Любовь

Едва прибыв на место, очередной небольшой город-остановку на своем Великом шелковом пути, я забросил рюкзак в номер гостиницы и отправился на поиски места перекусить или даже плотно пообедать, так как с утра у меня не было маковой росины во рту.

Найдя какое-то приличное, как мне показалось, кафе, я уселся за столик с белоснежной скатерью, сервированный, как в ресторане, и огляделся.
Обеденный зал был набит битком. Судя по виду, все больше офисные менеджеры, мелкие служащие всех мастей, бизнесмены и бизнеследи.

Прямо передо мной, за столиком напротив сидел молодой человек. Невзрачный, с рано поредевшей белесой челкой на рыбьем, скучном лице, в дешевом костюме, который на нем сидел крайне невыгодно, подчеркивая его худобу и тонкую кость.

«Так должно быть выглядел Александр Иванович Корейко» - подумалось мне беззлобно.
Молодой человек явно кого-то ждал и было заметно, как он нервничал. То в телефоне свое отражение проверит, то о чем-то задумается, погладит себя по лацканам пиджака, словно напрасно смахивая с них пыль дешевых вещей.

Мне тем временем принесли мой салат из овощей и борщ, и я, голодный как волк, накинулся на еду, забыв на минуту о молодом человеке, и о посетителях кафе.
Когда я уже приговаривал борщ, к Корейко присоединилась дама - я увидел уже только ее спину и как она садилась буквально в полуторе метрах от меня.
Точеная фигурка в темном, довольно облегающем, но не вульгарно, платье, волна каштановых волос чуть длиннее среднего, спадающих на скорее крепкие, нежели хрупкие «девичьи» плечи, точеная, цвета слоновьей кости щека и скула, которые я успел уловить, проглатывая последнюю ложку довольно посредственного общепитовского борща.

Со спины молодая особа выглядела очень выгодно и интригующе, почти идеально. «Прямо Моника Белуччи в фильме «Малена» - само собой выскочила в воображении мысль. 

И тут же мысль от себя добавила: «А на лицо, как всегда, будет какой-нибудь нильский крокодил».

Почему-то это некий закон природы, если женщина прекрасна со спины или в профиль, как мимолетное видение, то в анфас и при близком знакомстве она непременно разочаровывает. 

Мне тем временем принесли гречку с котлетами и какой-то подозрительно ярко окрашенный напиток.

Заглатывая все еще голодным волком несколько обветренную кашу и подозрительные на наличие мяса котлеты, я краем глаза разглядывал Корейко и его спутницу, а заодно невольно слушал их диалог.

Не слушать и не слышать у меня все равно не получилось бы - они сидели так близко ко мне и говорили так неосторожно. Вернее, речь держал он, примерно следующую:
- То есть, ты предпочла его мне. Спасибо за откровенность - почти висельным голосом почти шептал Корейко.

- Ну, мне он больше нравится. И потом, извини, он - победитель. А ты... ты -
просто мой друг - у нее был приятный, обволакивающий тембр голоса, хотя с первых ноток откуда-то интуитивно чувствовалось, что она говорила как-то по-детски, неумело и неубедительно. «Как полная дура» - выскочила очередная непрошенная честная мысль.

- Победитель... - у Кореко явно перехватило горло от этого слова. - И в чем же он победил, могу я поинтересоваться? 

- Мля, ну он обаятельный. И, он обеспеченный, у него свой бизнес. И потом, Шурик, ну честно, посмотри на себя и на него: он - мужчина, а ты, ты - пока еще так, ребенок, пацан... - и она почти засмеялась в голос, не заметив, как передернулось рыбье лицо Корейко и на нем на секунду заиграли почти шекспировские страсти.
«Да, божественная Малена настолько же непосредственна, насколько ребенок лет семи. Не дай бог в такую влюбиться - пропадешь» - между гречкой и подозрительными котлетами прилетали и улетали, одна за одной, мои честные мысли.   
 
- Маша - Малену звали Машей - Маша, не торопись, подумай еще раз - голос бедного Корейко откровенно дрожал, лицо стало еще бледнее, чем было, редкая белесая челка съехала на блестящий лоб, на котором даже с моего места были видны выступившие капли пота.

- Блин, ну это несерьезно! - Маша-Малена залилась раскатистым смехом, так, что на нее обернулось сразу несколько мужчин за соседними столиками. - Ну посмотри на себя! Сашок! Ну куда ты лезешь?! Ты же никто! И звать тебя никак! Всяк сверчок, знай свой мосток! - Маша-Маленка наслаждалась своей красотой и тем, как сверчка, толстой подошвой своего равнодушия давила своего влюбленного поклонника.
- Шесток...
- Что?!
- Я прошу тебя, я тебя умоляю, Мария. Ты знаешь, я люблю тебя, всегда любил, еще тогда... тогда много лет назад. В этом году я заканчиваю учебу. Учеба отнимает все время. Бакалавриат, а после будет магистратура...

- Мля, а после будет еще какая-нибудь учеба, магистратура, ординатура, арматура... - знаешь, Шурик, мне не нужен муж, который всю жизнь учится. - Я жить хочу сейчас. И мне нужен мужик, настоящий мужчина, а не мальчик-студент...
Молодой мужчина по фамилии Корейко сидел откровенно повесив голову, я видел только его льняную макушку и совсем опавшие плечи, и то ли плакал, то ли просто боролся со своими чувствами, стараясь как-то прийти в себя.

