Удочка Судьбы

Покинув «Майбах» у метро «Курская», 
Сергей Петрович, взор чей был лучист, 
Узрел бомжа, чья доля городская 
Была как смятый и затёртый лист. 

«Вот корень зла! — воскликнул меценат. — 
Безделье, водка, нравственный распад! 
Не рыбу дать, а удочку! Мой принцип свят! 
Я вытащу из бездны бедолагу!» 

И, поправляя галстук от «Бриони», 
Чтоб блеском цен не оскорблять народ, 
Он Васю (так его в родном районе 
Звал всяк, кто милостыню подаёт) 
Повёл в «Охотник-Рыболов» с собой, 
Как будто в храм, вершить обряд святой.
 
Купил снастей — хоть в Эрмитаж сдавай: 
Титановый спиннинг, катушку-мечту, 
Эхолот, что читает мысли сазаньи, 
И лодку, что приснилась бы Петру. 
И воблеров ларец — в шесть цифр цена, 
Мотор «Ямаха» — злее сатаны. 
Вложился так, как будто вся страна 
Следит за результатом той войны.
 
Вручил всё Васе с видом мудреца: 
«Держи, мой друг! Не ссуда — это шанс! 
Забудь про подаянье у крыльца, 
Иди, рыбачь! Начни свой ренессанс!»
 
Василий оглядел свой новый скарб: 
Вокруг — асфальт, бетон, проспектов гул. 
До ближней речки — путь, как в Нарьян-Мар, 
Где он отродясь и разу не был.
 
К тому ж (вот злой судьбы парадокс) 
На рыбу — зуд, на солнце — дерматит, 
А от воды — панический эксцесс, 
И на весло — пожизненный артрит.
 
Но Вася был хитёр, как уличный кот, 
И вмиг смекнул, где спрятан лёгкий куш: 
Эхолот с леской, спиннинг-самоход 
Ушли в ломбард для пропитанья душ.
 
На выручку — пивко и шаурма, 
И радость дней, что тают, как дымок. 
Вернулся — лодка стала как тюрьма, 
А у столба мотор стоял, высок. 

«Мотор — улика, — думал тот стратег, — 
В ломбарде спросят паспорт, ИНН… 
Не пропадать же благу, человек — 
Венец творенья, а не манекен!»
 
И, оскорбившись мыслью той до слёз, 
Он сдал его цыганам на металл. 
Те дали мятый рубль, и весь вопрос 
О нравственности тут же и отпал.
 
Теперь Сергей Петрович, с бокалом в руке, 
Твердит друзьям, чей лестью сладок рот: 
«Я вырвал душу из греховной мглы! 
Мой метод — гениален и высок!
 
Я дал не рыбу — дал ему весло, 
Чтоб он к успеху праведному грёб!» 
А Вася, хрустя шаурмой у гаража, 
Бормочет: «Гений, Петрович, интриган!
 
С твоею удочкой, судьбой блажа, 
Я сыт и пьян, и снова вольный пан!» 
А где-то в таборе, в дорожной пыли, 
Мотор, что стоил как «Рено Логан». 

И вот мораль, проста, как шлакоблок, 
И в ней звучит суровая струна: 
Дай нищему не то, что сам бы смог, 
А то, что просит нищего нужда. 

Ведь удочка — насмешка и позор, 
Когда вокруг асфальтовый простор, 
И до воды — как до далёких звёзд, 
А в животе — голодный, злой норд-ост. 

Прошла неделя. Снова у «Курской» 
Сергей Петрович, горд и деловит, 
Узрел знакомый силуэт мирской, 
Что у колонны с шаурмой стоит. 

То был Василий, но какой-то франт! 
Пусть и помятый, но в штанах «Адидас», 
В кроссовках новых (явный контрафакт), 
И на лице — довольства явный вид. 

Петрович ахнул: «Друг мой! Это ты? 
Я вижу, дело в гору поползло! 
Улов хороший? Сбылись все мечты? 
Вот что творит упорство и весло!» 

Василий, дожевав кусок лаваша, 
Икнул довольно, вытер жирный рот: 
«Петрович, благодетель, душа наша! 
Твой метод дал мне сказочный доход! 

