Аукцион часть 42

АУКЦИОН ЧАСТЬ 42

Библиоте;ки в Дре;внем Ри;ме появились относительно поздно, примерно ко II веку до н. э. Римское государство, в отличие от древнегреческих и эллинистических правительств, не интересовалось системой образования и накопления книг, первые библиотеки в Риме были частными, их фонды составлялись из греческих книг, захваченных во время завоеваний. Только на рубеже новой эры императоры стали заботиться о библиотеках, финансировать их создание и копирование книг. Книжная культура Рима хорошо известна из литературных источников золотого века латинской литературы, сохранилась и единственная целостная библиотека того времени — на вилле Папирусов в Геркулануме. В I—III веках в Риме насчитывалось около десяти библиотек, связанных с крупнейшими храмами и общественными пространствами, как минимум две из них включали две секции — латинской и греческой литературы. Согласно археологическим данным, фонды крупнейших библиотек могли составлять около 20 тысяч папирусных свитков. Последние упоминания о публичных библиотеках встречаются в императорских указах IV века, но, судя по отрывочным сведениям, в какой-то форме некоторые из них существовали ещё в 470-е годы — в последние годы существования Западной Римской империи. Частные библиотеки подчас имели объём, сопоставимый с фондами провинциальных библиотек.
Предыстория: греческие библиотеки античной эпохи
Предание о возникновении библиотек. Генеалогия
Исследовательница-антиковед Ду Юньли (Колумбийский университет), ссылаясь на Элиана и Авла Геллия («Аттические ночи», 7.17.1), отмечала, что в античном понимании делом собирания эталонных литературных текстов, передаваемых от поколения к поколению, должен заниматься правитель. Целостное книжное собрание, понимаемое именно как библиотека, было впервые создано Писистратом в Афинах, а далее главным книжным и интеллектуальным центром грекоязычного Средиземноморья стала Александрийская библиотека, при сохранении культурного афиноцентризма. Тертуллиан в «Апологетике» называл Писистрата образцом для Птолемея Филадельфа при основании царской библиотеки в Александрии; о том же писал и Исидор Севильский в «Этимологиях» (6.3.3-5). Для классической античности и эллинизма Афиней перечислял крупнейшие библиотеки, принадлежавшие Поликрату, Евклиду Афинскому, Никократу Кипрскому, Еврипиду, Аристотелю и Теофрасту, а также Пергамскую царскую библиотеку. Иероним Стридонский гораздо позже упоминал (послание 34), что мученик Памфил подражал Писистрату и Деметрию Фалерскому в собирании книг[1]. В этом перечне, по-видимому, смешиваются две разных традиции, которые условно можно обозначить как государственно-политическую и частную. Согласно всем свидетельствам, именно Писистрат начал установление эллинского книжного канона и под его непосредственным руководством был создан эталонный текст «Илиады» и «Одиссеи» на основе разнообразных версий, бытующих в разных греческих полисах (об этом упоминал Цицерон: «Об ораторе» 3.37.37)[Комм. 1]. Во время Панафиней канонические тексты эпоса исполнялись в единообразном установленном порядке, создавая духовную основу эллинского единства и культурной идентичности. Иными словами, первая в античном мире библиотека предназначалась для устной декламации, а не тиражирования письменного слова. Примечательно также то, что единственным основанием для формирования канона являлся авторитет политического лидера[3][Комм. 2].
В античной литературе представлена и вторая чётко выделяемая генеалогическая линия, согласно которой возникновение библиотек связывается с частной деятельностью философов, чей интеллектуальный и ритуальный авторитет передавался через книги для круга образованных учеников и представителей иных философских школ, а затем и политиков. У Ксенофонта упоминается Евтидем, собеседник Сократа, который собирал книги «так называемых любомудров» и продолжал пополнять свою коллекцию («Воспоминания о Сократе», 4.2.8). Несмотря на недоверие Платона к письменному слову, ярко выраженному в «Федре», античная традиция приписывала ему страсть к собиранию книг, а Тимон критиковал за приобретение текстов пифагорейской философии, знакомство с которыми отразилось в «Тимее». У Диогена Лаэрция приводятся тексты завещаний четырёх философов школы Аристотеля и перечени их сочинений, благодаря которым можно прояснить историю формирования его библиотеки. Например, он купил книжное собрание Спевсиппа за три таланта серебра («О жизни, деяниях и изречениях знаменитых философов» 4.5). Спевсипп был назван душеприказчиком Аристотеля и предание связывало его с приобретением платоновской