Мне тем временем принесли счет, но я не торопился расплатиться и уйти.
Вместо этого я встал и сделал вид, что мне надо в уборную. На самом деле, мне хотелось посмотреть на лицо той, кто все это время сидела ко мне спиной и заинтриговала меня настолько, что я просто должен был ее лицезреть, прежде чем уйти из кафе.

Я наспех ополоснул в раковине руки и тут же вернулся на место, пройдя между столиками с редеющими посетителями с обратной стороны, осторожно разглядывая своих соседей.

Нет, несмотря на свой опыт и даже некоторую самоуверенность в подобных вопросах, я сильно ошибся. Очень сильно ошибся.
Я увидел безупречной красоты женское лицо.

Почти фарфоровый, точеный овал от высокого лба через в меру выступающие скулы с намеком на игривые ямочки и вниз к довольно крупному, но не грубому подбородку. Большие, кажется карие томные глаза со слегка тяжеловатым взглядом с поволокой а ля Барбара Брыльска в обрамлении двух вьющихся прядей, как у прекрасной греческой Афродиты. И две точеные руки, в тонкой кисти сложенные под подбородком.

Рядом с ней почти физически ощущались флюиды, невидимые волны любви и красоты, которые она, как тропическая орхидея на нашей клумбе среди привычных невзрачных ромашек и маргариток ненароком источала в окружающее пространство. Флюиды, которые сидящие неподалеку мужчины, примерно как и я, проходящий мимо, однозначно почувствовали и украдкой нервно поглядывали в сторону их источника. А женщины, с которыми они пришли, делали вид, что ничего не замечают, недовольно косясь в сторону «дикой орхидеи».

Малена была без преувеличения божественна.   

Развернувшаяся же ненароком передо мной сцена была ярче любого широкоформатного экшена. Это была сама жизнь. Жизнь банальная и одновременно жизнь яркая, непридуманная, грубая по своей красоте.

Мне было невероятно жалко Корейко. Несмотря на его невзрачную рыбью внешность и его взмокшее от переживаемой его любовной драмы бледное личико, его тихий голос, его старомодные манеры и его честность вызывали во мне глубокое сопереживание и уважение. Он одновременно казался мне настоящим, хотя и откровенно жалким.
Честность, уважение и жалость до легкого, незлого презрения.

И эту свою серую жалость, как всякий неглупый человек, прекрасно понимающий.  От этого его мужская смелость казалась почти безумной отвагой.

А вот Малена, несмотря на свою ангельскую внешность, вызывала у меня еще более противоречивые чувства.

С одной стороны ее без преувеличения идеальная классическая красота естественно возбуждала восторг и легкое головокружение, даже животное желание полностью по-дикарски отдаться этой божественной прелести, не думая пропасть, погибнуть без сожаления от этой картинной эстетики. А с другой эта яркая животная эмоция боролась с тихой рациональностью, логикой понимания, насколько эта красота холодна, глупа и губительна. Насколько она - сам обман.

Один этот детский голосок в теле взрослой зрелой женщины с лексиконом малограмотной ученицы местного училища сноповязальщиц и доярок-осеминительниц вызывал оскому с изжогой.

А ее слова, «он - победитель, настоящий мужчина, а ты - мальчишка», щедро посыпанные этим уже литературным «мля», явное неумение или нежелание хотя бы как-то завуалировать свои чувства и мысли и пожалеть бедного влюбленного в нее гадкого утенка - откровенная черствость, говорили о ней, как либо о женщине недалекой, либо как о намеренно причиняющий эту боль.

Почти божественная красота и откровенная глупость. Бесчувственность и пошлость. Как они соседствовали, уживались под одной прекрасной оболочкой?

Почему, если женщина красива, то, по Бальзаку она безнравственна, или, как минимум, глупа. А у мужчин под заурядной внешностью нередко прячутся качества достойные восхищения.

Я оплатил счет, так как уже и так около часа провел в заведении, куда заглянул на пятнадцать минут и вывалился на свежий воздух.

Я шел по незнакомым улицам и, не замечая местных красот, почти кричал про себя:
«И кто придумал, что любовь обязательно возвышает, украшает нашу жизнь и делает ее лучше?! Я только что стал свидетелем того, как слепая любовь делает из мужчину раба, тряпку! Размазывает его вместе с его чувствами, убивает!

Настоящая любовь - обязательно страдание! Мука! Паралич воли! Один любит, другой этим пользуется, как это делают многие женщины. И передают эту науку друг дружке.
Нет, любовь, воспетая болванами-поэтами и придворными-карманными писателями-трубадурами - не для глубокой, деятельной натуры! Либо равное партнерство, как у Кюри - Складовской, Есенина - Дункан, Фриды Кало - Диего Ривера, союз и паритет, либо одному! По жизни одному! Только прочь от этих невероятных пустышек в красивой оболочке! Вон и прочь!

Ну, и все-таки, все-таки насколько же это опьяняющая красота! Просто идеал! Просто беда...»