Стихи

       ***

Я с чужого плеча
Шевельнуться не смею,
Но могу сгоряча:
Сгоряча не посмею.

В проливной белый дождь
Я укроюсь в усадьбе.
Ты страницы встревожь,
Брось на райский мой садик.

Усади всех за стол!
Разве дело в диктанте?
Светлых букв на подол
Я в безумии тратил!

Сад меня не купил,
Но построил мне домик
Из стихов и стропил,
Превратившийся в томик!

Там мой чай за окном,
Успокоенный мартом,
И мой дом за стеклом
Ты разложишь по партам.

На колоду невест
Положи сервировку.
Да, вся жизнь — перекрест,
Заучил я верёвку.

И я знаю под зуд:
Пусть сады всем не платят.
Там, где любят, там бьют
И идут в чёрных платьях.

По гостиной мой жар,
Я мешать вам не стану.
Если будет пожар —
Не забейте мне ставни!

Не нарежьте из жил
Мой прерывистый кашель!
Я давно заплатил,
Чёрной кровью окрашен!

Где-то райский тот сад,
Где мне с вами так любо,
И невесты трещат
На губах моих грубых.

А пока за окном
Забивают гвоздь в ставни,
И разбитым стеклом
Режут душу и память!

Среди кладбищ и груш
Райский садик из яблонь,
В горечь яростных стуж
На руках тащит дьявол.

И, наверно, взамен
Подлецы без молитвы
Мне построят из вен
Дом под ржавою бритвой.

          ***

В парке младенца качает мадонна,
кто-то спугнул рядом стаю ворон.
Крылья захлопали, звук — монотонно,
тень опустил на младенческий трон.

Держит она на руках своё чудо:
И никому — не отдам — никогда!
Грудь подставляя — природное блюдо, —
Крепче держите, ведь рыщет беда!

Волки по лесу, и каркает ворон,
люди в обличии — звери вокруг.
Клацают — слышите — пушек затворы
от зазывал похоронных услуг.

Прячет в мадонне ребёнок ладони,
грудь прижимая к бардовым губам.
Но не уронит — с улыбкой от боли —
вскормит его на съеденье волкам.


        ***

Как надписи кладбищенские врут,
Что жизнью ты был в числах поцелован,
Так я не верю в праздничный салют,
В изысканное, пафосное слово.

Ответить я молчанием могу!
Но становлюсь от этого свирепей!
И в горло я вцепляюсь как к врагу,
Срываюсь волкодавом, словно с цепи!

Я в этом мире обезумевшем живу,
Я тоже, как и он, такой же грубый,
Натягиваю нервы в тетиву
И, как тиски, я зажимаю зубы.

И редко замечаю, как цветок
Распустится, некрепкий и веселый,
И как, жужжа, целуют лепесток
Оранжевые, факельные пчелы.

В моих глазах давно огонь другой,
Убийственные осы в них летают!
Я в мире был не свой и не чужой,
Я в мире - середина золотая!

Я просто усреднённое число,
Я номер места на большом концерте,
Где жизнь играет вековое зло,
И смертные поют о вечной смерти.

           ***

Меняя курс: то юг, то запад,
Мы шли, как ходят корабли,
По строфам мерили этапы
И отдалялись от земли.

Собрав неведомую силу
В корабль из духов и людей.
Но кто-то видел в нём могилу,
Забыв свинцовый блеск идей!

Глотали слово, фразы, комья,
Глотали всё, порой живьём,
Но были те, кто плохо помнил:
Зачем, куда мы все плывём!

У компаса стоял астролог,
По звёздам направляя нос.
Казалось, страшный путь недолог,
Особенно, когда выл пёс!

Мы в трюмы сбрасывали трупы,
Давая жить ещё живым,
И о стихах молили губы,
Как в церкви молятся святым.


        ***

Какой всё же год?!
Календарь не припомнит!
И память кипит,
Как кирпичная домна!
Внезапно завыла тоскою труба:
На дачу сбежали морщины со лба,
Щетиной скатилась туда же щека!
На дачу,
Чтоб там
От свистка до свистка,
От ели до ели,
От тени до тени,
Верандные стёкла,
За ними сирени!
Как много ли надо?
Как много ли - нет!
И крест,
Что с иголки могилой одет,
Где тропы лесные
И ходит священник,
Но сколько не знает
К веранде ступенек:
Одна или две?!
Из Москвы поезда,
Но все они мчатся
Всегда не туда!
А валенки там и, конечно, "штиблеты"!
На полках разбросаны
Фото, монеты,
Варенье, розетки!
Я помню, где шаль!
Антенны!
Поймайте мне фильм "Вертикаль"!
С бобины Высоцкий,
"Пинк Флойд" на кассете,
Ах, мама,
Я знаю:
Когда плачут дети!


           ***

Или кони дерзки были в белой ленте,
Или я ведом был, да не тем путём.
Обо мне, наверно, сложены легенды,
Слухи разносили, как матросам ром.

Голову мне, если разменяли просто,
Словно пылью бросив — у судьбы колёс,
То теперь не вспомнить, не придумать тоста:
Третий Рим, пробитый копьями насквозь.

Что там Византия вяжет грустно ревность,
И пастуший пояс надевает принц?!
Хоть врата распяты, но стоит же крепость
Княжества Московского в образе картин.

Отражает башня, словно бусы, траур,
И меня, запрятав в тысячу имён,
Повторяют дерзко: "Это первый раунд!"
Беглыми рабами голос заклеймён.

Вы забыли напрочь, как любимых ранят,
Болью заминировав голову и грудь.
Мне не надо штампа и чужого рая,
Если даже выбрал над обрывом путь.

Чернокнижник брезгует к жизни прикасаться
И листы сжигает, чтоб сгорел бедлам.
Тяжело остаться, тяжело казаться,
Крохи жизни сыпать по чужим столам.

Тяжело за пазухой сердцу жить с камнями,
Деревянных кольев усмиряю прыть.
Как рабов на пики, надеваю память,
Поднимаю руки, чтобы всё забыть.


           ***

Может быть так, что не веря молве,
Где-то по горло, а чаще по пояс,
С грустью отчаянной в мокрой траве
Листьями ляжет сгоревшая повесть.

Что же потом? — скажешь: "снег и ноябрь"?
Знаю одно, что вернуться обратно
Призраком может летучий корабль,
Что угодил под шторма безвозвратно.

В красные трюмы упали вдвоём,
Осень! — ты нас одурманила светом!
Клён, леденея, кричал: "не дойдём!"
Только не знали мы даже об этом!

Снежный покров где-то в марте сойдёт,
Знаю, что лёд до конца завальцует!
И никогда нас никто не найдёт:
Осенью слитых в одном поцелуе!


           ***

Я подожду, сквозь август подожду,
Когда гроза расколет дерево.
Лес выплывет ладьёю по дождю,
И журавли по небу — перьями.
Я подожду оранжевый твой лес,
Сентябрь жёлтого молчания,
Когда с насиженных взлетают мест,
Раскинув руки от отчаянья.
Не веришь, я на юг не убегу,
Слова повесы тонут в озере,
А ты кидаешь ветки игроку,
Прикованному к грустной осени.
Бежать от этой страсти роковой,
Все губы молнией изранены,
А ты сухою бьёшь меня листвой,
Тобой не я ли отчеканенный?
Как женщина, меняешь лик,
То чёрная стоишь, то красная.
Я на рулетку ставлю крик,
Что над тобой победу праздновал.
Но каждый раз не то число,
Ты медь бросала, а не золото!
Я праздновал, но не везло —
Моя душа тобой расколота!


        ***

Когда палили из пищалей,
На грудь повесив сто медалей,
Пролепетало небо: «Пли!»
Из туч горели фитили!
Царь-пушкой выставив бедро,
Замолвив слово за ядро,
На сердце брошенные маки,
Побритой наголо, без драки.
Хрипел лишь колокол: «Спаси!»
И Грибоедов на фарси,
Но персиянкой под вуалью,
На бусах с золотой сусалью,
Как Русь считала: нет проблем!
И, глядя на Московский Кремль,
Столкнула лбы в небесной выси.
Искру, как бисер, камень высек,
Пробив поклоны в долг Левше!
Не кто иной, как Фаберже!
И высекли тебя из камня,
Брусчаткой площадь барабаня!
Всю разодели под мундир!
Жаль, что скончался ювелир!


           ***

Словно с гор лавиной канули
Годы — ледяной водой с весла.
Вдоль реки стою, как каменный,
И по мне звучат колокола.

Как хотелось псом доверчивым
Голову на лапы положить,
Но другой рукой начерчена
Тонкой жизнью на ладони нить.

С гор вода идет распадками,
Яблоки расходятся, как дым.
Зарифмованными пятками
Слышу, что не буду молодым.

Может, снова в синем женщина
Покидает дом из-за вина.
Нет, на линии отмечено,
Что уходит жизнь, а не она.


