление,
как кругом говорят. Но помни, если царь принесёт покаяние,
тебе надлежит выполнить свой долг перед ним и дарить ему прощение.

- Царь не имеет нужды в нашем прощении, так как Вы сами
сказали, что его будет судить бог. Но если Вы
отказываетесь расторгнуть наш брак, - решительно заявила Тамара,
- то я обращусь за помощью к греческому патриарху и у него попрошу развода.
Такое обращение в щекотливом деле не могло Микелю доставить удовольствия.

Он крепко задумался, видя необходимость уступить царице, встал важно
и, подняв руку, прежним властным тоном произнес он отчётливо.
- В писании сказано: - «Кого бог сочетал, того человек не разлучает».
Но там, где не было сочетания, там возможно и разлучение бывает.
Бесчадие грозит отечеству неисчислимыми бедами и потрясениями.
Да сохранит тебя бог от этого наказания!
Властью, данной мне свыше, ты получишь свободу и брак будет расторгнут!

Между тем Юрий совсем не подозревал, что при дворе
назревают важные события и что судьба его уже
решена царицей. Он был удивлён крайне,
когда к нему явился Захария Мхаргрдзели,
с которым уже давно не виделись.
- Что ты принес мне, Захария? – тревожно спросил Юрий,
взирая на него с тоской, так как перестал ждать хорошего,
- Какую добрую весть я услышу от тебя самого?

… - Привык я ко всему плохому, и душа моя как бы окаменела
от несчастья. Скажи мне, видел ли ты царицу? Что поведала?
- По повелению царицы я и явился к вам. Душа ее скорбью объята.
Превыше всего она ставит тишину и мир в стране,
а теперь нет ни одного дома, где было бы спокойствие.
Как в улье не может двух маток, так и в одном государстве
не могут править два царя, раздельно друг от друга.

- В этом не моя вина, - быстро ответил Юрий.
Сердце его замерло, почти перестало биться
и он тяжело вздохнул, думая о новом серьезном испытании
или о его пребывании в Иверии.
- Говори правду, Захария! С чем ты пришел ко мне от царицы? –
проговорил он скоро.
- Я пришел за вами, царь. Вам надо явиться к царице, -
ответил Захария коротко
и опустил голову, чтобы не видеть лица Юрия.

Юрий сильно побледнел, услышав это неожиданное приглашение,
встал, покачнулся, потом справился с собой и с таким чувством,
как будто его вели на казнь, направился к двери.
- Идём, Захария, мы вместе с тобой смотрели смерти в глаза
и не устрашились. Убоимся ли теперь своей судьбы?
- Не печальтесь, царь! Идите смело! Ваш верный слуга
будет с Вами, - утешил его Захария. – Уповайте на милость царицы!
Они вышли из помещения, сели на коней и помчались в Исани.
Юрий больше не сомневался, что его ждала печальная весть впереди -
об удалении из Иверии.

Случилось как раз то, чего он сильнее всего боялся:
разлука с царицей и отъезд в чужие края.
Тамара приняла их в том же зале, где они были у нее
перед походом на Карс вместе,
строгая, печальная и величественная.

Она приготовилась к мучительному объяснению с Юрием
и заранее хотела дать ему понять, что сейчас не время для выслушиваний
длительных жалоб или любовных излияний.

Но Юрий вошел совсем иной, чем ожидала Тамара.
Она смотрела с изумлением на него, не веря в то,
что это тот самый Юрий, с которым она
совсем недавно венчалась в Сионском соборе,
и с которым она виделась здесь в их последнее свидание.

Это был не прежний, порывистый, жизнерадостный,
С прекрасным светлым лицом князь русский,
каким он приехал в Иверию, а глубоко изможденный,
страдающий человек, подавленный тяжелым горем,
для которого, казалось, навсегда закрыты были
все радости жизни.

Он приблизился к царице необычно тихо,
преклонил пред нею колено и опустил голову низко.
Он не произнёс ни одного слова, не жаловался,
не рыдал и не просил у нее какой-либо пощады.

Молчаливая покорность, сдержанность его,
проникнутая беспредельным горем и отчаянием,
мгновенно изменили все настроение царицы
и сразу разрушились преграды,
мешавшие ей всегда к нему приблизиться.

Ею овладела безмерная жалость снова,
соединенная с горьким сознанием перед ним
своей вины; она не могла без содрогания
смотреть на его склоненную фигуру, чувствуя,
как его горе ей душу пронизывает,
тяжелым гнетом на ее жизнь ложится.

Она больше не могла выносить молчания
и, волнуясь, произнесла:
- Прошу тебя, встань! Я хочу с тобой беседу вести
как с человеком разумным, прошедшим через великое испытание,
я желаю только добра и готова сделать все,
что в моих силах, чтобы вернуть тебя к жизни,
достойной твоего звания!

Юрий вздрогнул от мелодичного звука ее голоса,
но не шелохнулся, не издал ни одного живого звука,
предпочитая лучше умереть у ее ног, чем вести беседу
о своем отъезде из Иверии и проклинал свою душу.
- Не падай духом! Помни, где уныние и отчаяние,
там всегда действует сатана, - мягко продолжала Тамара,
видя, что неподвижность и молчаливость его
принимают угрожающий характер, - страдания очищают
наши души и к совершенству нас ведут.