Я снасти те… ну, в общем, применил. 
Не на реке, а в городском быту. 
Я бизнес-план, считай, изобразил, 
Поймав за хвост фортуну на лету! 

Эхолот — вещь! Его один гик-блогер 
Купил, чтоб в ванной глубину искать. 
А спиннинг взял какой-то местный джоггер — 
Сказал, удобно палкой псов гонять. 

Катушку с леской — мастеру-умельцу, 
Он из неё гитарные струны плёл. 
А воблеры ушли по одному владельцу — 
Коллекционеру, что брелоки копил. 
 
Сергей Петрович слушал, бровь подняв, 
В его душе боролись стыд и гнев. 
Он гением себя уже поняв, 
Вдруг ощутил, что был до боли слеп.
 
«А лодка где? «Мотор?» —спросил он глухо. — 
Надеюсь, ты на них открыл прокат?» 
«Мотор? — тут Вася почесал за ухом. — 
Мотор, Петрович, был тяжеловат.
 
Его цыгане взяли на детали, 
Сказали, выйдет знатный самогон. 
А лодку… дети во дворе играли, 
В ней сделали пиратский бастион.
 
Теперь там флаг из старого тряпья, 
И звонкий смех до самого утра. 
Так что, спасибо, выручил меня! 
Твоя наука — высшая игра!»
 
Петрович молча сел в свой «Майбах», 
Швейцар ему открыл бесшумно дверь. 
Он не нашёл ни правильного слова, 
Ни объясненья для своих потерь.
 
Не денег жаль — их у него не счесть. 
А жаль идею, принцип, высоту, 
С которой он свою благую весть 
Пытался втиснуть в чью-то нищету.
 
Он думал, что несёт добро и свет, 
Что строит мост из грязи в облака, 
А Вася просто взял его билет 
И обменял на три больших глотка.   
 
А меценат, летя сквозь гул дорог, 
Впервые в жизни чувствовал подвох. 
Не в Васе — в мире, в правилах игры, 
Что были так кристально-холодны.
 
Его система, стройная, как храм, 
Рассыпалась, пошла по всем швам. 
Он дал не удочку, а просто капитал 
В смешной обёртке. И мудрец пропал. 

Мораль сей басни глубже, чем затон, 
Где не бывал ни Вася, ни планктон. 
Не в том беда, что нищий пьёт и ест, 
Спустив на это благородный жест. 

А в том, что, сидя в кресле из парчи, 
Мы лечим всех, не зная, где болит. 
Мы дарим крылья тем, кто хочет вплавь, 
И компас тем, кто видит только явь. 

Своей бетонной, замкнутой тюрьмы, 
Где все маршруты — лишь до шаурмы. 
И в этом нет ничьей прямой вины, 
Что так миры друг с другом сплетены. 

И так разделены, как два материка. 
И помощь — лишь протянута рука, 
Что держит то, что ценно для неё, 
Не видя в темноте лицо твоё. 

Она не зла, она порой щедра, 
Но так глуха, как вечная игра 
В одни ворота, где один — игрок, 
Другой — лишь повод выучить урок. 

Сергей Петрович выпил весь коньяк, 
Подумал: «Чёрт, какой же я дурак... 
А впрочем... нет! Я дал ему толчок! 
Пусть не к реке, а к рынку. Он же смог! 

Он проявил коммерческую прыть! 
Так, может, в этом и есть жизни нить? 
Я разбудил в нём бизнесмена, воооо...! 
Не рыболова — это ничего! 

Мой метод сработал! Просто под углом, 
Который я не видел за столом!» 
И, успокоившись, налил себе ещё, 
Сияя мыслью новою, польщён. 

Ведь главное — не то, как понял раб, 
А то, что барин мудр, а он не слаб. 
И в этом самолюбии простом 
Мы строим мир, в котором и живём. 

А Вася спал у тёплого ларька, 
И снилась Волга — дикая река. 
И он в лодке, на свой спиннинг, 
Тянул не рыбу — солнце, облака. 

И был во сне он счастлив и велик, 
Пока рассвет не тронул сонный лик. 
Проснулся, потянулся, съел беляш. 
И снова в жизнь. Привычный, серый фарш.