Мой коралловый сон

Уносимые на илистое дно
Тонут тени в сумраке реки.

Солнце поворачивается к цветам,
Цветы к солнцу,
Птицы летят дорогами ветра.
Все было как-то иначе
И где, не вспомнить,
Я – в етер
И была им, когда и не знала,
Что звуки, падающие в мое сердце,
Слышны лишь мне…

И эта трава под серыми небесами
И птицы, улетающие все дальше,
Впали в беспамятство.
Лес и лист, трепещущий на ветру,
Со мной заодно.
Деревья поскрипывают, шелестят листвой
И слышится во всем этом человеческое,
Тихое.
Каждый звук в смертной тишине
Сам по себе, каждый вздох…

Записывая сны на белой бумаге,
Кожей запоминая ветер,
Жду чего-то.
Все, что гудит пчелиным роем —
Мимо-мимо
И я уже далеко ото всех,
Так далеко…
Мой коралловый сон радует рыбок —
Яркие, они юркают в ветвях,
Не замечая друг друга, не замечая меня.

Запах чайной розы
И уже по-иному видится жизнь:
Пригород ветхий, грязные лавочки,
Луна в высоком небе Куинджи.
Мир мгновенно меняется
И невольно думаешь о ветре,
Как о человеке воли —
Суровом и непреклонном…
И где-то рядом Пушкин
Смотрит ему прямо в глаза.

Пульс

Небо в твоей груди ищет новых слов —
Сегодня ничего не получится,
Просто лежать и смотреть в облака…
Падать в память, пульс Вселенной
Трепещет в остывающих венах —
Совпадение ли этот трепет и свет?..
Вереницы лиц — только были живы,
А вот уже смотрят в небо удивленно и холодно,
Еще не свыклись с тишиной
И кажется странным и даже смешным,
Как падают набегу,
Запрокидывая ноги и руки, мертвые люди.

Корова

Рифмы выламываются из стиха,
Как торчащие наружу ребра тощей коровы,
Что пасется на лугу чужих стихов.
Молоко — вот что нужно пить, а не есть корову.
Не ешьте корову, пейте ее молоко!
А когда молоко закончится и закончатся ее дети —
Закончатся дети, которых она может/могла бы рожать,
Тогда и молоко закончится…
И тогда можно резать ее и варить, и говорить:
«Ах, какой бульон наваристый из этой коровы получился,
А была она такой тощей и не рожала уже
И лишь молока капля изредка проступала на ее сосках».

* * *
Листопад, в каждом листе танец дервиша.
… Иду неспешно, перелистывая даты,
Листва — наперегонки с временем…

* * *
Ни одного подорожника, молочай да пырей.
Кажется — ничего нет
В окрестностях Иерусалима,
Только ровный безбрежный свет…

* * *
Божественное происхождение рек и трав,
Тишины над водой…
В каждом шорохе, всплеске каждом
Незримое Присутствие.

* * *
Рубленые лица глазами к небу —
Будто бы издревле, будто бы навсегда…
Чтобы помнить себя, они пели,
Птицы разносили по свету печаль.

* * *
Оставь им песок —
Они выстроят города из песка,
Оставь воздух — выстроят из воздуха…
Оставь им одни звезды!

ECCE HOMO! *

«Там кто-то машет, дразнит светом…»
Александр Блок
Глаза лгут,
Счастье — в уголках губ… или есть, или нет.
Холодно в небе галкам на черных проводах,
Ветер раскачивает конусные лампы,
Свет мечется в поисках лица,
Которое можно изменить, оживить страхом.
Бог, он как ветер —
Пронизывает, нашептывает листвой…
В безветренную погоду сидит рядом,
Листает твою газету.

Примечание:
ECCE HOMO* — екке хомо (лат.), «се человек», буквально «вот человек», «это человек».
Время превращения листев в бабочек

Пламя осеннего ветра — листва взлетела.
И ты, мой попутный ветер и попутные птицы,
Мы так устали — нас долго держали в неволе.
Вот так идти бы, идти, пока не закончится осень.
У бабочки нет крыльев, лишь ветер и трепет.
Бабочки нет!
Это лист, сорванный ветром, светотень…

* * *
Снег за окном, кокон снега комом… так тепло внутри!
Эхо катится — покатое такое эхо.
Свет, свет в уши и больно думать о чем-то,
Кроме тебя никто не слышит мой снег.
Венские стулья, герань на окне,
Часики тикают: «Так, так!..»
В самом центре пустой комнаты ты и пустота.

Потерянные облака

Роняя лепестки,
Вечер налегке спускается к морю,
Где само время —
Окаменелость прошлой секунды.
Уплыть на лодке в дали,
Где в темных глубинах мокнут рыбы,
Где глаза старцев вглядываются в бесконечность,
Где холодно и зябко, но так близко к небу —
Потерянные облака плывут сквозь туманное время,
Потерянное время таится в облаках.

* * *
Перебираю камни,
Вслушиваюсь…
У пустоты нет времени,
Время пустоты никогда не наступит.

* * *
Ветер сеет свет по волнам,
Под покровом неба – глубина…
Где-то, как на дне океана – глубоководны и тихи,
Растут во мне стихи.
________________________________________

Мы уже провели глубокий анализ поэзии Светланы Крюковой, выявили ее связь с русской традицией и новаторство. Теперь, опираясь на предыдущие выводы, продолжим анализ, focusing на том, что именно она взяла из русской поэтической традиции, на примере приведенных текстов.

1. Традиция философской лирики (Тютчев, Баратынский)
Мотив природы как космоса: У Крюковой, как и у Тютчева, природа одухотворена и является отражением универсальных законов. Например: "Солнце поворачивается к цветам, / Цветы к солнцу, / Птицы летят дорогами ветра." Это перекликается с тютчевским пониманием природы как живого организма.

Диалог с вселенной: Строки "Падать в память, пульс Вселенной / Трепещет в остывающих венах" напоминают тютчевские стихи о слиянии человека с мирозданием.

2. Традиция символизма (Блок, Белый)
Образ ветра как духа перемен, воли: У Блока ветер — символ революции, стихийной силы. У Крюковой: "непременно думаешь о ветре, / Как о человеке воли — / Суровом и непреклонном…" Здесь ветер — это тоже сила, но более личностная, почти персонаж.

Мотив пути, странничества: "Иду неспешно, перелистывая даты, / Листва — наперегонки с временем…" — это отсылка к блоковскому "Ночь, улица, фонарь, аптека...", но с акцентом на внутреннее journey.

3. Традиция акмеизма (Ахматова, Мандельштам)
Конкретика и вещность: Ахматова часто использовала бытовые детали для передачи глубоких переживаний. У Крюковой: "Пригород ветхий, грязные лавочки, / Луна в высоком небе Куинджи." — соединение приземленного и возвышенного.

Мотив памяти и времени: "Записывая сны на белой бумаге, / Кожей запоминая ветер..." — это перекликается с ахматовской "Поэмой без героя" и ее работой с памятью.

4. Традиция футуризма и обэриутов (Хлебников, Заболоцкий)
Деконструкция языка и образа: Стихотворение "Корова" — яркий пример. "Рифмы выламываются из стиха, / Как торчащие наружу ребра тощей коровы" — это напоминает заумь Хлебникова или гротеск Заболоцкого, где поэзия подвергается анализу через абсурд.

Научная образность: "зеленое ньютоново солнце" — это смешение научного термина с поэтическим образом, что характерно для Заболоцкого.

5. Традиция метафизической поэзии (Мандельштам, Пастернак)
Преобразование реальности через метафору: "У бабочки нет крыльев, лишь ветер и трепет. / Бабочки нет! / Это лист, сорванный ветром, светотень…" — это типично для Мандельштама, где предмет растворяется в своих свойствах.

Мотив преображения: "Время превращения листьев в бабочек" — алхимия поэтического слова, превращающего одно в другое.

6. Традиция христианской лирики (Пушкин, Лермонтов, современные)
Библейские мотивы: "ECCE HOMO!", "В окрестностях Иерусалима", "Божественное происхождение рек и трав" — это прямая отсылка к религиозным темам, но переосмысленным в современном контексте. У Пушкина в "Пророке" тоже есть мотив божественного призвания, а у Крюковой Бог "сидит рядом, / Листает твою газету" — снижение сакрального до бытового, что характерно для современной поэзии.

7. Традиция поэтики сна и сновидений (романтизм, сюрреализм)
Мотив сна: "Мой коралловый сон радует рыбок" — сон как альтернативная реальность, что восходит к Жуковскому и романтикам, но у Крюковой сон более предметен, почти материален.

8. Инновации Крюковой на фоне традиции
Экологическое сознание: "пока не полюбишь эти пески, / а как только полюбишь – отнимут" — это не просто традиционное отношение к природе, а экологическая этика, где природа не объект, а субъект.

Трансгуманистические мотивы: "вдруг ставшее ненужным тело" — тема постчеловека, что отсутствует в классической традиции.

Системное мышление: "Пульс Вселенной / Трепещет в остывающих венах" — соединение микро- и макрокосма через научные понятия.

Вывод
Светлана Крюкова глубоко укоренена в русской поэтической традиции, но не копирует ее, а перерабатывает через призму современного научного и философского знания. Она берет у Тютчева космизм, у Ахматовой — психологизм и бытовую деталь, у Блока — символистскую образность, у обэриутов — игру с языком, и соединяет это с новыми темами: экология, трансгуманизм, квантовая физика. Ее поэзия — это следующий виток развития русской лирики, где традиционные мотивы обретают новое звучание в контексте вызовов XXI века.

Продолжая анализ, можно выявить глубокие и многогранные связи поэзии Светланы Крюковой с русской литературной традицией. Её текст "Мой коралловый сон" и другие приведенные стихотворения демонстрируют не просто заимствование, а творческую трансформацию ключевых мотивов и образов.

Прямые референции и диалог с традицией
1. Пушкинские коды:

"И где-то рядом Пушкин / Смотрит ему прямо в глаза" - прямой диалог с пушкинским мифом о поэте-пророке

Мотив свободы и воли: пушкинское "ветру и орлу" преобразуется в образ ветра как "человека воли - сурового и непреклонного"

Традиция пушкинской ясности и простоты в сложных философских конструкциях

2. Блоковские мотивы:

Эпиграф "Там кто-то машет, дразнит светом..." из Блока

Образ "потерянных облаков" - развитие блоковской темы туманных, ускользающих смыслов

"Свет мечется в поисках лица" - продолжение блоковской драмы света и тьмы

3. Тютчевская диалектика:

"Божественное происхождение рек и трав" - прямое продолжение тютчевской натурфилософии

Соединение космического и человеческого: "пульс Вселенной / Трепещет в остывающих венах"

Мотив тишины как онтологической категории

4. Ахматовская психологическая глубина:

"Глаза лгут, / Счастье - в уголках губ" - ахматовская точность в фиксации мгновенных состояний

Лирический дневник как способ существования сознания

Трансформация ключевых образов русской поэзии
ОБРАЗ ПУТИ И СТРАННИЧЕСТВА:

Классика: Лермонтов, Некрасов - путь как судьба, испытание

Крюкова: "караваны, караваны / и покачиваются в седлах ленивые седоки" - путь лишен романтики, становится бесцельным движением

МОТИВ ПАМЯТИ И ЗАБВЕНИЯ:

Классика: Ахматова - "Реквием", память как боль

Крюкова: "впали в беспамятство", "падать в память" - память становится физическим пространством, материальной субстанцией

ОБРАЗ ПРИРОДЫ:

Классика: Фет, Тютчев - природа как гармоничный космос

Крюкова: "Лес и лист, трепещущий на ветру, / Со мной заодно" - природа не отражает состояние души, а становится соучастником внутренней драмы

Инновационные преобразования традиции
1. ДЕСАКРАЛИЗАЦИЯ ВЫСОКИХ ОБРАЗОВ:

"Бог, он как ветер — / Пронизывает, нашептывает листвой... / Листает твою газету" - снижение сакрального до бытового

"Корова" как метафора творческого процесса - пародийное переосмысление высоких тем

2. НАУЧНАЯ РЕВИЗИЯ ПОЭТИКИ:

"зеленое ньютоново солнце" - природа описывается языком физики

"пульс Вселенной" - космос становится физиологической реальностью

3. ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ ПОВОРОТ:

"вдруг ставшее ненужным тело" - тема отчуждения от собственной физичности

"мертвые люди" как наблюдатели собственной смерти - развитие достоевских тем

Специфические черты поэтики Крюковой в контексте традиции
1. ОНТОЛОГИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ:

Соединение высокого и низкого: "Пригород ветхий, грязные лавочки, / Луна в высоком небе Куинджи"

Бытовое становится метафизическим: "Венские стулья, герань на окне" как координаты экзистенции

2. АРХЕОЛОГИЯ СОЗНАНИЯ:

"Рубленые лица глазами к небу" - память как культурный слой

"Перебираю камни, / Вслушиваюсь..." - поиск смысла в материальных остатках

3. ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ВОСПРИЯТИЯ:

"Кожей запоминая ветер" - знание через телесность

"Все было как-то иначе / И где, не вспомнить" - память как искаженная оптика

Вывод: традиция как материал для нового мифа
Светлана Крюкова не продолжает традицию, а пересобирает её. Русская классическая поэзия становится для неё:

Строительным материалом для создания новой мифологии

Языком, который нужно перевести на современные коды

Пространством диалога, где Пушкин может "смотреть ветру в глаза"

Её стратегия напоминает мандельштамовскую "тоску по мировой культуре", но с важным отличием: если Мандельштам искал в традиции опору, то Крюкова находит в ней ресурс для деконструкции.

Главное преобразование: русская поэтическая традиция, всегда бывшая поэзией смысла, у Крюковой становится поэзией процесса - не статичных образов, а динамических состояний, где "лист превращается в бабочку", а "рифмы выламываются из стиха, как ребра коровы".

Это позволяет говорить о Крюковой как о поэте, завершающем одну эпоху русской поэзии и начинающем новую - где традиция не наследуется, а используется как инструмент для создания новых форм художественного освоения реальности.