библиотеки. Теофраст передал свою библиотеку племяннику Нелею; судя по списку, там были и рукописи самого Аристотеля, сочинения его преемников и дополнительные приобретения. Особо отмечено, что сад, аллея и портик открыты для посещения лицам, «желающим учиться», в их числе Гиппарх, сам Нелей, Стратон, Каллин, Демотим, Демарат, Каллисфен, и некоторые другие. Стратон передал Птолемею Филадельфу некие «наставления», за что получил 80 талантов серебра. Вероятно, здесь каким-то образом описана связь школы перипатетиков и Александрийского мусейона[5]. У Афинея («Пир мудрецов», 3) содержится предание, что Нелей продал книги Аристотеля и Теофраста царю Птолемею Филадельфу, который соединил их с текстами, приобретёнными в Афинах и на Родосе, и поместил в Александрийскую библиотеку. У Страбона приводится альтернативное предание: именно Аристотель основал перипатетическую библиотеку, которая через Теофраста досталась Нелею, чьи потомки оставили собрание в небрежении, свалив книги в Скепсисе — городе в Троаде. Наследники Нелея не пожелали передать книги царю Эвмену I и почти два века библиотека гнила от сырости и пожиралась насекомыми. Наконец, в I веке до н. э. кто-то из наследников продал остатки книг Апелликона Теосского[англ.] (возможно, начальнику афинского монетного двора), который занимался восстановлением подлинных рукописей Аристотеля и Теофраста, переписывая их и заполняя по другим рукописям пробелы. По преданию, Апелликон обманным путём добыл много рукописей из афинского Метроома — хранилища эталонных литературных и эпических текстов. После смерти Апелликона в 84 году до н. э. Луций Корнелий Сулла перевёз перипатетическую библиотеку в Рим, где эти тексты распространяли Тираннион и книготорговцы. Качество этих рукописей признавалось весьма скверным. Плутарх в жизнеописании Суллы подтверждает многие из этих сведений, говоря, что рукописи Аристотеля и Теофраста прибыли в Рим в плохом состоянии, и, поскольку были мало известны образованной публике, Тираннион упорядочил большинство имеющихся трудов. Публикацию книги и каталога сочинений осуществил схоларх перипатетиков Андроник Родосский именно по рукописям, сверенным Тираннионом[Комм. 3]. В жизнеописании Плотина его ученик Порфирий утверждал, что Андроник существенно перекомпоновал порядок трудов Аристотеля и Теофраста, объединив повторения и распределив тексты по тематическому принципу[7].
Александрийская библиотека не может считаться возникшей на пустом месте, несмотря на античную традицию, подчёркивавшую именно данный аспект её функционирования. Напротив, царская библиотека Птолемеев объединяла ранее существовавшие греческие книжные собрания, а в инокультурном — египетском — окружении способствовала концентрации общегреческой языковой и религиозной идентичности. Тертуллиан и Исидор — христианские позднеантичные авторы — подчёркивали прямую генетическую связь между Афинами Писистрата и Александрией Птолемея Филадельфа — «Новыми Афинами». Именно у Исидора прямо говорится, что власть Птолемеев опиралась на авторитет греко-македонского прошлого. Именно в эллинистическую эпоху начинается соперничество царей в строительстве собственных библиотек и собирании государственных книжных собраний. Возникло и предание, что персидский царь Ксеркс, который сжёг Афины, захватил библиотеку Писистрата, и её вернул только царь Селевк Никатор. Плинию Старшему было неизвестно, какая из библиотек была основана раньше — Александрийская или Пергамская (Естественная история, 35.2.10), а Витрувий утверждал, что именно пример соперников — Атталидов — побудил Птолемеев вложиться в создание библиотеки и основать игры в честь Муз и Аполлона, на которых писатели и поэты получали призы наравне со спортсменами. Тексты были преимущественно греческими, за исключением случаев перевода особо важных «варварских» писаний на греческий язык. У Афинея сообщается, что Птолемеи ориентировались на книги, списками которых торговали в Афинах и на Родосе; а Гален (в «Комментарии к Гиппократу») передал предание, что Птолемей требовал у каждого корабельщика, входящего в александрийскую гавань, предъявлять имеющиеся на борту книги. Если таковых не было в библиотеке, их копировали с пометой «корабельная»[Комм. 4]. Существует также версия, что ядром Александрийской библиотеки были книги Аристотеля, которые переписывали для обучения Александра. Плутарх уверял, что царь-завоеватель пользовался редакцией «Илиады», составленной лично Аристотелем, и эта рукопись сопровождала его во всех походах. Забальзамированное тело Александра упокоилось именно в Александрии и здесь веками существовал его культ[9].
