Часть 1. Знакомство, Глава 1. Идеальная копия

Вначале был свет. Свет софитов, отражающийся в огромных бирюзовых глазах кумира миллионов. Для маленькой Зацунэ Мику мир начинался и заканчивался именем Хацунэ Мику – её ровесницы и знаменитой певицы, которая еще с ранних лет приобрела вначале национальную, а затем и всемирную славу. Её голос, вечно позитивный и звенящий, как серебряный колокольчик, был саундтреком детства Зацунэ. Она знала наизусть все песни, повторяла все танцевальные движения перед зеркалом и мечтала однажды стать такой же — сияющей, идеальной, любимой всеми.

Её собственные волосы от рождения были чёрные — густые, смоляные, шелковистые. Но в детских мечтах она представляла их бирюзовыми. Её глаза, от природы горевшие рубиновым огнём, в её фантазиях тоже обретали цвет морской волны. Любовь к музыке была в ней почти врождённой. Поэтому, когда родители предложили ей пойти в музыкальную школу, её восторг был безграничным. Это был первый шаг на пути к мечте.

Но детский восторг — хрупкая вещь. Он быстро разбился о гранитные амбиции её отца.

Он был человеком властным, человеком, для которого внешний успех и общественное мнение значили всё. В увлечении дочери он увидел не её радость, а свой собственный шанс — шанс вырастить идеальный проект, которым можно будет гордиться. Он, как и её мать, был одержим идеей «дочери отличницы».

Сравнения стали ежедневной пыткой.

— Смотри, как она держит спину. Ты должна быть такой же идеальной, — говорил он, показывая на плакат Хацунэ на стене её комнаты.

— Твой голос так похож, не смей позорить этот образ фальшивой нотой! — цедил он после каждого занятия по вокалу.

Поначалу она старалась. Изо всех сил. Но чем больше она старалась, тем сильнее чувствовала пропасть между собой и сияющим идолом. И тем чаще слышала отцовское разочарование. Её заставляли часами репетировать поп-песни, которые из любимых превращались в ненавистные. Её заставляли улыбаться, когда хотелось плакать. Отец не видел в ней свою дочь, он видел лишь копию, которую нужно было довести до совершенства.

Когда она, уставшая и подавленная, отказывалась в сотый раз петь одну и ту же приторную мелодию, он смотрел на неё с холодным недоумением.
— Что случилось? — спрашивал он с ледяным спокойствием. — Разве не ты так любила Хацунэ? Разве не ты хотела петь эти прекрасные песни? Я даю тебе всё для твоей мечты, а ты капризничаешь.

И это было самым страшным. Он брал её самую светлую, самую чистую мечту и превращал её в оружие против неё самой. Он делал её виноватой в том, что она больше не может радоваться тому, что когда-то любила больше всего на свете.
И однажды что-то сломалось. Тонкая нить обожания, натянутая до предела, с треском лопнула. Любовь к Хацунэ сменилась сначала глухим раздражением, потом отторжением, а затем и испепеляющей, всепоглощающей ненавистью. Зацунэ возненавидела не просто свой прототип с его вечной улыбкой. Она возненавидела саму идею фальши, идею идеальности, под которой нет ничего, кроме пустоты как она думала. Она возненавидела бирюзовый цвет.

Она начала бунтовать.

Её музыкальные вкусы резко, почти вызывающе изменились. Нежная поп-музыка была выброшена на свалку её души, уступив место рваным гитарным риффам тяжелого рока, грохоту ударных и агрессивной, пронизывающей насквозь электронике. Это был её способ кричать, её манифест. Её фамилия — Зацунэ, Шумный Звук, — вдруг обрела зловещий, но такой правильный смысл. Это был её звук, её шум, её правда.

Её характер претерпел необратимые изменения. Милая, открытая девочка исчезла, будто её никогда и не было. На её месте появилась замкнутая, колючая и недоверчивая интровертка с зарождающейся мизантропией. Она больше не делилась ни своим творчеством, ни своими переживаниями, научившись прятать ранимость и боль за маской холодной, непроницаемой серьёзности. Коммуникабельность не исчезла — она мутировала. Зацунэ обрела резкую, почти пугающую прямолинейность, не терпящую лжи, недомолвок и лицемерных социальных игр. Она научилась бить словами наотмашь.

Свои чёрные, как смоль, волосы она стянула в два тугих хвоста — пародия, издевательство над ненавистным образом. В её гардеробе поселились только чёрный и кроваво-красный. В её выразительных глазах погас детский свет, оставив лишь рубиновое пламя зрачков. Чёрно-красная Дива начала своё восхождение из пепла сожжённой мечты.