Виктор Гюго Собор парижской богоматери

Виктор Гюго Собор парижской богоматери

Собор парижской богоматери в романе, а также его живое воплощение
1.

Огромный классический исторический роман, которому очень скоро исполнится ровно 200 лет. Масса второстепенных героев, подробное описание декораций действий, самого Собора и вообще всего Парижа времён конца  XV  века. Вообще, лично для меня роман мне показался бесконечными и театральными подмостками,  сценой для огромного театра под названием Средневековье, на которой автор, меняя декорации и героев, разворачивает пьесы одну за другой. Причём он так ловко меняет и путает театральные жанры, что ты не понимаешь где кончается драма и начинается трагедия, где мистерия сплетается с буффонадой, а фарс с трагедией.
Средневековый мир Парижа представлен как театр масок. Все герои и персонажи романа следуют одной и той же строго оговорённой  роли или маски, и не имеют никакого права поменять свою роль или снять свою маску. Они статичны, не меняются, никак не эволюционируют от первых страниц романа до конца книги. Интеллектуал, фанатик и алхимик Клод Фролло таким и останется до конца, и даже его безумная любовь к цыганке не на йоту не изменит его, его чувство так и останется такой же фанатичной страстью, эгоистичным вожделением, как и его природа. Бродячий поэт и философ Гренгуар таким и окажется на всем протяжении книги. И даже главный триггер романа, который заставляет двигаться и жить всех главных персонажей книги, так и остаётся до конца образцом красоты и добродетели, таким вот показательным примером христианского терпения и доброты, всепрощения. Волей автора главная героиня практически  полностью лишена интеллекта, женской логики и смекалки. Это инфантильный ребёнок, почему-то застывший на определённой  ступени своего развития. Естественно она мечтает об обычном прекрасном принце на белом коне, любит играть и выступать вместе со своей козой, а большего счастья ей в принципе и не надо. Ну и конечно, как и положено положительному ребёнку - сироте мечтает найти своих пропавших родителей. И воля автора подсовывает ей именно вот этакого принца на белом коне. Это армейский болванчик офицер Фэб, классический образец бравого вояки, также совершенно не отягощённый ни интеллектом, ни моральными угрызениями, ни духовными поисками или душевными страданиями. Только вот не нужна ему никакая Эсмеральда, ему нужен кабак офицерский, лихо выпить чарку вина, потом ещё одну, затем поиметь случайную уличную девку - это предел его жизненных мечтаний.

2.
Единственный персонаж книги, которому позволено менять роли и сбрасывать с себя театральные маски, эволюционируя на всем протяжения романа,  - это главный герой романа - горбун и маленький уродец Квазимодо.  И вот он и есть тот самый безусловный шедевр литературы. Ему позволено испытать на себе очень богатый спектр человеческих эмоций. И пройти весь путь от отвратительного существа, не вызывающего ничего кроме крайнего омерзения, причём не только своим уродливым видом, но и своим гаденьким и низеньким поведением, которое в принципе являлось всего-навсего адекватной реакцией на отношение к нему всего общества, до, я сказал бы в некотором смысле национального героя Франции. Уродов в душе, как известно, воспитывает в нас наш любимый и любящий социум. Если честно, я взялся за книгу именно из-за образа  Квазимодо.
Автор рисует его очень уродливого обезображенного глухого горбуна, где-то там на его дне в потёмках обитает его жалкая и скрюченная в три погибели душонка. А вот его интеллектом Гюго награждает его, чуть ли ни полнейшего идиота. Впрочем, в целом в обширном романе нету вообще особо положительных персонажей. Каждому из них автор дарит щедрым своим пером какой-либо уникальный индивидуальный изъян.

«Трудно изобразить горделивую и благоговейную радость, которая все время, пока процессия двигалась от Дворца к Гревской площади, освещала безобразное и печальное лицо Квазимодо. Впервые испытывал он восторг удовлетворенного самолюбия. До сей поры он знал лишь унижение, презрение к своему званию и отвращение к своей особе. Невзирая на глухоту, он, как истинный папа, смаковал приветствия толпы, которую ненавидел за ее ненависть к себе. Нужды нет, что его народ был лишь сбродом шутов, калек, воров и нищих! Все же это был народ, а он его властелин. И он принимал за чистую монету эти насмешливые рукоплескания, эти озорные знаки почтения, в которых, надо сознаться, выражался и самый настоящий страх. Ибо горбун был силен, ибо кривоногий был ловок, ибо глухой был свиреп, а эти три качества укрощают насмешников.
Но едва ли вновь избранный папа шутов отдавал себе ясный отчет в чувствах, какие испытывал он сам, и в тех, какие внушал другим. Дух, обитавший в его убогом теле, был столь же убог и несовершенен. Поэтому все, что переживал горбун в эти мгновения, оставалось для него неопределенным, сбивчивым и смутным. Только источник радости бил в нем все сильнее,
и все больше овладевало им чувство гордости. Его жалкое и угрюмое лицо, казалось, сияло»