        ***

Я, словно грубый альпинист,
Бежал за вашими плечами,
Порвав верёвки, падал вниз
И говорил, что всё случайно.
Я шёл, не помня всех молитв,
И повторяя ваше имя,
Как дух среди могильных плит,
Не зная, что лежит под ними.
Ночь вмёрзлась грубо в белый наст,
Прикрыв следы на дне сугроба!
Но всё же, кто же нас продаст?!
Чей крик, что виноваты оба!
Вы грели от любви камин,
Я грелся в собственной измене,
Мой пульс отчитывал: аминь!
Топился в сердце льдом по вене.
Метелью вжат спиной к стене!
Не дотянуться до вершины,
И кто-то тихо вторил мне:
"Аминь" сказал, пропав в лавине.
Вот так, с улыбкой на устах,
Любовь грохочет вниз на гранях!
И остаются лишь в крестах
На плитах даты без названий.
Я снова узнаю себя!
Лёд отражает моё имя!
Я ухожу, ещё любя:
В судьбе, что так неотвратима!
Мне жаль, давно я вас простил,
И жаль, что с вами не простился,
Но столько снега накопил:
Он, как колун, вниз опустился!
Вновь от любви невинный след,
Вся суть явлений неизбежна!
Пусть Вас накроет тёплый плед
Любовью, что всегда безгрешна.
            

           ***

У болота, у крайней опушки
Я курок под берёзами взвёл.
Чёрный лось заметался в ловушке:
Надломив синий воздух, ушёл.

Промочил я глаза горьким дымом,
А когда разошёлся туман,
Весь от страха до кончиков вымок:
Предо мною стоял мальчуган.

Может ствол был с сильнейшей отдачей,
Проревел, как медведь: "Твою мать!"
И услышал: "В деревню — Казачью!
По тропинке рукою подать!"

Кто ты, парень, с большими глазами?
Как деревню назвал, стервенец?
Он ответил простыми словами:
— Михаил я, родной твой отец! —

Сон смешал на ладони с морошкой
И беззвучно мне задал вопрос:
— Как ты жизнь-то прожил — понарошку?
Или нет? — так ответь мне всерьёз!

Рассказал, что свалилось на плечи,
Словно вышел в бесплатный эфир:
— Жизнь моя прогорела, как свечи
Под иконой войны и сквозь спирт.

— Промахнулся ты с выстрелом, видно,
Чёрный лось хорошо закружил.
А в любви мне скажи, очевидно,
Может, кто-то тебя и любил!

Улыбнулся в ответ, промолчать бы,
Про любовь не кричу, не беда!
Если ей не пою дифирамбы,
Значит, был при любви я всегда!


          ***

Всё в предрассудках и молчании,
Где мчался стих на всех парах,
И жёлтый лист скрипел в звучании,
Как снег лавиною в горах.
Здесь ритм известный всем доподлинно,
Безумный голос падал ниц,
И осень ехала из Болдино
На платьях радостных девиц.
Он к чаю требовал Наталию,
Хрустальный гроб венчал цариц,
Богатырей тащил за талию,
Срезая "бесов" из петлиц.
Стонало ноябрём по-странному,
Как пуля в левое плечо,
Здесь "выстрел" был, но по-гуманному:
Живым остался новичок!
Тот граф с пробитою фуражкою!
И чинит сон карандаши!
Здесь Гончарова ходит с чашкою,
Как снег ещё не согрешив!
И всем плевать на предсказание:
Что осень выплавит свинец!
И мы узнаем из предания:
Кто был поэт, а кто подлец!


            ***
Ещё не сложен крест руками,
И порох в звуке не угас,
А он спиной лежал на камне
С тревожным именем Кавказ!
Расстрелянный, убитый дважды,
Рукою демона привлёк!
«О, Мери!» — крикнул он однажды!
Защёлкал сплетнями боёк!
Чернила высохли в блокноте
На горных водах кислых дев,
С губ фраза выпустила когти:
«Девицы честь слегка задев!»
О, Мери, он же был поэтом:
Гусар с кислинкой на губах!
И одинокий парус где-то
Качала гибель на руках!
Орлом сходился с горцем в драке,
Царя кинжаловый спецназ,
На шашках вспыхивали маки,
Что смерть гусарам не указ!
О, Мери, губы из рубинов
Пробили паруснику дно!
Волной залил его Мартынов,
В свинце подав твоё вино!

«Кинжаловый» — это не ошибка, а окказионализм


         ***

Почерневший лес зимою болен!
Вместо листьев — чёрные грачи.
Но Саврасов кистью был доволен,
Чтобы пьяной смертью огорчить.

Он пока ещё зимой бунтует
С лесом возле церкви пресвятых.
Кто подумал: белым загрунтует
Жизнь свою под чёрные холсты!

Обошёл он охрою пророков
В цинковых белилах на кистях!
Чашу славы с водкой ненароком
Всю с грачами выпил на ветвях.

А когда они не прилетели
Сквозь закованное небо льдом,
Он стоял до самого апреля
И качался от тоски с вином!

И бросались в руки попрошайки —
В грязные! — от простыней больниц —
Чайки! — но нужны были не чайки,
А грачи! — и чтобы без границ!


             ***


Ещё не май, но маюсь я уже,
Терплю, как небо терпит лужи,
Когда апрель уходит подшофе,
И завтра, думаю, нам будет лучше!

Я не безумный, знаю: за волной,
Как за тоской, придёт другая,
И пусть гуляет чёрной полосой
Апрельская по май петля тугая.

В лесу, где жизнь пока ещё растёт
Листочками на тонкой ветке,
Кукушка начинает чёрный счёт,
Бегут все дни мои как на рулетке.

Не верю ей, а верю журавлю,
И клином я затягиваю вожжи!
Пусть с горла рвётся майское "люблю",
Как и положено: всегда до дрожи!


             ***

Это был не предмет, это поезда путь,
Не сошедшего с рельсов вначале.
Он пытался судьбу обойти, обогнуть,
Проскочить между двух наковален,
Чтоб его не могли ни обжечь, ни согнуть,
Но всегда на пути будет Гамлет!
И тогда при наклоне хотя бы чуть-чуть
Он судьбою хребет свой сломает.
Выбрать череп из гулкого стука колёс,
Бедный Йорик, шуты — лицемерьте!
Дать ответ "быть не быть" на простейший вопрос:
Равноправия жизни и смерти!
Был один несгибаемый в жизни маршрут,
Только поезд качнуло в сомненьях!
Не пытался судьбу обойти, обогнуть,
Продолжая по рельсам движенье!


            ***

Зелёный подлесок, распадки и сопки,
Нетающим снегом гора облегла,
Внизу сквозь шиповник по беленькой тропке
В детсад меня мама за ручку вела.

Несильно ладонью прижала предплечье,
Как будто бы тайне рука отдана,
И пела она, что наш путь недалече,
И пела: любимая наша страна!

Колымские сопки пропали под снегом,
В Шатое другие, на склонах Чечня,
И Лермонтов в бурке, в папахе абрека,
Накидку снимает с живого коня.

Металл закорёжило гибелью хлама,
Шиповник расцвёл на предплечье огня,
За ручку в мой садик ведёт нежно мама
И грустное что-то поёт для меня.


           ***

Неужели опять провернутся все оси!
Мне бокалом кагора, крещённого в лоб,
Снова грызть купола на безумном морозе
И распутать себя из запутанных строп.
Неужели опять опрокинет Иуда
И судьбу разбросает под лапы креста!
Я с ножами подвис на стропе парашюта
И пытаюсь из них проскользнуть во врата!
Сам рубашку на счастье порвал на кровати,
В том роддоме, где жизнь не меня родила,
И давно мои руки под стропами сжаты,
Неужели ты, жизнь, меня в ад продала!
Я безумные мысли ножами подрежу
И рубашку порву на себе в простыню!
Посылаю я в рай или в ад две депеши:
Разбиваясь о жизнь, я себя не виню!



           ***

Я пил и рыдал с Пастернаком,
Держал с ним до слёз левый фланг!
Он полз впереди с нашим флагом,
Я сзади — с гранатой на танк!

Москву от врага отстояли,
Патроны нам Блок подавал!
Ревели навзрыд генералы,
Слезой наполняя Байкал!

Курил с Мандельштамом под Вязьмой,
Где дрогнули наши войска!
И грудью стояли здесь насмерть,
И грудью давили врага!

Мы с ним в блиндажах и окопах!
Не веришь? — так мы не одни!
Тонули в огне и потопах:
От Курской дуги до Чечни!

Чай горький, горит сигарета —
Над ними, как в небе, сигнал.
У каждого томик с поэтом
На сердце для пули лежал.


        ***

Дай нам бог немного мира,
Иль поссориться с тобой!
Так пришли мне конвоира
За моей святой душой!

Кто скрестил на мне столетья?!
Я и этот век, и тот -
В сапогах и грудью встретил!
Проводил на эшафот!

Век оправил в путь с цветами,
Забивал гвоздями гроб,
Но другой пришёл с басами
И всё тот же гардероб:

Автоматы, пушки, ружья,
Маскхалаты и щиты!
Как же давят до удушья
Похоронные листы!

Вот чем родина богата!
Ей ли ставить на висты?!
И матрёшкою с Арбата
Горько тянутся кресты!

Ровно семь, уйди от гроба!
Это твой великий дар!
Ты кому считаешь рёбра,
Тянешь струны из гитар?!

По басам, со звоном тяжким,
Вместо грифа - автомат,
И сто грамм в железной фляжке,
Вместо девушек - санбат!

В синей ткани, с синим светом,
Если мы тут ни при чём,
То скажи мне: кто в ответе?
И кого мы упрекнём?!


       ***

Ты как будто стояла на паперти
Среди разных и важных корон,
И бросала на белые скатерти
Обожжённую жизнью ладонь!

