Танцуй, маладуха... о чём?

Бог даст: мало - наживешься, много - нагорюешься...

     Посвящается моей бабушке по матери, Молодухо Федоре Ивановне (в селе Азаричи Брянской ныне области, Орловской тогда, Злынковского района род моего прапрадеда Алексеенко Петра называли Кореньки)

Ох, белена, ты война:за туманами,
не разглядеть ей лица.
Издревле Русь прославлялась Иванами,
в памяти имя отца,
и отголосками боль: встал, заслонивши собой,
в первый покос мировой…

Счастье сиротское: вымолил дедушка
внука, троих всех сестёр
денно на пашне, а нощно при свечечке -
милость Господь распростёр.
Редкое счастье красавице Фенечке –
любящий Гриша, супруг.
Выйдем, подруженьки, в круг -
спляшем, а там - от судьбины не денешься…
В доме хозяин, что гость:
выдюжил в финский покос…

Прочь, ты змеюка-война подколодная.
Стань, молодёшенька, в круг.
Доля сиротская, доля безродная,
где твой отец, твой супруг?
Вновь полыхает страна.
Проклята будь ты, война,
жизнь разводящая врозь!..

Света не стало за милой околицей –
небо и то всё в крестах…
Голос не слышен,лишь дух тихо молится,
словно печать на устах.
И не поднимешь лица,
если сосед полицай:
«Ты у меня на крючке, маладуха,
шкни!»

Неприметнее всех:
много ли, мало ли надобно духа?..
Хлеб печь, закапывать в снег,
в ночь поджидать партизан.
Слёз прогоняя туман –
сердцу теплей оттого:
«Может и Гришу мойво
кто-то покормит в мороз…
Свидеться б лишь довелось»…

Стук вдруг в окошко в ночи –
сердце у горла стучит.
Ждёт на пороге еврейка,
просит поесть и согреться -
раньше тут с мужем гостили,
были в округе портными.
Ждёт без машины, без мужа.
Впалые щёки и ужас
прячется в омутах глаз,
верит, хозяйка не сдаст...

«В небе затеплился день –
ляг за детей на черень»…
Сверху прикрыла рядном
только управилась, в дом
с обыском староста к ней –
подпол, чердак ворошил,
но не нашёл ни души…
Двое на печи детей -
восемь и пять лет – крепки
духом! "Ужо, Кореньки,
буде управа на вас!
Досыть в селе вас жалели-судачили:
деда Петра да сирот раскулачили"...

Только ленивый не бросил в них камень…
Снова слывут Кореньками.
Истины близился час.
Старосты дочка Татьяна -
цель для фашиста желанная.
Мчался за ней на коне,
так в предвкушенье горел –
балку ворот не заметил…
Есть Божья милость на свете –
сбит и запуталось стремя,
было у девушки время...

Зол, по полтиннику зенки:
«Гжде ест та млода паненка?!!»
Вепрем носился по хате.
Дочки опять, как солдатики
дружно сидели рядком,
за их спиной под рядном
сердце соседки стучит,
да холодят кирпичи…

Холодно, слёзно и голодно…
Любовь бесстрашна, а не молодость…
Хозяйка на свою беду
графин держала на виду.
«Паненка я, пан, Молодухо,
других здесь нет».
Тотчас по уху
графином прилетел ответ…

Служивший верою карателям:
«За всё ответишь головой».
Сосед усвоил основательно:
спасает лишь одна любовь.

В век лихолетья, горя, зла
косила смерть - Любовь спасла.
Окопчик вырыла Федора
в конце участка в хмызняке.
У времени маховике
катился фронт в округе скоро.
Сидят в окопчике соседи,
снаряды кучненько летят.
Там места не было беседе -
дышать боялись, только взгляд
да жест - успеть схватить юбчонку,
чтоб затащить назад девчонку -
что непоседе-егозе!
Готова танцевать везде...

Одним глазком бы поглядеть:
всё в память врезалось не зря –
село накрыла не заря -
стена огня катилась к ним,
был бег ее неумолим.
Фашист стог рядом поджигал,
потом гранаты побросал
в соседский погреб – крики, стон…
А что произошло потом,
кто круг спасенья очертил,
то детский разум не вместил.

Дворняга, их любимый пёс
не убежал, поджавши хвост,
на немца с лаем налетел,
погиб геройски возле тех,
кого стремился защищать.
Светла о нём в душе печаль.
У немца на лице испуг,
на землю бросил факел вдруг,
и в тот же миг, что было сил,
бегом назад поворотил.
Накрыла смерть лишь полсела
за немцем следом тем пошла,
догнать старалась, поспешив -
в селе не видно ни души.

Бой к ночи вдалеке затих.
Окопчик молча ждал своих.
Опять шаги к нему ведут
и русский голос: «Живы тут?»
Потом соседкам вспоминалось,
как со слезами обнимались -
чумаз, и рыж, и конопат
был отыскавший их солдат.
Им посидеть сказал ещё.
Со смертью был не сведен счёт.

Туман под утро молоком.
Звук приближается, знаком?
А нервы, как струна, звенят.
Горой туман сгустился, взгляд
горы и влажное дыхание,
клок белой шерсти…
Ликование – корова Пронька с Городища
в село пришла на пепелища,
сорвавшись с привязи, жива!
Зажжётся снова свет в домах…
Впряжётся Пронька в плуг со всеми,
сберёг кто для посева семя…

Доля ты женская - пляс на всю улицу.
Есть - наживёшься, а нет - натанцуешься...
Та попрыгушка-егоза мне мамой станет.
Деда Гришу на фото только и увижу.
А бабушка всю жизнь примером
Любви и стойкости, и веры.
Могла присесть в заботах дня у передачи «Жди меня».
До девяноста четырех Господь её любовь берёг.
Жила надеждой "нет средь павших" без вести...
Вот сосед пропавший
вернулся: "Под Орлом мы вместе были.
Да только госпиталь потом тот разбомбили"...

«Твой труд в войну наградами отмечен.
Твой мирный труд достоин славы вечной» -
то надпись на её могиле.
Без той любви мы были бы другими...
07.11.2025

 Семья моего прапрадеда слыла Кореньками - просто крепкое хозяйство было,крестьянскую мечту о земле Петр воплощал в жизнь, трудились все много. Раскулачили, прапрадеда не сослали в Сибирь по старости, отправили семью по миру в чем были. Жена его, Аксинья милостыню просила - ходила с котомкой, а на зиму в няньки пошла в семью к  коммунарам - умерла в своем доме, на своей печке, на груди нашли мешочек с зерном - сберегала с надеждой для посева... Внуки разошлись наниматься на работу. Петр уехал в Днепропетровск, женился потом на Анне, сын Виктор родился. Татьяна на шахты в Караганду, Фрося на трактористку выучилась, Федора в Гомель в еврейскую семью нанялась... Через 20 лет опять в семье были земли и дома, чудом не сгоревшие даже в войну, чудом уцелевшая в войну корова Пронька… Мама с детства верил в чудо и божью защиту: потому что за нас прадедушка Петя (он был церковным старостой) молится и бабушка Устя.  Аксиньи уже не было в живых. Молодухо Федора Ивановна награждена медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг".