Ч. 2. Глава 13. Сеанс экзорцизма

День записи был похож на подготовку к сложной хирургической операции на открытой душе. В стерильном пространстве студии царило ледяное, звенящее напряжение.

Хацунэ Мику, профессионал до мозга костей, прибыла вовремя. Она была вежлива, её улыбка была безупречной, но она держалась на расстоянии, до конца не понимая, в какой психологический эксперимент ввязалась. Зацунэ вошла последней. Она не поздоровалась. Она молчала, сжав кулаки так, что побелели костяшки, её лицо было похоже на погребальную маску.

Паркер взял на себя роль режиссёра и психотерапевта. Он не пел. Сегодня он уступил свой вокал, потому что в этой драме его крик был неуместен. Это была не его битва. Это была битва Зацунэ.

Он подошёл сначала к Хацунэ, стоявшей у микрофона.

— Хацунэ, — сказал он тихо, но так, чтобы слышала и Зацунэ. — Ты — голос памяти. Ты та, кем она хотела быть. Пой так, будто ты — призрак её детской мечты.
Спокойно, отстранённо, кристально чисто.

Затем он повернулся к Зацунэ, которая стояла у своего микрофона, как на эшафоте.

— А ты — голос реальности. Ты — то, что стало с этой мечтой после того, как её растоптали. Ты — крик, который она сдерживала все эти годы. Когда она будет петь о печали, ты кричи о ярости, которая эту печаль породила. Это не дуэт. Это война.

Когда заиграло вступление и Хацунэ запела первые строки своим чистым, почти наивным голосом о разбитом зеркале, это стало для Зацунэ спусковым крючком. Её скрим, ворвавшийся в припев, был не игрой, не техникой. Это был настоящий, первобытный вопль боли и ненависти, направленный на живой источник её страданий, который стоял в нескольких метрах от неё. Хацунэ вздрогнула, но не сбилась, продолжая петь свою партию с призрачным спокойствием.

Кульминация песни, где по задумке должен был звучать самый отчаянный крик, стала моментом истины. Зацунэ запрокинула голову, и из её горла вырвался нечеловеческий звук — рёв раненого зверя, скрежет тектонических плит, крик Годзиллы. В этот миг она перестала быть человеком и стала чистой, концентрированной Травмой, обретшей голос. Звук был таким мощным, что казалось, в студии сейчас потрескаются стёкла.

Паркер уступил свой вокал, потому что он мысленно передал свою ярость Зацунэ. Он дал ей право и силу выкричать не только свою, но и его боль, всю боль их мира. Он стал её проводником, её оружием. В этот момент они были единым целым, и её крик был их общим криком.

Вот почему существуют две равноправные версии песни.

Сольная — это их личный диалог, их общая история, рассказанная на языке шрамов для самих себя.

Дуэтная — это публичный акт экзорцизма, терапевтический спектакль, который Паркер срежиссировал для Зацунэ, чтобы она могла встретиться со своим демоном и победить его, забрав у него право владеть её душой.

Это был не коммерческий ход. Это был самый жестокий и самый милосердный подарок, который Паркер Паркер мог сделать для своей Тёмной Музы. Он заставил её посмотреть в разбитое зеркало не для того, чтобы увидеть уродство, а для того, чтобы она наконец смогла собрать свои осколки.