И только вдруг возникшая страсть к всей той же Эсмеральде коренным образом преображает его жизнь.
Однако обо всем по порядку. Ещё одним главным героем книги является сам Собор. Дело в том, что время действия романа попадает на эпоху зарождения книгопечатания. Изобретение печатной книги, также как и появление колеса или огня является ключевым поворотным моментом в развитии цивилизации  полностью изменившим облик всего человечества. Ну, примерно, как цифровая революция в наши дни. По мнению автора в средневековый период цивилизации роль печатного слова выполняли зодчество и архитектура. Монументальные соборы, храмы и замки были как бы Великими Книгами, запечатлёнными в камне, в граните. В Европе есть соборы, которые воздвигались и перестраивались веками, и их можно было читать и познавать именно как книги. Автор считает, что вот этот самый «величественный язык» архитектуры был интуитивно доступен и понятен любому человеку из того времени. И эта одна из самых главных идей романа. А рукописная книга типа играет вторичную и вспомогательную роль в культуре той эпохи и не имеет ключевого влияния на умы людей.
Все в корне меняется с изобретением Гуттенберга. Зодчество и искусство книг в камне уходит на второй план, а главным источником знаний и вообще духовной мощи человечества становится печатная книга!!! Гюго   считает это главной причиной конца средневековья и начала Возрождения или Ренессанса. Печатная книга есть более удобный способ донесения мыслей и идей до человека, чем тяжеловесные и громоздкие  сооружения и здания, а также неизмеримо более дешёвый и массовый. Книги быстро и  легко научились печатать в великом множестве и многообразии. И конечно это более удобный  простой надёжный способ манипулирования нашими мозгами и нашим мнением. И более примитивный. Все стало намного легче и проще)).  Если архитектура — это материальное искусство, требующее огромных ресурсов и времени, то книга — это нематериальное воплощение идеи, которое можно легко тиражировать и распространять.

«Но каким бы прекрасным вам ни показался современный Париж, восстановите Париж XV столетия, воспроизведите его в памяти; посмотрите на белый свет сквозь этот удивительный лес шпилей, башен и колоколен; разлейте по необъятному городу Сену, всю в зеленых и желтых переливах, более переменчивую, чем змеиная кожа, разорвите ее клиньями островов, сожмите арками мостов; четко вырежьте на голубом горизонте готический профиль старого Парижа; заставьте в зимнем тумане, цепляющемся за бесчисленные трубы, колыхаться его контуры; погрузите город в глубокий ночной мрак и полюбуйтесь прихотливой игрой теней и света в этом мрачном лабиринте зданий; бросьте на него лунный луч, который смутно обрисует его и выведет из тумана большие головы башен, или, не тронув светом этот черный силуэт, углубите тени на бесчисленных острых углах шпилей и коньков и заставьте его внезапно выступить более зубчатым, чем пасть акулы, на медном небе заката. Теперь сравнивайте.
Если же вы захотите получить от старого города впечатление, которого современный Париж вам уже дать не может, то при восходе солнца, утром, в день большого праздника, на Пасху или Троицу, взойдите на какое-нибудь возвышенное место, где бы столица была у вас перед глазами, и дождитесь пробуждения колоколов. Глядите, как по сигналу, данному с неба, – ибо подает его солнце, – сразу дрогнут тысячи церквей. Сначала это редкий, перекидывающийся с одной церкви на другую перезвон, словно оркестранты предупреждают друг друга о начале. Затем внезапно, глядите, – ибо кажется, что иногда и ухо обретает зрение, – глядите, как от каждой звонницы одновременно вздымается как бы колонна звуков, облако гармонии. Сначала голос каждого колокола, поднимающийся в яркое утреннее небо, чист и поет как бы отдельно от других. Потом, мало-помалу усиливаясь, голоса растворяются один в другом: они смешиваются, они сливаются, они звучат согласно в великолепном оркестре. Теперь это лишь густой поток звучащих колебаний, непрерывно изливающийся из бесчисленных колоколен; он плывет, колышется, подпрыгивает, кружится над городом и далеко за пределы горизонта разносит оглушительные волны своих раскатов.
А между тем это море созвучий отнюдь не хаотично. Несмотря на всю свою ширину и глубину, оно не утрачивает прозрачности; вы различаете, как из каждой отдельной звонницы змеится согласный подбор колоколов; вы можете расслышать диалог степенного большого колокола и крикливого тенорового; вы различаете, как с одной колокольни на другую перебрасываются октавы; вы видите, как они возносятся, легкие, окрыленные, пронзительные, источаемые серебряным колоколом, и как грузно падают разбитые, фальшивые октавы деревянного; вы наслаждаетесь богатой, скользящей то вверх, то вниз гаммой семи колоколов церкви Св. Евстафия; вы видите, как в эту гармонию вдруг невпопад врывается несколько ясных стремительных ноток и как, промелькнув тремя-четырьмя ослепительными зигзагами, они гаснут, словно молнии.»