В прошлом веке была ты не нищенка —
Это звёзды тебе подтвердят!
След твой выберут грустные сыщики
До строки, до всех слов и до пят.

Но была ты когда-то отверженной,
Твои сани спустились с небес!
И как сабля в бою мной удержана,
Мёртвой хваткой я сжал твой эфес!

Отпустить и сказать: «До свидания!»
Пред тобой головой я поник!
Ах, Марина, Марина Цветаева!
Не скажу — лучше вырву язык!

Никому я не верил, и дьявола
Попрошу обернуть веки вспять!
И тебя, как невесту, под яблоней
Ровно в пять на санях буду ждать.

Ровно в пять нам с тобою назначено,
Я ж повеса из лучших повес!
Правда, время моё всё растрачено,
Не осталось его для чудес!

 
           ***

Ты присесть под яблоней позволь,
Я с тобою тоже чем-то схожий:
На погост (стихи и алкоголь)
Отвезти пытались кости с кожей!

Голос словно лёгкие набрал,
Говорит, как будто бы меняла:
Это мёртвые годны на пьедестал,
А живые начинают всё сначала!

Оглянулся, кто ты надо мной?!
Памятник качнуло и ограды!
Ты - Есенин? выпьем по второй!
Сторож отвечал: всегда мы рады!

Поздно, грудь подставлена мечу,
Словно в карты проиграл удачу!
Я не знаю, но кому-то я шепчу:
Не жалею, не зову, не плачу!


           ***

Я услышу тебя, командора шаги!
В монолите веков и придавленный веком!
С арматуры костей оборвутся куски,
Я хочу видеть этого человека!

Проведите меня, проведите к нему.
От могилы к могиле, ограды и пепел.
На Ваганьковском кладбище – серая муть,
А над ним – грозди вечного неба и цепи.

Вот он – первый этап: сбросить груды оков,
Подтяните колки на всех струнах побега.
Пусть кричит и хрипит он из прошлых веков,
Я хочу слышать этого человека!

Он с вершинами гор был невежлив, на «ты»!
Трудно буйную голову сбить с сильной шеи.
Знаю я, он легко сдвинет вбок две плиты:
На краю – он одну, а другую – Есенин.


          ***

Сколько времени прошло с тех пор,
Не измерить точным циферблатом.
Мы за рюмкою продолжим спор,
Выпьем спирта, как комбат с комбатом!

Тост хотел сказать, что будь здоров,
Но в губах застряла сигарета.
Словно пулю с окровавленных бинтов,
Жизнь мы разменяли на победу.

Нам-то что таить, давай без слов!
На твоей могиле много глины.
И на ней победных нет цветов,
Только пух земли и — тополиный.

А вокруг в крестах, венках — ландшафт,
Тёплая, как пуля, сигарета.
Докурю с тобой на брудершафт:
Табачок и пепел — вся победа!

Глины в два пайка на сапогах,
И бинты, окрашенные ею.
Я, как крест, в твоих спокойных снах
Был воздвигнут над земной постелью.


           ***

Ляг на белую скатерть со мной,
Как тела на войне, будем рядом.
И меня моей правой рукой
Обними. Мы покончили с адом.

Я как небо, но только на дне,
До него добежал бравым шагом,
А теперь я лежу на спине,
Помечтай и приляг со мной рядом.

Не кричи, что победа - врагу,
Не кричи: поражение - благо.
Кровь чужая на белом снегу,
Как на скатерти сок спелых ягод.

Дай в лицо я тебе загляну,
Оно стало белей снегопада.
Ты молчишь и молчал "за войну"!
Кто кричал, тот не умер солдатом!

Расскажи мне теперь о войне,
Я готов про неё сказки слушать,
А пока полежим на спине
Под любимые песни "Катюши".

Пусть из шеи прорвётся гроза,
Все ли головы кровью омыты?
Мы друг другу закроем глаза
Под табличкой: "Войною убитый".


          ***

В парке младенца качает мадонна,
Кто-то спугнул рядом стаю ворон.
Крылья захлопали, звук — монотонно
Тень опустил на младенческий трон.

Держит она на руках своё чудо:
И никому — не отдам — никогда!
Грудь подставляя — природное блюдо:
Крепче держите, ведь рыщет беда!

Волки средь леса, и каркает ворон,
люди в обличии — звери вокруг.
Клацают — слышите — пушек затворы
От зазывал похоронных услуг.

Прячет в мадонне ребёнок ладони,
Грудь прижимая к бордовым губам.
Но не уронит — с улыбкой от боли —
Вскормит его на съеденье волкам.


         ***

Вертолёты пропеллером крутят кресты,
Орудийные башни — на взлёте.
Генерал, вы в чужой заползли монастырь,
Свои бомбы с зубами плюёте!

Это сон, где вы кровью налили бокал
И глаза замочили, как звери.
Генерал, это явь, где ты жизнь отобрал,
Нараспашку открыв к аду двери!

Здесь зелёною кроной шумела листва,
Жизнь текла, а теперь — мертвечине
Поклонилась твоя, генерал, голова,
И в крестах черепа на витрине!

Из глазницы пустой ползёт к шее змея,
По широким лампасам — верёвка.
Все твои ордена — для неё чешуя,
Для тебя же от страха страховка!

Над могилой солдат не показывай грусть,
Твоя служба пропитана лестью.
Генерал, ты запомни: Великая Русь,
Если люди в погонах и с честью!

И тебе чёрный ворон отправил сигнал,
Ты в лампасах, а празднуешь труса.
Получить крест на грудь — страшный грех, генерал,
У солдат он в ногах, в изголовье — Иисуса!


                ***

На плахе открою как мастер глаза,
Топор для меня не во власти!
Пусть Воланд мне выдаст четыре туза
И даст палача моей масти!

О чём я с тобою так долго мечтал:
Ни карты убьют, ни коррида!
Из пасти камина к нам вырвется бал,
Ты слышишь меня, Маргарита!

Колено твоё расцелуют гробы,
Не это мне грезится чаще:
Прощённые мы и весь мир позабыв,
С любовью уйдём настоящей!

"Куда?!" — ты скажи, — "От креста до пера!"
И голое платье примерив,
Ответила мне: "Мы уйдём до костра,
В нечистую силу поверив!"


          ***

Я уйду от мерок и масштабов!
И разрушу собственную грудь,
Хоть немного словом поцарапав,
Напишу на скалах: "Не забудь!"
Кто меня в стихах еще не лапал,
Студнем не дрожал из красных губ!
Я на склоне всё же накарябал
И воткнул туда свой ледоруб!
Подходите с чашами для горя!
И когда сползёт к вам мой ледник,
В небе прозвенит на бис Аврора!
Это рифмы громкой будет вскрик!
С холодом по снегу вы в ладоши
Будете вбивать за мною крюк!
Даже те, которые святоши,
Нимбовый на лбу начертят круг!
Солнце уберут, чтоб не растаял,
Как положено для мертвецов!
Примет и помянет Русь седая,
Ввысь погонит стадо моих слов!


         ***

Да! В монастырь уйти на вёслах!
И не застрять у маяка!
Поэзией туда я сослан,
На все года — наверняка!

Она и дом, она — пещера,
В печали и больших слезах.
Она — Морозовская вера
В веках у плахи на зубах!

Пусть ветер гонит, плачут сани:
Перекреститься в два перста!
Поэзия, как поле брани,
До Пугачёвского бунта!

А сзади пыль, столбы — собаки!
А впереди всегда война!
Поэзия, как те бараки,
В которых сдохла тишина.

И лодка на мели! По полу
Стучит весло, как по волне.
Поэзия куёт крамолу
И виснет шеей на струне!

А рядом тихий звон и тапки
На белые виски легли!
Пусть колокольни снимут шапки,
Чтоб поклониться до земли!


            ***

Восток дымил железным дымом,
И голова, как белый снег!
Осталась пара невредимых
Из многих панцирных телег!

А нам сказали, что в ущелье,
А нам сказали, мин здесь нет,
Но было всё же ощущенье,
Ведь в красный цвет горел рассвет.

В песок кололи камни траки,
Судьба мешала снег с вином,
Взрывались и горели баки,
И всё ходило ходуном.

И я шагнул куда-то влево,
Блеснула серебром роса
Слезою снега, а в ней Ева
Обратно смотрит в небеса!



        ***

Вот и осень — жёлтый сон,
Медь разбросанной печали,
Развенчалась в унисон
Надо мной вовсю свечами.

Я в кровать земли упал,
Весь, как ангел, театрален!
И под ливневый вокал
Чуть не умер в покрывале!

В сентябре пух золотой!
Шепчут листья мне без злобы:
Осень — осенью святой!
В три девятки — высшей пробы!

Кто возьмёт последний гвоздь,
После августа и с силой
Заколотит в мой погост!
На авось и то осилит!

Умер — виду не подал!
Притворился веткой спящей
Под осенний ритуал
И по-летнему скорбящий!


          ***

Бегут поезда от вокзала к вокзалу,
Пытаются памятью сдёрнуть стоп-кран.
Забыла она или просто устала?
Зайдём освежиться в вагон-ресторан!

За окнами лес, бесконечная насыпь,
Высоцкого: "Машут с неё пацаны".
Володя, Володя! Твой мир был прекрасен,
С Катюшей бежал ты с тюрьмы до весны.