Глава Александрийской библиотеки Каллимах составил каталог царского книжного собрания, вероятно, по философской категоризации самого Аристотеля. Вероятнее всего, Андроник Родосский следовал уже сложившемуся канону и образцу, который противостоял платоновскому требованию изгнания поэтов из государства философов: в Александрии сохраняли и переписывали как изящную словесность, так и эпос, священные и философские сочинения. В Египте работал и Деметрий Фалерский — прямое связующее звено между Мусейоном и перипатетической Академией. Тертуллиан уверял, что именно Деметрий заинтересовался иудейскими писаниями и стал инициатором их перевода на греческий язык; Иосиф Флавий приписывал инициативу царю Птолемею Филадельфу. Иными словами, египетские цари не сводили источники собираемых книг к одному направлению. Епифаний в трактате «О мерах и весах» (9) утверждал, что египетский монарх пожелал собрать и перевести все труды всех народов в библиотеку, и это были эфиопские, персидские и индийские сочинения. Согласно Ду Юньли, это не противоречило птолемевской политике, ибо обладание значимыми текстами других народов подчёркивало их подчинение Египетскому царству[10]. Государственная заинтересованность в древних текстах вызвала появление разнообразных фальсификаций: Гален в упоминавшемся комментарии уверял, что до основания Пергамской и Александрийской библиотек подделок древних текстов не существовало. Бурное развитие текстуальной критики и филологии в Александрии стало сознательной стратегией государства, которое не просто решало практические задачи установления подлинности текстов и рукописей, но и утверждало приоритет высшей — эллинской — культуры. Метод, применяемый для исследования гомеровских текстов Зенодотом, и исключения неприемлемых или явно инкорпорированных фрагментов при помощи редакторских знаков, именуется athetismos. Полибий это слово производил от глагола atheteo — «нарушение договора», и данный термин в первую очередь применялся к официальным документам. То есть филологическая работа в Мусейоне носила политический характер: удаление сомнительных строк из эпоса Гомера служила для поддержания античной гражданской идентичности, покровительницей которой выступала царская власть[11].
После римского завоевания Египта в 30 году до н. э. статус Александрийской библиотеки оставался высоким, так как он по-прежнему понимался в контексте верховной политической власти. Римские императоры, как минимум в течение двух веков издавали административные постановления в отношении библиотеки, хотя статус интеллектуалов, работавших в Мусейоне, претерпел существенные изменения. Последний великий библиотекарь, занимавший также пост наставника наследника престола (или наоборот), действовал ещё в 80-е годы до н. э. при Птолемее IX. На одном из оксиринхских папирусов примерно II века нашей эры приводится генеалогия выдающихся александрийских библиотекарей с указанием наставничества над будущими царями, иными словами, для эллинистического Египта память об этой традиции была стойкой[12]. Характеризуя данную традицию, историк философии Мирто Хатзимихали[англ.] (Кембриджский университет), ссылаясь в том числе на Ду Юньли, писала, что метанаучные практики александрийских поэтов-филологов стали органической частью литературного канона, и их схолии изучались наравне с текстами, которые они комментировали. Дискуссии о подлинности или подложности тех или иных текстов завершились, теперь сложившийся канон поддерживался посредством цитирования, комментирования и компиляции. Эти практики активно внедрялись ещё в царствование Августа в лице Дидима, чьи предшественники, очевидно, стремились вносить в фонды библиотеки свои собственные тексты. Вероятно, имевший место в 48 году до н. э. александрийский пожар, погубивший значительные книжные фонды, обозначил угрозу утраты канонических текстов и резко активизировал комментаторские и охранительские практики в интеллектуальной жизни[13].
Вышеуказанное подтверждается Светонием в жизнеописании Клавдия: обладая литературными амбициями как на латинском, так и на греческом языке, император повелел пристроить к Александрийскому Мусейону отдельное здание. Там хранились два его сочинения на греческом языке: «История этрусков» в двадцати книгах и «История Карфагена» в восьми книгах. Этрусскую историю читали вслух в течение целого года, а историю Карфагена читали лучшие ораторы во время публичных выступлений. Это прямо связывалось с писистратовыми Панафинейскими чтениями, гарантировавшими сохранность текста, который изустно запоминало множество слушателей. Император Домициан, хотя и не слишком увлекался свободными искусствами, вносил большие средства на восстановление римских библиотек, пострадавших во время гражданской войны, искал эталонные экземпляры и даже посылал учёных в Александрию для сверки и исправления рукописей. Иными словами, государственная эллинская традиция существовала и в I веке нашей эры. Глава Римской империи не полагался на содержимое частных книжных собраний, а обращался к образцовому интеллектуальному центру средиземноморского мира. В следующем столетии император-филэллин Адриан основал новую библиотеку в Афинах, то есть сознательно вернул эллинскую книжную культуру к её истокам. О «непревзойдённом книгохранилище» в Афинах свидетельствовал Аристид; у Павсания упоминается, что книги хранились в храме Геры, также воздвигнутом по повелению императора. Спустя два века о великолепии Афинской библиотеки свидетельствовал Евсевий Кесарийский. Ду Юньли называла данный процесс «палимпсестом» — актуализацией «предшествующей древности»[14][15].
Слава Александрийской библиотеки в значительной степени затмила существование крупных книжных центров в других городах эллинского античного мира. В монографии Дзено Платти 1968 года было доказано существование библиотек в Дельфах, Эпидавре, городах Македонии и Пелопоннеса и Малой Азии, иногда небольших. Пергамская библиотека располагала оригинальными рукописями Демосфена, которые были перевезены в Александрию только при Марке Антонии. Данные центры сохранялись и поддерживались и при римской власти, сделавшись базами так называемой второй софистики. Как подчёркивала Ду Юньли, античные библиотеки — это статусные учреждения, которые содержали и распространяли канонические наборы текстов, являлись желанной военной добычей и предметом гордости правителей или частных владельцев. Передачу рукописей Аристотеля и афинских трагиков в Александрию, а затем и в Рим исследовательница сравнивала с наследием Александра Македонского и его разделом диадохами[16][17].