Так вот Собор в романе является главным символом и памятником уходящей навсегда эпохи. Это самая настоящая Библия в камне, которая одновременно же является и приютом для мыслителей, алхимиков и чернокнижников всех мастей. Очень ярким примером в романе является священник Клод Фролло.   Собор объединяет в себе все формы искусства и знания: скульптуру, витражи, фрески, символику. Он был летописью, энциклопедией и нравственным кодексом, высеченным в камне.
Однако этот громадный католический храм в готическом мрачном стиле имел бесчисленное множество дополнительных пристроек, а также башенок, двориков, ажурных арок и полуарок, витражей, шпилей, часовен. Вообще всего до чего додумались в архитектуре за тысячи лет. Но и это и в романе не главное…
А главное, что это великий собор имел своё живое воплощение, свою живую сущность, имел свою уникальную живую душу!!! и эта душа и заключалась в человеке, которого звали…

Безусловно, его звали Квазимодо. И Собор для него был его домом, оплотом, панцирем, Вселенной … всем миром буквально. Вне Собора для Квазимодо ничего не существовало. Это как для прикованного к постели человека его комната и кровать больного являются единственным доступным ему миром. И Собор в свою очередь усердно и добросовестно пытался сберечь свою мятежную и уродливую душу.

3.

Роман Виктор Гюго Собор Парижской Богоматери наверное одно из лучших произведений, глубоко исследующих человеческое уродство, как физическое, так и духовное или душевное. Маленький горбун Квазимодо, благодаря гениальному перу автора, создавшего столь колоритный образ, стал буквально притчей во языцех,  классическим мемом - символом  физического уродства. Десятки, а то сотни адаптаций романа, театральные, анимационные, кинематографические имеют название «Горбун из Нотр-Дама» или нечто похожее.
Однако настоящий истинный урод в романе всего лишь один, и это не Квазимодо.
Это его приёмный отец архидьякон Клод Фролло, тоже  один из главных героев книги, причём являющийся также главным антагонистом Квазимодо. Он по сюжету, давший обет безбрачия, также влюбляется в Эсмеральду, и испытывает полное помутнение рассудка. Интеллектуал, обладавший воистину энциклопедическими знаниями по всем как наукам, так и лже-наукам, алхимик и чернокнижник отец Клод проявляет себя как настоящее исчадие ада. Вот он как раз и является сатаной во плоти, без сожаления втаптывающим всё светлое и святое в грязь ради удовлетворения своей похоти. Однако в отличии от подобных персонажей Достоевского Раскольникова или Ставрогина, или даже Гумберта Набокова, Гюго отказывает своему герою в способности к раскаянию, позволяя испытывать только неистовые страдания и порочную жажду страсти, которая и  сводит его с ума.