А может в платке там лежит, как живая,
С косою от Блока, под насыпью — Русь?
Скрипели колёса: она молодая!
Где память моя, тяжелейшая грусть?

Как птица, всё бьётся и бьётся в окошко,
Толстого ты мне захотела вернуть?
На чёрное платье — безумная брошка,
И в рюмке осталось лишь водки чуть-чуть!

Глоток за глотком рокового возврата!
Я память свою не хочу ворошить!
Безумие в прошлом, всё было когда-то!
Сейчас! Почему-то мне хочется жить!


           ***

Всех пророков предводитель —
Вещий ворон! И волхвов —
Чёрной магии учитель —
Сыр с руки берёт без слов.

И в повадках этой птицы
Чародейства я постиг:
Он пугливо смотрит в лица,
К чёрной должности привык.

Обвиняют в чём попало,
Обвиняют здесь и там,
Смотрит птицею устало,
Обращается к богам:

«Человечество достало!
Я устал от той вины!
Хоть и каркал я немало,
Но не требовал войны!»

Пацифично, с коркой сыра,
На глазах моих устал.
Я без них! И было сыро!
Каркал он и хохотал. —

«Где глаза?» — он хохотал.


       ***

Хорошее место для казни,
Но я до него был - казнён!
Цыганка сказала,- несчастный,-
Мельком посмотрев на ладонь.

Как больно царапают кожу
Холодные пальцы вины,
Но память свою я не сброшу -
Во власти она сатаны.

Так чем же напуган зевака?!
Да кто там идёт за спиной?!
Выходят из дальнего мрака
Солдаты, убитые мной.

Так вся же Россия под кровью,
Других не бывает времён!
Здесь ставят всем крест в изголовье,
Густой, как раскидистый клён.

Не видеть могилы и вспышки,
Такие у нас времена!
Казармы, бараки и вышки!
Большая досталась страна!

Хорошее место для казни,
И я был досрочно казнён,
Цыганские песни ужасны,
Когда мою видят ладонь!


      ***

А как подгадать,
Чтоб сразу же оба
Любили друг друга,
Конечно, до гроба?
Чтоб сердце на сердце
И глазки из сказки,
Как конь у чеченца,
Поёт в свистопляске.
Чтоб были убиты
Мы разом за разом:
Быть может, джигитом,
Да хоть лоботрясом,
Но только чтоб вместе
Лежали, как в роще,
Ты в платье невесты,
А я чуть попроще.
И с яблок по капле
Упала кровинка,
Сверкнула бы сабля,
Сверкнула бы финка.
А помнишь, мы в роще,
Где птицы галдели,
Почти что на ощупь
Встречались и пели?
Как хочется пули,
Как хочется веры,
Чтоб люди вздохнули
О нашей потере.
И в гроб бы подружки
Кидали платочки,
Лежали б мы в стружке,
Свернувшись в комочки.


       ***

Здесь мебель красного ореха,
И с прошлого по залам эхо,
Где тихий нарастает гул.
Чуть подороже рядом стул,
Корнет на стенах в эполетах,
И дамы в шляпках по каретам.
Картины с прошлого не врут,
Наискосок стоят во фрунт!

Вот пистолет на чёрной полке,
Пресечь готовый кривотолки,
Истёртый чей-то портсигар,
Ножом зачищенный нагар.
Цветок похож на декабриста,
И ветки – пальцы гитариста.
Как по басам – по именам
Из прошлого играют нам:

«Сейчас войдёт Бестужев-Рюмин!
С петлёй упал, но всё же умер!»
Скрипит по-старому паркет.
С картиной спит искусствовед.
А на табличке: «Осторожно!
Не трогать то, что невозможно!»

Смотри сквозь суженный зрачок:
Все двести лет – в один глоток!
А я смотрел. Лежали пули,
И чью же жизнь они сглотнули?!
Кичился дулом пистолет:
«Ведь без свободы счастья нет!»
Стволом зрачок до сердца сузил:
«Любая пуля срежет узел!»

Лукавый взгляд в открытый лоб:
Кого сожмёт опять сугроб?
Кого положат на салазки?
Ответ простой: всё было в сказке.
«Картины есть, а нас в них нет!» –
Открыл глаза искусствовед:

Зрачок желтее взгляда кошки.
Звенят серебряные ложки,
И книги в тысячи томов!
Из них выходит Муравьёв,
Посланник с прошлого – Апостол,
С улыбкой, словно богом создан.
В обитый красной кожей стул
Присел и тяжело вздохнул.

«Спросить его: о чём вы пели,
Когда со снегом на шинели,
Когда тот снег был тоже чист,
Когда цветок цвёл – декабрист?
Как проглядели?!» – не отвечу.
…А может быть, сгорели свечи.


        ***

Как хороши, как свежи розы!
Но были русские морозы,
Сжимали пальцами лады,
Да так, что плакали сады,
Хрустели сухарями камни,
И обрывалась в пропасть память,
И поздно, не было живых.
За голову хватались вы,
Услышав, сколько стоит мрамор:
На пьедесталы ставя храмы,
Как загубили мы плоды!
Все памятники — нам следы,
Что гений пулями воспет,
В Петлю, как в галстук, приодет.
И вся Россия понимает,
Морозы с грустью принимает,
И плачет по углам тайком
Над каждым вымершим кустом.
Но гений вновь спускает ноги,
Слезою в сад, платя налоги,
Под меланхольный перезвон,
Пытаясь крикнуть в горизонт:
"Как хороши, как свежи розы!
Плевать на русские морозы!"


           ***

Когда стучит мне сердце часто:
Тоскливо?! — приходи! — споём!
И посидим, пока ненастно,
В моих углах, в углах вдвоём!
Потом мы кровь погоним вместе,
По венам — красную слезу.
Вам коньяка?! — грамм, может, двести?!
И переждать в груди грозу!
Стакан с вином стоит в трапезной,
И мысли в голове — мутны,
Как будто ползаешь над бездной:
С угла на угол, вдоль стены.
В одном из них твоя мадонна,
В другом висит портрет врага,
В одном углу — заворожённый,
А до другого — два шага!
В твоих стенах две крайних метки,
Мечусь по ним в одном броске,
Из чёрной клетки к белой клетке,
Как конь на шахматной доске!
Тебе во мгле сырой — уютно!
Стучишь, пульсируешь во мне,
Как маятник, ежеминутно,
Под сто ударов в тишине.
Король твоей судьбы — хозяин,
На деле пешка на доске,
Забрёл к тебе, как гость случайный,
С вином пришёл — уйду в тоске.
— Да, сердце, тесно нам с тобою,
В тебе мне выход не найти!
— А если душно, то любое
Разбей окно и выходи!



        ***

Где-то здесь был вытрезвитель?!
Вон за тем пивным ларьком!
Вновь к тебе! Так, здравствуй, Питер!
Я вернулся стариком!
Ветер гравитационный
Тащит мой к тебе скелет!
Да, скатился я по наклонной,
Как Полтавский пьяный швед!
Где же этот вытрезвитель?!
Помнит Лёху каждый мент:
Женщин и вина ценитель -
Несоветский элемент!
А сейчас всё по-другому:
Подворотни я забыл!
И немножечко хмельному
Ты налей, что раньше пил:
На Казанском по бокалу,
Рюмку в рюмочной с Невой!
И Ростральную вам кралю
Я стащу, как беглый вор!
Заночуем вместе в Зимнем,
Дай мне фору на грабёж!
Хоть алкаш я анонимный,
Выпью всё, что ты нальёшь!


        ***

С кривым лицом и со стихами
На рифму выпал жалкий спам.
Фемида горько над весами
Читала мысли по губам.

Вот чаша слева, справа гиря!
Стихов ненужных — горький хлам
С руками грязного вампира,
Как касса верила счетам!

Вот счёт на глупость или драму,
Вот чек на совесть той, что нет.
Но на весах ещё и дама,
Как к хламу приданный браслет!

Глаза завязаны бинтами,
Бездушной стрелки элемент.
Она смеялась над умами,
Казалось, что пропал просвет.

Застыло время, где нулями,
Со дна наполненный вампир,
С безграмотными холуями,
С интригой королевских Лир!

Там части были и размеры,
Там смерть была! И дочерей
Убили те же лицемеры
За грош недорогих свечей.

Фемида вдруг глаза открыла,
На стрелках завертелся винт,
И проронила: «Здесь могила!»
Исчезнув вновь под грязный бинт.

Ком глины острою лопатой
Кидали с мелочью на гроб.
Лишь только сторож грязноватый
Бутылку праздновал взахлёб.
      

           ***

За кем-то смерть бежит вприпрыжку,
Чтоб проглотить одним глотком.
А мне Бессмертность к гробу крышку
Прибьёт чугунным молотком!

Вам всем оставлю свою лошадь,
Когда вобьют последний гвоздь.
Хоть мой Пегас вдвойне поношен,
Он будет в доме лучший гость!

Вы с ним поделите жилплощадь,
Он даже будет очень мил.
А утром приведёт к вам лошадь,
Которую в четверг любил.

Моя душа во всём смиренна.
Спросить хотели бы: почём?!
Одно скажу вам, несомненно:
От скромности мы не умрём!

Что?! Мой Пегас не очень нужен?
Другие пляшут табуном!
А мой не то, чтобы контужен,
Он как верблюд был горбуном.