Она испытывала невольный страх перед этим человеком,
пережившим такие неизмеримые глубины тоски и унижения,
и внутреннего омертвения, что в его сердце не находили
уже отклика никакие человеческие слова,
лишь до сознания его доходила:
невыносимая боль от неминуемой близкой с Тамарой разлуки…

- О чем ты хочешь говорить со мною? Разве ты не знаешь,
что человек не может перенести больше того, что в его силах?
Ради любви к тебе я отрёкся от всего, будучи не монахом,
а царём обширного царства, и стал жить отшельником,
не видя никакой отрады в жизни. Скажи, чего от меня еще требуешь?
Какого нового подвига от человека ждёшь,лишив света и разума?

… Он сидел, как зачарованный еле, противостоя безумию,
которое овладевало им каждый раз, как он видел Тамару,
и все душевные силы были устремлены к тому,
чтобы удержаться на высоте и вновь не сделаться
пленником своей любви.
Юрий не подозревал, что этой неуступчивостью
и внешней холодностью он становился выше гораздо
и милее в глазах царицы, которая избегала и чуждалась его
исключительно потому, что боялась горячих проявлений чувств, особенно…

- Ты не ошибся! – начала Тамара ласково, но властно.
– Я позвала тебя не на радость, а на подвиг. Теперь осталось недолго
быть вместе, я хотела бы успокоить твою душу
и сохранить мир и дружбу.
Поверь мне, так, видно, суждено было нам в жизни,
что вместо радости и счастья мы друг другу горе принесли.
И вот пришло время нам расстаться.

Не без горечи признаюсь, что велика моя вина перед тобою
за все твои страдания и в прошлом, и в будущем, но иного
пути у меня не было. Открываю тебе всю мою душу.
Один из вас – или ты, или царевич Сослан – должен уступить место другому.
Вспомни, ты обещал быть его защитником, и вот я обращаюсь к тебе
как к доблестному витязю… Прошу тебя, исполни мою просьбу!

… Во взгляде Юрия отразилось столько мучительного напряжения,
скорби и смертельной боли перед надвигавшейся разлукой, что Тамара
невольно склонила голову перед этим невыразимым страданием.
- Если у тебя такая сильная любовь ко мне – запечатлей ее подвигом, -
ласково попросила она.
– Дай мне свободу, и память о тебе
никогда не умрет в моем сердце.

Где бы ты ни был, куда бы ни кинул несчастный жребий судьбы,
я никогда не оставлю тебя, исполню и не пропущу ни одной твоей  просьбы.
Ты приобретешь мою вечную признательность, если
дашь согласие расторгнуть наши узы и тихо покинешь Иверию, без смуты.

Никогда Тамара так ласково и проникновенно с Юрием не говорила,
никогда от ее голоса не веяло такой задушевностью и теплотой
большого, искреннего чувства, как сейчас, накануне их разлуки вечной.
И Юрий не столько умом, сколько сердцем вдруг с неотвратимой
ясностью понял, что царица страдает так же, как и он, и готова была
ответить на его любовь, но никогда не поступится своей верностью
царевичу Сослану и скорей лишит себя жизни, чем станет когда-либо
его женой.
… - Ты требуешь жертвы сверх человеческих сил.
И я был бы презренным лжецом, если бы согласился не подумавши.
Дай мне время собраться с силами, дабы я мог с честью выдержать
новое испытание и быть достойным твоего доверия…

Тамара внимательно посмотрела на Юрия, стараясь угадать,
что значит его ответ: отказ, данный в уклончивой форме,
или внутренняя невозможность для него сразу покориться ее воле
и тем самым навсегда отказаться от своей любви, от всех надежд,
связанных с нею?
 
- Не устрашайся моей просьбы! – великодушно произнес он.
Воля твоя для меня священна, я никогда не омрачу печалью
светлых дней твоей жизни.
Ты не можешь укорить меня в том, что я принес зло на твою землю.
Враги твои рассеяны, царство окрепло, живи
и царствуй, не проклиная меня.

- Ты заслужил мою благодарность, и я никогда
не забуду того, что ты сделал для моей родины.
Полагаюсь на твою рыцарскую честь и верю,
что ты не обманешь меня…
- Скажи мне последнее слово, которое я унесу с собою в могилу, -
тихо попросил Юрий и еще добавил, - не могу забыть того вечера
перед Карсом. Зачем я послушался тебя и не переступил твоей воли?
Теперь я заслужил бы свое прощение, и нам не пришлось бы
навечно расставаться. Клянусь, мы были бы счастливы!

- Напрасно ты расстраиваешь себя подобной мыслью, -
тоже тихо ответила царица, - я полюбила за твое благодарное сердце
и никогда не забуду твоего великодушного поступка.
Я предлагаю тебе – прими мою дружбу!
Поверь, любовь перестанет тогда сжигать огнем твое сердце
и путеводной звездой засветит тебе в жизни…

… Тамара протянула руку, прощаясь с Юрием, и, когда
он склонился перед нею, совсем тихо, с неизъяснимой грустью докончила.
- И вот мои последние тебе слова: ты мой рыцарь!
И как рыцарь будь терпелив и верен!
Пусть враги клевещут на тебя. В моем сердце ты
будешь жить как благородный русский князь,
который не посягнул на мою честь и развязал наши узы.
Не бойся ничего, что тебе надобно будет -  претерпеть!
Прими обиду за меня, и я тебе возмещу сторицей!

- Взяла ты мою душу! Делай со мной все, что хочешь, - почти
в изнеможении прошептал Юрий. – Моя жизнь и моя душа
в твоей власти навеки…
Он поцеловал край одежды Тамары…

Но страдания Юрия не так быстро закончатся и не вскорости,
он в Константинополь отправится…