«Так бежал он через поля до самого вечера. Это бегство от природы, от жизни, от самого себя, от человека, от бога, от всего длилось целый день. Иногда он бросался ничком на землю и ногтями вырывал молодые колосья. Иногда как вкопанный останавливался посреди улицы в какой-нибудь пустынной деревушке, и так тяжки были его мысли, что он хватался руками за голову, как бы пытаясь оторвать ее и размозжить о камни мостовой.
Когда солнце склонилось к закату, он снова заглянул в свою душу, и ему показалось, что он почти сошел с ума Буря, бушевавшая в нем с тех пор, как он потерял и надежду и волю спасти цыганку, не оставила в его сознании ни одной здоровой мысли, ни одного уцелевшего понятия. Казалось, весь его разум был повержен во прах и лежал в обломках. Лишь два образа отчетливо стояли в его сознании — Эсмеральда и виселица Все остальное было покрыто тьмой Сближаясь, эти два образа являли ужасающее сочетание, и чем больше он сосредоточивал на них остаток своего внимания и мысли, тем больше в какой-то фантастической прогрессии они возрастали один — в своем изяществе, в прелести, в красоте и лучезарности, другой в своей чудовищности И под конец Эсмеральда казалась ему звездой, а виселица — громадной костлявой рукой.
Замечательно то, что ни разу в продолжение всей этой муки мысль о смерти по-настоящему не пришла ему в голову Так создан был этот несчастный Он цеплялся за жизнь Быть может, за ней он действительно видел ад.»

И тут есть чрезвычайно сильный композиционный и сюжетный ход автора. Гюго с одинаковой симпатией относится, как и к Квазимодо, так и отцу Фролло, а также вызывает сочувствие к ним обоим и у читателя. Он позволяет им обоим в равной мере совершать как благородные, так и чудовищные поступки. Отец Клод является опекуном и воспитателем своего младшего брата Жеана Фролло, кроме того, он спасает младенцем от гибели самого Квазимодо, и также воспитывает и выращивает его до совершеннолетия, а затем устраивает к себе на должность звонаря. И руки обоих, также обагрены кровью, оба являются в конечном итоге убийцами.
Однако общий для них главный триггер, а именно цыганка Эсмеральда, а вернее страсть  - любовь к ней у одного из них у Квазимодо пробуждает где-то глубоко внутри что-то светлое и человеческое, и побуждает совершить ряд благородных поступков. И в конце концов принести себя в жертву во имя своего чувства. В другом же случае та же  самая страсть выпускает какой-то внутренний ад, превращая набожного и умнейшего человека в зверя - в маньяка и садиста. И тут в дело именно в том самом аде или рае, который надежно запрятан очень глубоко в нутре каждого из нас. И все мы даже можем и подозревать обо всех тех бесах или ангелах, которые мы носим где-то глубоко на своём тёмном дне. Чудовище Квазимодо носило ангела внутри, а преподобный отец носил беса.
Лично меня оттолкнули от себя оба героя, у меня больше симпатий вызвал бездомный и тоже полубезумный поэт, и философ Гренгуар. Этот малый хотя бы как-то пытался сопротивляться и надурить с одной стороны силы фатума над ним, а с другой стороны пороки и страсти в нем внутри. И кстати в этом  даже и преуспел малость.

4.

АN;ГКН - вот именно с этого термина на греческом начинается роман.
Это слово переводится как рок, фатум или судьба. И действительно я до этого не читал ещё книги столь сильно насыщенной и пропитанной фатализмом и фатальностью происходящего. Этим пропитана буквально каждая страница,  вся логика текущих событий прямо продиктована  неумолимым фатумом или судьбой. В начале рецензии  я писал, что персонажи исполняют роль масок, которые надевает  на них автор. Так вот это даже не маски - это куклы в кукольном театре, которые существуют и погибают исключительно по воле автора. Видимо Виктор Гюго и живых людей представлял как безвольных кукол в божьих руках.
В связи с этим, мне в конце прочтения  пришла в голову такая мысль. В романе писатель описывает два вида книг. Это каменная книга, представляющая собой памятник архитектуры, и приходящая на смену эпохе Зодчества книгопечатная книга. Но, как мне кажется, в романе есть третий вид очень важных книг. Эти книги - сами люди, а вернее их судьбы, которые они вынуждены читать день за днём на протяжении всей своей жизни, где первой страницей является рождение человека, а последней - его смерть. И нет в природы ни одной силы, способной переписать заново сии книги.

***   
В итоге мы имеем классический шедевр французской литературы - очень мрачный, очень сильный по своему звучанию большой роман по истории средневековой Франции. Почти двести лет его продолжают читать благодарные читатели. Спустя двести лет совершенно не потускнели ни художественные образы, ни готическая атмосфера романа, его философия не потеряла не капли актуальности.
Вечная книга о вечных человеческих страстях.
9.11.25