Теперь я жду молвы в народе,
Как я верблюда одолжил.
И кто-то скажет: он народен!
А кто сказал, что он бескрыл?

         ***

Он был другой! — ведомый силой,
Другую боль из чаши пил.
И жизнь его не отравила,
Да не оставила без сил.

Он с юга шёл всегда на север,
Когда обратно все идут!
И выбирал в монетах реверс,
Но ставил аверс на маршрут!

Орёл и решка на монете,
Но для него всегда ребром,
Как будто на чужой планете
В свет вышел редким тиражом.

И прожил жизнь сложней, чем повесть,
А мне теперь вдвойне легко,
Как за свои, забыв про совесть,
Вам выдавать стихи его.


        ***

Падаю вниз я за хмель и за гонор,
В бочку на дно, как упал Диоген.
Ведьмы съезжаются сжать моё горло
и не дают подниматься с колен.
Водку ли льют в раскалённые губы,
Имя ли пишут метлой по стене,
Каждая буква становится грубой,
Тает как золото в царском вине.
Что растворилось по чёрному счёту,
Днём не отыщешь даже с огнём.
Как Диоген, посылаю всех к чёрту,
Так же, как он, днём хожу с фонарём


          ***

Как белый оклад,
Волосатый художник,
На кромке оград
Расставлял свой треножник!
Я бьюсь об заклад,
Но мне очень неловко
Спросить наугад,
Что рисует так ловко!
Я глянул совой,
Подойти бы поближе.
А он как святой,
Я святых — ненавижу!
Но всё же мой кот
Разгулялся по крыше,
И тихий, как крот,
Подползаю поближе!
Я крался как танк:
По болотам и кочкам!
Мой ход был ва-банк:
Превратился я в точку!
К нему полз отряд,
Под японским моноклем,
Запрятав свой взгляд
В иероглиф бинокля!
С мечтой на мольберт,
Чтоб увидеть картину:
Рисует он жертв?!
А быть может, Мальвину!
Погромы, костры!
И ввергает в пучину,
Как рубят цари
С шеи — голову сыну!
О, ужас! Я полз,
Обнимая все кочки,
И взглядом прирос:
На картине — цветочки!
О, боже, цветы!
Я спросить бы намерен:
Где кости, бунты?
Но, а где же здесь череп?!
Где пушки, мой брат,
И где падшие стяги!
Рисуй мне плакат
С автоматом к присяге!
Пиши мою соль,
Распиши, виноватый!
Он глянул сквозь боль,
Как смотрели солдаты.
Ответил: цветы
Я рисую для дочки,
Чтоб мир нам спасти,
В красоте ставлю точки.


      ***

Был я счастлив иль не был,
Но подружку на небо,
Словно пьяной строкой,
Я забросил рукой!
Кто-то что-нибудь скажет:
«Да пусть там она княжит!
Ни огнём, ни мечом,
А небесным ключом!»
Ей по бусинке — бусы!
Мне по минусу — плюсы!
Как билет проездной,
Ты вдруг стала звездой —
Это я тебя бросил,
Словно капельку с вёсел,
В этой тьме голубой,
Где не выдержал бой:
Без щита шёл на ласки,
Без копья же — на глазки!
Как сто тонн атмосфер
В поднебесный вольер,
И на плечи атланта
Хищно женская банда,
Словно каменный снег,
Не растопчут вовек.
Был я счастлив иль не был,
Удержать бы мне небо,
Выгнув спину дугой,
Чтоб в ковёр ты густой
Не дождём, а слезами
Вниз сошла со словами:
«Нам без всякой мольбы
Не уйти от судьбы!»


       ***

Что ни шаг, то опять маскарад!
Зазывает труба медью гулко!
И за масками спрятанный взгляд,
Словно ночь в западне переулка.

Первый шаг незнакомых людей,
Первый шаг! — и не выйти из круга!
Накаляется нить из страстей:
Я под маской ищу тело друга.

Прижимаюсь, смеюсь, хохочу!
Наступаю на ноги партнёрам!
К каждой маске, к глазам — я свечу
Подношу, словно в церкви к иконам!

Нет, не то! В отчуждённых глазах,
Из другой обособленной страсти,
От которой мне страшно впотьмах,
Словно в картах не сходятся масти!

В круг заходит трефовый король,
А глаза как у пиковой дамы!
И фальшивят на ноте бемоль
Карнавальные лица с рекламы!

У кого-то открыта ладонь,
Но закрыто лицо под забралом.
Это рыцарь?! — А где его конь?!
За ладонями спрятано жало!

Я пытаюсь войти с ними в такт,
И качаются головы рядом!
Я боюсь, что наступит антракт,
Но останутся те же наряды!

Как ни прячьте под маской лицо,
Карнавал для людей! А для слога:
Вам не спрятать его под кольцо!
И не спрятать вам лица от Бога!


          ***

Я знал, что вернётся всё снова,
Куст счастья повесил на дверь,
Но всё же упала подкова,
Завыл по войне во мне зверь.

Я стены раздвинул руками,
Сменился ландшафт и мольберт,
Усеянный Днепр блиндажами
Застыл в ожидании жертв!

Два берега друг против друга,
В прицелах по тысячу глаз!
Связала судьба в узел туго,
Война как всегда дождалась!

Зачем прибивал я подкову,
Кого я хотел обмануть?
Ведь каждый свой путь на Голгофу
Положит на сердце и грудь!

Как тихо! Расчёты устали,
Два берега спят в тишине,
И только двух чаек качали
Волна за волной на войне.


        ***

Мы в плену большого мрака!
Рог в бутылочный изгиб
Прислонился, чтобы плакать,
Как стакан к губам прилип.

Ночью — вой одной собаки,
И в письме: «Сгорел — погиб!»
Только буквы и зеваки,
Да ещё какой-то всхлип.

Через уши лил кричащий
Про войну, про мир иным,
Речи водки были слаще,
И с пожарищ вился дым.

На домах качались крыши,
И сироты втихаря
Пили горе, ну а свыше
Проклинали главаря.

Выли черти, выли сети!
Чертыхаясь о войне,
Плачут факелы и дети
По блуждающим в огне.


        ***

Из Омска в Адлер и обратный рейс,
А между ними похороны друга.
Там, в феврале, цветёт ли эдельвейс?
Какая связь? Я просто еду к другу!

Он ждёт меня у взлётной полосы,
Я не был здесь, наверное, полгода,
Привёз ему мужские две слезы
И обронил у трапа самолёта.

Я посмотрел — аэропорт пустой,
Пустые кресла зала ожиданий,
И мне сказали: он ушёл в другой,
В тот мир, где нет теперь обычных зданий.

Из Омска в Адлер и обратный рейс,
В последний раз хочу увидеть друга.
Там на горе расцвёл вдруг эдельвейс,
Теперь я в феврале летаю к другу.


             ***

Гори, костёр, гори! — И пламя
На радость каждому врагу!
Я в этом мире — грустном храме —
Стихи свои под сердцем жгу!

Пещерный холод над домами,
Окно моё давно в дыму,
Я грустно греюсь над углями
И освещаю полутьму.

Мой псевдоним стоит у стенки —
Расстрелянный — я им убит!
Пусть в гроб кидают горстью деньги —
Всё серебро моих обид!

А мне светло, но это шутка!
А мне не страшно — я любил
Ту женщину, но очень жутко
Смотреть на красоту могил!

Убит мой мир, я сжёг пароли!
Стихи мои в огне горят!
Согреют чьи-нибудь ладони
И этим миру отомстят!


         ***

Течёт река! – над ней подолгу
Стою я белым стариком.
Мой пароход идёт по Волге,
Гудит трубою о былом!

А о другом давно замолкла!
И я завидую тайком,
Кто смог пройтись по жизни волком
И сам себе был вожаком!

Потерян голос благородства,
Разрушил я свой колизей,
Теперь там дым и прах уродства,
Всему падению – музей!

И я стою, а мимо с хором
Прошедших дней экскурсовод
Кричит затопленным линкорам:
"Вы на мели! – ищите брод!"

Повержен я, как гладиатор,
Под свист толпы! – и пальцем вниз
Смеётся время – триумфатор,
Как утешительный в дар приз!

Свой взгляд опустит в землю стая!
И даже самый слабый волк
Пройдёт, меня не замечая,
Лишь ухмыльнётся, что я смолк!


          ***

Безумная дама неспешно и важно,
Мимо швейцара, почти напролом,
Присела за столик, а мне уже страшно:
Сейчас прочитает бесплатно псалом.

Она, как священник, подкована прочно,
Такие копыта стучали об пол.
В конюшню её бы, но ветер восточный,
Как в стойло загнал за мой маленький стол.

Дослушать сороку и выйти покорно,
С похмельною рожей, в глазах трюфеля,
А дама псалмы мне читает задорно;
Святая, и святость её как петля.

Мне душно, как в церкви «предсмертного блеска»,
Каноны, заветы, меню и обет.
Умру я от них драматично и дерзко,
И дамою буду я здесь же отпет.

Отставив стакан на углу, как опасно,
С ума не сойти от обедни пустой!
В глазах проявляется тихая ясность:
Безумство в одной, а страдаем толпой.

Сорока на блюде с поджаренным клювом,
Псалмы дочитав, не успела дожить.
С бокала святошу я выдохнул чудом,
И вышел на воздух с желанием жить!


