Звездные странники

Корабль наш, «Барк», плыл в безмолвии, что гуще и чернее самой древней смолы. За иллюминаторами, в которые, кажется, можно было уткнуться лбом и почувствовать ледяное дыхание Вечности, простиралась бездна, усыпанная алмазной пылью далеких солнц. Мы, космонавты грядущих дней, были не столько железными мореходами, сколько странниками, бредущими по бескрайнему полю истории мироздания.

И вот перед нами выплыла из тьмы новая цель — планета Х-Гелиос, седьмая в системе золотистой звезды, что на наших картах именовалась «Лютый». Мир этот, окутанный сизой дымкой, манил неведомым, как манила некогда пращуров наших Terra Incognita на пожелтевших свитках.

Спускаемый аппарат, словно челн доколумбовых мореходов, разрезал пелену облаков. И нам открылось... открылось нечто, от чего сердце, наученное стойкости в невзгодах космоса, дрогнуло и забилось в унисон с какой-то древней, забытой мелодией.

Под нами лежал мир, словно сошедший с полотен романтических художников или из славянских дум. Необъятные леса из лиловых и серебристых древ, похожих на исполинские папоротники, прорезали реки цвета расплавленного янтаря. Вдали высились горы, чьи вершины, будто крепостные башни, терялись в перламутровом небе, где висели две луны — зеленая, как малахит, и бледно-голубая, словно льдинка.

— Смотри-ка, Ольга, — произнес я, обращаясь к своему спутнику, археологу и историку по призванию. — Словно не на планету новую попали, а в стародавнюю летопись, на страницу, где повествуется о дивных землях, что за морем-океаном.

Ольга, женщина с лицом, хранящим печать многих световых лет и многих открытий, улыбнулась. В ее глазах вспыхнули огоньки, похожие на те далекие звезды.
—Весь космос, Игорь, — это и есть та самая летопись. Только писана она не чернилами, а веществом планет и светом солнц. Чувствуешь? Здесь пахнет... весной. Нашей, земной, но с привкусом иных трав.

Ступив на почву, мягкую и упругую, словно пух, мы ощутили странную легкость. Воздух был свеж и пьянящ. И тишина... Тишина была не мертвой, а звенящей, наполненной шепотом листвы, журчанием тех золотых рек и далекими переливами, похожими на песню.

Мы шли по берегу, и ноги наши утопали в изумрудном мхе, испещренном огоньками биолюминесцентных цветов. Казалось, вот-вот из-за поворота выйдет витязь в доспехах, но не стальных, а сотканных из света, или промелькнет в чаще тень диковинного зверя, вроде грифона или алконоста.

— Помнишь, у Тарковского, — тихо заговорила Ольга, как бы продолжая нить моих мыслей, — его герои ищут следы  прошлого в зоне. А мы... мы ищем прошлое всего сущего. И будущее. И это, братец мой, одно и то же. Вся вселенная — один большой город, где на каждом шагу — загадка, каждый камень — артефакт.

Мы вышли на поляну, и дух у нас захватило. Перед нами стояли кристаллические образования, похожие на исполинские деревья, но прозрачные, как слеза. Внутри них пульсировал мягкий свет, переливаясь всеми цветами радуги. Это была не просто геология. Это была архитектура. Музыка, застывшая в камне. Храм, построенный самой природой, безвестным зодчим-мирозданием.

Я положил ладонь на грань самого малого кристалла. Он был теплым. И мне почудилось, что сквозь скафандр я чувствую не вибрацию, а биение сердца — медленное, величавое, биение самой планеты.

В тот миг я понял, что мы, дети Земли, с ее кровавой и прекрасной историей, с ее Новогрудками и Мирскими замками, с ее князьями и поэтами, — не завоеватели вселенной. Мы — ее летописцы. Мы — те, кто читает бесконечную поэму, написанную звездами, и вписывает в нее свою, короткую, но яркую строчку.

Мы не покоряли эту планету. Мы гостили у нее. Как странник в древнем замке, где стены помнят шепот предков, мы бродили по ее залам, дышали ее воздухом и слушали ее молчаливую, величественную сагу.

И когда «Барк», покидая орбиту Х-Гелиоса, вновь нырнул в черную пучину, я знал: мы увозим с собой не только пробы грунта и данные измерений. Мы увозим сон. Сон о лиловых лесах и поющих кристаллах. Сон, что будет греть нас в стуже межзвездного пространства, напоминая, что вселенная бесконечно прекрасна и таинственна, как старая легенда, которую хочется перечитывать вновь и вновь, находя в ней отголоски собственной, человеческой, души.