         ***

Я воду ношу с облаками, с колодца,
По снегу, ломая его белизну,
И мне всё труднее носить удаётся,
По белому снегу, замершим в слезу.

Колодец-журавль и тропа, и дорога,
И ковшик с водою для милой моей,
Всё просто, казалось, рукой — до порога,
До сердца — рукою довольно трудней.

Откроешь ворота, закроешь ворота,
Растопится снег и замёрзнет за день,
Журавль над колодцем скрипит неохотно,
Под ним, под водою мелькнёт чья-то тень.

Но как бы то ни было, облако пара,
Тем гуще, а значит, сильнее мороз,
Я воду ношу, заливаю пожары,
Которые в сердце до неба вознёс.


           ***

Моё распятие с востока,
Куда ни глянь — лежит крестом.
Я был замученный жестоко,
При жизни мог бы стать Христом.

Я был военным с автоматом,
И целился в чужую грудь,
А также был я демократом —
О, господи, прости, забудь!

И в церкви пел, горели свечи
Перед иконою лица,
Но с богом не искал я встречи,
Не брал «свидетельство конца».

Когда бродяжничал под песни,
Закрыв лицо коротким днём,
Кричал безумствующим в бездне,
Предупреждал, что упадём.

И вот я крест несу покорно,
Спиной к нему прибит судьбой.
Был в этой жизни — кем угодно,
Но только не самим собой!


         ***

Ты в лицо мне брось — горсти пепла,
Степь раздольная — казаку.
Шашка востроя — в ножнах пела:
Лошадь смерть несёт — ездоку.

Только пыль стоит, да подковы —
По траве степной, ветра шум.
И звенят они — ох, сурово,
Затаился я — не дышу.

Пронесут меня — неживого,
Прокричат они: «Смерть врагу!»
И замрут на миг — волны Дона —
По погибшему — казаку.

Только ветер прах — горстью носит.
Да луна — горит, во дымку.
Где-то мать кричит, Бога просит,
Утоляет боль — и тоску.


         ***

Карты, музыка, стихи,
Дорогие в жизни вещи,
Да ещё — мои грехи! —
Спрячьте, спрячьте взгляд зловещий!
Вот стихи бумагу рвут,
Ангел в крылья рукоплещет,
Херувим зовёт на суд:
За грехи свои ответишь!
За стихи уж как-нибудь.
Поздно, видно, на планете,
Ночь сдавила резко грудь,
Эта музыка, как ветер,
Не даёт в ночи уснуть,
Грешен в картах! — на рассвете
Помолюсь, но дай вздохнуть:
За стихи свои отвечу!
За грехи уж как-нибудь.


       ***

Гримаса застыла,
Как будто бы в гипсе.
Натянуты жилы,
И мы не сдадимся!
Пёс пламенной крови,
Не жди, не напиться!
А если зароют,
Запомните лица:
Глаза, как закаты,
Желания жилы,
Пружины все сжаты
Громадною силой!
Верёвкой у шеи
Затихли трибуны.
И гул тяжелее,
Натянуты струны!
Рывок — заревели!
Взорвали зал криком!
Немного до цели!
Конец всем интригам!
Как штанга над грудью,
Флаг взмыл над трибуной.
И крикнули судьи:
«Вес взяли — чугунный!»


       ***

Что шумишь, толпа?!
Громко в омуте
Не один пропал,
Если помните!
Не накличь беду,
Стой над пропастью,
Но, а я бегу
От покорности!
Злая девка ты!
Не красавица!
А прижмёшь к груди —
Черти явятся!
Языки хлыстом,
Пахнет нечистью,
Будь ты хоть Христом!
Да хоть вечностью!
Зашумят ветра,
Камни брошены,
Рты кричат: "Ура!"
Перекошены!
Только я к другой,
И с обочины
Машут мне рукой
Вместо почести.
И глаза её
Над военщиной
Смотрят на зверьё,
Смотрят женщиной!
Не в толпе она,
И красавица!
Значит, есть весна,
Что, не нравится?!
И она со мной
Настоящая!
А толпа с войной
Вся пропащая!
И идёт — ревёт
В омут с грохотом,
Я кричу: "Вперёд!"
Злой от хохота!
Рты орут: "Ура!"
Перекошены!
И шумят ветра,
Камни брошены.


     ***

Казалось, нам, что боль подкована,
И нет ни граней, ни границ,
Но только небо оцинковано,
Как смерть выходит из бойниц.

И много нами здесь накоплено!
Не хватит сил – Атлантов – плеч,
Где кровь кипит, и ей же холодно!
Во льду пытаются нас сжечь!

Судьба твоя – одно полотнище,
Где в вазе жёлтый лик светил!
Спросить тебя – свободный в поприще!
Ван Гог! – ответь: кто осветил?!

Свобода или всё ж презрение?!
Глаза направил в мир рукой!
Замалевал его падение
И сотворил нам мир другой!

Судьба тебе пол уха вырвала,
Как волчья стая псину рвёт,
А ты людскую стаю – выстрелом –
И в Лувр прилёг на медосмотр.

Там пациенты в чёрных смокингах
Свободу прячут за чертой,
И ходят с лицами покойников,
Винсент, ты умер, но живой!


         ***

Ты говоришь загадочно-печально,
И воздух слов доходит до меня.
И, кажется, мне больше: я реальность
На что-то здесь другое променял.

Я слушаю, как северная вьюга
Раскачивает мощные столбы.
Вниз провода несутся друг на друга
И обрывают в пропасть две судьбы.

Мне страшно! Чем печальней, тем зловещей!
Твой взгляд поверх меня и выше дня!
Как будто на бессмысленные вещи,
Сквозь небо смотришь, да и сквозь меня!

И надо мной не облако, а птица!
И бури — мне знакомые черты.
Как ясновидец всматриваюсь в лица —
Я ждал тебя! Но я не знал: кто ты!


         ***

Не волчиха голодная воет,
Каждый вечер пустой и уныл!
Полюбил я давно всё иное,
Позабыл я давно, кем я был.

От гудка до гудка жизнь не мерю,
Что положено, то и пройду,
Но, а нет — небольшая потеря,
Потому что дорога — в аду!

Я грехи положу в пароходы,
Пусть их гонят подальше ветра,
Полюбил я в последние годы
То, что адом казалось вчера.

И труба, и ружьё воют тихо,
Пусть туманы плывут на меня.
Мной убитая где-то волчиха
Своей шкурой укрыла щенят.

Долгий путь приведёт нас к покою,
Оправдаюсь — не наша вина,
Каждый трюм я с грехами закрою,
В путь последний отправлю — до дна!

        ***

Искры в небо из костра
И обратно — мёртвой пылью.
Всё, что было, — всё вчера,
Всё, что было, — стало былью.

От креста и до звезды,
Чей же замысел — не знаю,
Над золою чёрный дым
С красной ленточкой по краю.

От креста и до звезды,
А потом толпой обратно!
Вам не хватит всей воды,
Чтобы смыть от крови пятна!

А у стенки часовой,
Вдалеке маячат вышки,
С постоянной частотой
От костра по небу вспышки.

Посмотрите на костёр:
Дым в глаза, обратно — слёзы!
Кто сказал, что пепел мёртв?
То кресты горят, то звёзды!


         ***

Ни границ я не знал, ни оков,
Даже смерти кричал: "Будь здорова!"
Но с тобою не надо врагов,
Так иначе с тобой — катастрофа!

Как Титанику — айсберг — готов,
Так и я дохожу до предела,
И из всех наихудших грехов
Выбираю один, ради тела!

Ты одела себя в кимоно,
Белоснежная гейша из сказки!
Лунный свет, а вокруг так темно,
Не пора ли нам сбросить две маски!

Хоть и сделана ты из ребра,
Но добилась всего, что хотела.
Пусть к Помпеи — гора — не добра!
Но в золу её всё ж приодела!


           ***

Смотрела на меня ты очень странно,
Фортуна! Словно зверь, издалека.
Не пряталась, тянула вдаль упрямо
И резала кнутом меня слегка.

Я обжигался и в любви, и в картах,
И мне довольно часто не везло.
Мой финиш находился возле старта
И отмечался дьявольским числом.

Протягиваю в ночь сухие руки
И устремляюсь к звёздному ковшу.
Испить нечеловеческие муки,
Подайте, ради бога, я прошу!

Подайте за истерзанные годы,
На память — что ещё вполне ясна!
Я душу дьяволу пока не продал,
Наверно, не устроила цена.

Холодные ступени леденеют,
Нет справедливости ни для кого,
И ложь становится ножа острее,
Обманываться хочется легко.

Что мне сказать?! Я — нищий, холод века!
Пока ступени не дожмут меня,
Прохожий, стой же, будь же человеком!
Остановись и разожги огня!

Пусть медленный дымок усталой трубки
Поднимется чуть выше, чем был я.
Но силуэт у дыма тоже хрупкий,
Его разрушит воздух, как меня.

Свободный ход часов, свободный ветер,
Обратно повернуть уже нельзя.
А если справедливость есть на свете,
То эта справедливость — только я!

         ***

Я жил среди людей,
Но кто-то из них взял,
Мне кинул пуд цепей,
Тяжёлый пряча взгляд
Под мерзостью своей.
Он сделал шаг назад,
И затаился зверь.
Чернели в злость глаза
Из темноты темней.
И грязь была видна,
И ночь заместо дней.
А цепи на меня
Давили всё сильней,
Сломали мою грудь,
Сдавили горло мне:
Не крикнуть, не вздохнуть.
Я жил среди людей.


          ***

Золотые туманы вдоль дороги легли,
Затянулась деревня в поясок у реки.
Монастырь за стеной, колокольня свечой,
Тишина, белый снег заскрипел под ногой.

И шаги по сугробам, по жизни горьки,
Оставляют следы, вдалеке — нелегки.
Только снег засиял серебристой фольгой,
Всё, что было на карте, назвал суетой.

Колокольня пустая сердечных хлопков,
Разливая гремучую красную кровь,
Наполняет сосуд ледяной синевой,
Скоротечное время называют судьбой.

Опечален от сажи и копоти сад,
Деревенские трубы, куря самосад,
Поклониться любви и кресту не спешат,
Только дымом по небу слегка ворожат.


            ***

Обхватила, сдавила мне грудь -
Грусть изгнанника с милого детства.
Дайте тихо о прошлом вздохнуть,
К нему путь пролегает сквозь сердце.

В своём детстве теперь я как гость,
Мимоходом проходит дорога.
Время - зверем обглодана кость,
Пожелтело, лежит у порога.

И пугает вновь рёвом медведь,
И бежит от собачьего лая.
Это лайка придёт пореветь,
Она тоже из детского края.

Ну, зачем свой щенячий восторг
С языка выливаешь под сердце?
Я изгнанник, ушёл за порог,
В моём детстве захлопнулась дверца.

Подожди — я костёр разведу,
Отсыревшие спички достану.
Помнишь, Лайка, как ты мне в беду
Зализала открытую рану?

Пусть рычит грозным рёвом медведь,
Отучился я драпать от страха.
Только в детство зайду пореветь,
Ну, а кто не рыдает над прахом?

          ***

Темно. Я грустный у окна.
Пусть падает с небес вода.
И думаю: чья здесь вина,
Что так душа больна всегда?

Я пальцем по стеклу вожу.
Казалось, вечность предо мной.
А сверху синий абажур
Над головой поёт грозой.

Ищу ответ я на вопрос:
О верной смерти и любви,
О думах всех засохших роз,
О чём поют здесь соловьи.

Ответа нет. Как тяжело!
Дождём пролилась тишина
На запотевшее стекло,
Где с плачем тают имена.


       ***   

Толпа, сбежавшая на площадь,
Гарцует в танце! И поёт!
С трибуны глашатай им тощий
Орёт: «Да здравствует народ!»

Толпа в экстазе, рвётся горло,
У микрофона шут и бес!
Врезает речи в мозг, как свёрла!
И с транспарантов — хищный блеск!

Мгновенье слов, и шут на бесе,
Мгновенье — значит, будет ад!
Горит огонь, несутся вести,
Взбесившихся идёт парад!

Шаг правый, левый! И эпоха
Взошла на мост, где резонанс
Раздался воплями и в грохот
Вниз обрушающихся масс.

Молчит на веки площадь горя,
С брусчатки выплаканных глаз,
Где толпы были — плещет море!
А я танцую вечный джаз!


        ***


Где друга мне взять под знамёна,
С которым не страшно упасть?
Дай друга сильнее Самсона,
Чтоб льву разрывал дерзко пасть!

Немного прошу, но мне надо!
Немного прошу, но мне дай!
Такого, чтоб был он формата,
Как я! — и кричал всем: "Банзай!"

Я рвусь, вырываюсь из кожи!
Зачем, говорят мне послы,
Гора одинока, но всё же
Её посещают орлы!


         ***

Ну, что такое, — вновь — в начало,
Ты рвёшь меня, моя судьба,
Но всё же ты в печаль вогнала,
Дурною дрожью по зубам.

А за окном, в прекрасном звуке,
Весна раскинула свой шарм.
В миноре этом, в вечной скуке,
Нам не хватает громких драм.

Звон в жёлтых гильзах — медны трубы,
Звучит парадом — марш-мажор,
И с чётким шагом, в окрик грубый,
Заклацает в мозгах затвор.

А за окном — в сини прогалин,
Журчала талая весна,
И марш сменился в поминальный,
Когда закончилась война.


          ***

Я шёл от края и по краю,
И думал, что война в  цене!
А на войне лишь убивают,
Как убивают на войне.

И кто там был, я это помню,
Не понаслышке — крик в огне!
Вдыхали запах пепла с кровью,
Выплёвывая плоть в слюне!

Сгоревших заживо — лебёдкой!
Из танка в проклятой войне!
С брони, где время ржавой щёткой,
Затрёт все пятна в тишине.

И переплавят кровь с металлом,
Ты купишь швеллер, уголок.
Моей там будут литры славы!
Ты помолись по мне — сынок.

           ***

В бой с атакой герой мой пошёл,
Две молитвы прочёл перед боем,
Но удел и снаряд был тяжёл —
Просвистел панихидную с воем.
Кто-то скажет: «А мне повезло,
Не дырявая грудь и в медалях!»
Твой герой просто жизни назло
Отсушил свои слёзы в печалях.
Может, время ещё не пришло,
Мой герой — человек не из стали.
В проводах слышишь эхо: «Алло,
Вы ошиблись, нет, нет, не смешно,
Вы случайно мой номер набрали».
Вновь гудки, и молчит тишина,
Но динамик шипит в ухо скверно:
Кто-то вновь раздаёт ордена
Из латуни и меди — посмертно.


        ***

От не-Евклида до Евклида!
В любую сторону! Хоть вниз!
Но только мне без динамита!
Без слов: сойдись и разойдись!

Над красотой картин Гогена
Пусть в парике проходит Бах,
Но нет! Идёт всегда гиена
И рыщет что-нибудь впотьмах!

Рояль в кустах, виски наружу,
Случайность?! Это полный бред!
И с автоматом ляжет в лужу
Готовый к бою Архимед!

Рязань, Одесса, Сиракузы!
Эмблемы, карты, ВДВ,
А 200, 300 — это грузы!
И кто-то с них, как подшофе!

И кто же выпил так немало
Слюны гиен из всех бойниц?
Над ними солнце умирало
И восходило средь гробниц!

Там, где лежат сыны Адама,
Там, где расстреляны века,
Как нам приятна эта драма!
Мы лижем кровь исподтишка!

Мы рождены в кровавой пене
И сказку превращаем в быль!
И раздвигаем вновь колени,
Солдат рожаем на утиль!

Но кто просил: родите бога?!
А мы его должны распять?!
Но бог не хочет смерть до срока!
И не готовый умирать!

Зачем он нам! И в тёмной рясе
Благословляет на убой,
Мне, кажется, любой согласен!
Любой! И толстый, и худой!

У солнца взгляд, как у пропойцы,
Восходит и заходит вниз,
И овцы словно скотобойцы!
Ты бога видишь — оглянись!

От не-Евклида до Евклида
И от чертей, и до костей
Нам ближе тупость динамита!
Мы фарш готовим из людей!

Гогены, Бах и кто-то новый!
Амфитеатры — Колизей!
Нерон хохочет, плачут вдовы
И в дар ему несут детей!

А в красном небе пляшут тучи,
И атомный проходит дождь!
Нет Баха, но зато есть Дуче,
Гогена нет, зато есть вождь!

Иконы падают, и стены
Давно впитали грубо ложь!
И поздно будет резать вены,
Нерон, ты мать хотя б не трожь!

Но власть страшнее мести бога,
Не пожалеет никого,
И вождь убьёт кого угодно
Непринуждённо и легко!

От не-Евклида до Евклида!
В любую сторону, пусть вниз!
Но без вождей и динамита!
Без слов: сойдись и разойдись!


          ***

Я закурил папироску,
Кольцами дым. И закат
Тонкой сгорает полоской,
Звёзд громыхает парад.

Стих мной писался про осень,
Но, в небеса устремясь,
С ручкой я был грациозен,
Что написал про Кавказ.

Вот уже лезвие стали,
Солнце блестит на клинке.
Про листопад все устали
Слушать звучанье в строке.

А на Кавказском централе
Душно, безветренно мне.
Кутаюсь я в покрывале,
Дымкой завешан извне.

Час как горит папироса,
В комнате жёлтый туман.
В кровь истекает берёза,
В сердце вогнал ей кинжал.

Бешено крутят колёса,
Кони, Кавказ и Урал.
В ночь догорит папироса.
Брошу курить – я устал.


      ***

Вновь одиночество со мной,
Пишу стихи от скуки горькой,
А мир гремит родной войной,
Бьёт автомат скороговоркой.
Им не хватило смертных слов,
Вопрос решают пулемётом,
Теперь поэзия с фронтов,
Почище песен стихоплётов.
Шагаю нервно, взад-вперёд,
Как всё знакомо в этом мире,
Пегаса — вечный патриот,
И Ваш знакомый — нежный лирик,
Но если муза напоёт,
И вдруг ей слов не хватит в лире,
Возьму я в руки пулемёт,
И расстреляю лошадь в тире.


       ***

Мне бессмертия ни грамм!
Не прошу я и минутки!
Лучше вечность пополам
Раздербаню с проституткой.
Без гроша угасну я,
Лягу в гроб, но ждите чуда:
Матерясь, душа моя
Будет пьянствовать, паскуда!

        ***

На бессмертие имею право,
Право с колокольни наплевать.
Мне подсказывает разум здравый,
Что могила – вечная кровать.

Будешь в ней лежать ты – одинокий,
Никакая не залезет в неё бл@дь.
Из бессмертия ты извлеки уроки,
Лучше эту участь миновать.

Мне бы срочно Олечку иль Валю
Обсосать всю с головы до пят.
В общем, так любую Веру – кралю,
Без истерик, без тревог и клятв.

Мне при жизни бы любви немножко,
Да ещё бы водочки чуть-чуть.
А бессмертье – золотая ложка,
Пусть её проглотит кто-нибудь.

Представляю, как все чувства стлели,
Золотой металл в гробу лежит,
И копаются в его постели,
Причитая тысячу молитв.


     ***

Всё будет хорошо,
Но птица улетела,
Достойная любви.
Наверное, большой.
И вот немеет тело,
И что пророчат в белом
Безумному волхвы?
Смотреть ли мне в окно,
Раскладывать пасьянсы,
Цыганку привести
С колодой новых карт
И разливать вино
В утопленном романсе?
Да всё отправить к чёрту!
И к чёрту, и в ломбард!
Со всех зажат сторон...
И что теперь мне делать?
ТэТэ или Пээм
Решили бы вопрос.
А может, это сон?
Нет, птица улетела!
И в знак её эмблем
Стакан к губам поднёс.
А может быть, вернуть?
Но спиртом вяжет горло,
И растворились просьбы,
И хочется уснуть.
Ах, шеи её роспись
На стёкольные грани!
Так сердце прокололо,
И просит покоянье
Под рюмок перезвон.
Волхвы идут за нами,
А я мечусь свечами.
А птица в небе, что ли?
Да нет, горит в костре!


        *** 

Ты от стены и до стены
Измерила покой шагами.
Все фразы брошены — ясны,
Как ясно небо пред цунами!
Потом садилась на тахту,
Казалось, планы отменила!
Но вновь на призрачном мосту
Лепила шаткие перила.
Руками теребила тюль,
Поджавши ноги: по-турецки!
А я готовый, как питбуль,
Загрызть тебя: и не по-детски!
От бога — всё! Мне — несмешно!
Всё! — кроме женщины! — их стаю
Мне перегрызть не суждено!
В углу скулю и тихо лаю!

          ***

Мне не оправдывать себя!
Не врёт пират с большой серьгою:
В тебе любил я — не тебя,
А что-то, видимо, другое!

Как шхуна брюхом бьёт волну,
Так я клянусь: пока на воле!
Тебе браслеты — наяву!
И кольца, серьги — всё с любовью!

А хочешь сердце? — Забирай!
Без обсуждения условий!
Под чаек свист, безумный грай
Мы чувства, словно птицу, ловим!

Ты как брильянты у купца!
До них охочий очень, очень!
Он ждёт, не ведая конца,
Дрожит, как ты дрожала ночью!

И пусть сыграет ветер блюз!
Купец отдаст всё дорогое,
В тебе я не тебя люблю!
А, видно, что-нибудь другое.


        ***

Ловко чайка ловит что-то,
Волны времени бегут,
Заполняются пустоты
Бесконечностью минут.
Вот она под небо взмыла,
Крылья памяти несут,
То, что было, то, что было,
Знаю, вовсе не вернуть.
Книга прошлого уныла,
Давит тяжестью мой путь.
На волнах моих всё всплыло,
Чайка бросилась на грудь.
Захвати все нечистоты,
Выбрось в небе где-нибудь.
Ты поверь, что жизнь не против,
Прошлым хочет обмануть.


        ***

Что мне море? Плещет только,
Пену белую несёт.
На луну я взвою волком,
Вот и жизнь даёт расчёт.

У природы всё по кругу:
Волны, холод и жара.
Напишу-ка лучше другу:
Жёлтый лист упал вчера.

Черкану я пару строчек,
Может быть, поймёт меня,
Иль с тоскою похохочет,
Приведёт мне в дом слона.

Что мне люди или море?
То прилив, а то отлив.
Белой пеной похоронен
Под песок любой мотив.

Не остался миг забавы,
Хотя нет – есть леденец.
Страх давно я в миг оставил,
Брошу скуку, наконец.

Развлечения есть в мире,
Как мучения любви.
Граней света всем – четыре.
Только некуда идти.

                ***

Цветок сорву, как, впрочем, и срывал,
Букет разорванный под ноги брошу.
Хотя зачем весёлый нам скандал?
Я папеньке начищу лучше рожу...

Я из матросов, я угрюм и груб,
Да, я алкаш,
И я не верю в Бога,
И на невинность вашу
Не поставлю рубль
Во имя всякого святого слога.

Я ваши плечики сломаю и сожму,
И разлетятся перья из лопатки,
Я загоню из света вас во тьму,
На талии оставив отпечатки.

Морского волка я играю роль,
Стихию обуздаю, чтобы видеть,
Как в сердце вам вонзив тугую боль,
Вас научу любить и ненавидеть!


          ***

Какие пройдены дороги,
И голос прошлого дрожит!
Не потому ли взгляд твой строгий
Метался и сходил с орбит?

Как трудно не копить обиды,
И, сохраняя с прошлым связь,
Я, словно сфинкс у пирамиды,
Молчу, лежу, не шевелясь!

И не гадаю, что же будет.
Вопрос — ответ — всегда непрост!
А за окном какой-то пудель
Бежит, задрав трубою хвост!

Тирады, речи, красноречье!
Мы сами сочинили зло.
Всё не о том с тобой щебечем,
И птицей бьёмся о стекло!

Осколки, клочья или раны,
И жёлтый цвет твоих волос...
А пудель — гад! Как будто пьяный,
Бежит, задрав трубою хвост!


            ***

Со стихами по закованной Руси,
Тяжкой баржей! Не топи меня, спаси!
Бурлаками каждый шаг мой устлан,
Страшной болью высыхает русло!

Я, как Новгород, крестами обречён,
Бритвой режут лямки левое плечо,
Каждый угол глубиной затронут,
Ты дождись, я стану гулким звоном!

В золотом кольце Руси слова немы!
Хоть тащи меня, тащи до Костромы!
Волга белое белье полощет,
Илом и песком покроет мощи!

Пусть озвучат по кольцу колокола:
Ни наследства за душою, ни кола!
Уезжаешь, — тихо ты спросила, —
На речных вокзалах водкой мстила!

Завтра уезжаю в Сергиев Посад,
Там в моём кольце и шах, и мат!
Если голос будет очень резкий,
Значит, это Переславль-Залесский!

Уезжаешь, — грустно повторила ты, —
Это Суздаль онемел от немоты!
Я старею, время тащат воры,
Я старею, рушатся соборы.


            ***

В громадном здании вокзала,
Где люди ходят без лица,
Гитара пела и играла:
Про все дороги — без конца.

И путь звучал её под руку,
Метались пальцы по струне,
За бесконечную разлуку
И о какой-то там вине.

А люди шли куда-то мимо,
Как бесконечное кино,
И в том потоке невидимок
Прошёл и я — давным-давно.

А по струне бежали пальцы,
Тряслась седая голова.
И на вокзалах постояльцы
Сменялись в титрах, как слова.


           ***               

Мой милый друг, а что душа?
Без выступов она как шар!
Дух сферы всех несоответствий,
Одетая в округлость бедствий!
Растёт предчувствие во мне,
В какой-то зыбкой глубине,
Что это розовые кони
Чернеют мастью от погони!
Рулетки чисел круговерть,
А может быть, простая твердь!
На ней стоит весь мир как крепость!
Вполне возможно, это эпос,
Придуманный набор из слов
И склеенный из всех грехов!


            ***

Подставлю ладони под призрачный свет,
Не знаю, но знаю - бывают законы,
Как будто тебе говорят слово "нет",
И разжигают костры у иконы.

Сверну самокрутку - с огня прикурю,
Наверное, тьму я порадую дымом.
Куда мне не глянуть - я вижу зарю,
В ней полыхает любой одержимый.

Не ясно, когда после света - свеча,
А после любого костра - пепелище.
Не ясно, когда можно просто смолчать,
И постоять по колено в кровище.

И радоваться небольшому пятну,
Найти островочек на маленькой карте.
Я тоже в неё свою свечку воткну -
В апреле, в азарте и в марте!


           ***

Пора историю закончить
И пробкой выполнить салют!
Пусть плеть подстёгивает гончих,
И на дыбы вокруг встают!
Плевать давно на непогоду,
Когда стихи истёрлись в хлам.
Вы на ремнях мою свободу
Раздайте строго по счетам.
На руки положите сплетни,
Кого по горло затянул,
Скажите им, что это бредни,
Похожи только на вину!
И если гладить против шерсти,
Я в мыслях грубо улыбнусь,
Пусть мой двойник стремится к смерти,
Всё также тянется к вину!
Не мне спешить по этой пене,
Придёт то время помолчать,
Течёт желание по вене
Любимых королев качать!
Негрустно мне смотреть на сроки,
Их много — сорок сороков,
И сердце, сжатое в тревоге,
Сильнее будет всех замков.
Я знаю, что устанут кони,
Любившие доныне прыть,
Не потому ли на ладонях
Мне начертили слово "жить".