Валерий Францевич Салатко-Петрище Валерий Перелеши

33 года со дня ухода в Вечность автора «Ариэль»

Валерий Францевич Салатко-Петрище – Валерий Перелешин
07(20).07.1913 – 07.11.1992

Акростих

Жалеть о том, что я в ином кругу,
Едва ли мне позволено, изгою,
Но, вдохновлен задачей дорогою,
Я твой расцвет любовно стерегу.

Верь, юноша: тебе я не солгу
И праздною не развлекусь игрою:
Ты мне как сын, дарованный судьбою
Коварною на дальнем берегу.

О, я хочу преемника такого
В тебе найти, чтоб ты сверканью слова
Служил, как я - по высшей мере сил.

Кто упрекнет мой дух за вероломство?
Избранника и прежде я просил -
И с ним, и в нем произвожу потомство!

20.IV.1971



Счет

Я отмолил тебя от Колымы,
От «ворона», от обыска ночного:
Любил тебя - и для стола земного
Небесный хлеб давал тебе взаймы.

Питал тебя три долгие зимы,
Тебя, жену и третьего - грудного,
И долг не рос, а претворялся снова
В акафисты - хвалебные псалмы

Весне, тебе, спасенному здоровью.
Но от весны я истекаю кровью:
Бред, и озноб, и розами платки ...

По совести, о жертвах я не плачу,
Но за рубли хотя бы пятаки
Мне возврати - присвоенную сдачу!

2.X.1975







В 1993 в Нью-Йорке был издан журнал, основанный в 1942 М.Алдановым и М.Цетлиным.

 

В этом номере было опубликовано эссе Евгения Владимировича Витковского (18 июня 1950, Москва — 3 февраля 2020, Москва) 
Текст которого привожу полной цитатой.

Памяти Ушедших ”В день кончины моей” Памяти Валерия Перелешина

”В день кончины моей
Хлынут астры и ленты.
Сразу станут добрей
Господа рецензенты”.

Вот и пришел день кончины: поэт Валерий Перелешин умер в Рио-де-Жанейро 7-го ноября 1992 года, полгода не дожив до своего восьмидесятилетия. Ни астр, ни лент ниоткуда не хлынуло, а вот рецензентам пришлось подобреть несколько раньше.
Во второй половине 80-х годов даже литературным врагам пришлось свыкнуться с мыслью, что в Рио-де-Жанейро живет классик русской поэзии. Кто-то едва ли не иронически наградил его титулом: ’’Лучший русский поэт Южного Полушария”. Перелешин на этот титул не обиделся, принял, как должное. Шестьдесят лет литературной работы, тринадцать поэтических сборников, не считая переизданий, книга воспоминаний ’’Два полустанка”, большая мемуарная ’’Поэма без предмета”, четыре книги поэтических переводов с китайского, английского, португальского: всего двадцать книг. А еще — сборник стихотворений, написанный по-португальски, а еще — перевод на португальский язык ’’Александрийских песен” М. Кузмина, а еще — неизданного осталось самое малое столько же, сколько изданного и разбросанного по периодике.
Отнюдь не дожидаясь ’’дня кончины”, литературоведы сравнивали его, как мастера стиха, — с Вячеславом Ивановым, как визионера-философа, — с Даниилом Андреевым, как бесстыдника-охальника, — с Михаилом Кузминым, ну, а за книгу воспоминаний о литературной жизни русских в Китае в 30-е — 40-е годы ’’Два полустанка” досталось ему от живых персонажей не меньше, чем Георгию Иванову за ’’Петербургские зимы”. Не обошла его и слава в России, где Перелешина стали печатать с 1988 г. в ’’Огоньке”, ’’Новом мире”, ’’Литературной учебе”; последней прижизненной публикацией оказалась подборка из двух десятков древнекитайских стихотворений на страницах возрожденного во Владивостоке альманаха ’’Рубеж”. Летом 1932 г. Перелешин дебютировал на страницах харбинского еженедельника ’’Рубеж”; он окончил странствие земное опять-таки на страницах ’’Рубежа” в конце 1992 г., шестьдесят лет спустя. В первом номере владивостокского альманаха имя Перелешина было помещено в числе членов редакционной коллегии. Во втором, увы, оно будет стоять в траурной рамке. А его сотрудничество с ’’Новым Журналом” растянулось на четверть века, на сотню номеров: впервые стихи Перелешина появились в № 88.
Архив поэта достаточно велик, основную его часть хранит в Лейдене, в Нидерландах, проф. Ян-Паул Хинрихс, меньшую берегу я в Москве — меня еще в начале 70-х годов Перелешин наградил псевдонимом ’’Ариель”. За все двадцать лет переписки мы с поэтом никогда не виделись. Так я и остался для него шекспировским ’’духом воздуха”. Наверное, оно и к лучшему. В разное время с Перелешиным встречались мои московские друзья-поэты: на поэтическом фестивале в Роттердаме с ним познакомился Евгений Рейн, в Рио-де-Жанейро навестила Тамара Жирмунская, но земная наша встреча отложилась до следующего рождения, если Богу будет нужно послать нас в мир еще раз. В начале 70-х годов я раздобыл адрес Валерия Францевича и написал ему: нравятся мне ваши стихи и прежние, и новые, и спасибо вам за то, что вы их пишете. Перелешин мне ответил, к тому же оба мы были увлечены собиранием наследия Арсения Несмелова, который Перелешина — по его собственному признанию — ’’благословил в литературу”. Насобирали мы много, да и тем для переписки у поэта-эмигранта с молодым москвичом было предостаточно. Так и шли письма довольно ровным потоком в оба конца, покуда не обратили на себя внимания бдительного ока советской почты. Письма стали пропадать, доходило едва ли одно из пяти. Потом приключились в моей жизни семейные перемены, которые Перелешин воспринял как нечто вроде предательства — и в конце 1974 г. переписка оборвалась.
В 1976 г. наведался из Западной Германии в Москву мой дядя, в прошлом — химик, а на старости лет филателист Рудольф Райнбах, чья переписка с Перелешиным не угасала до самой смерти дядюшки Рудольфа в 1985 г. И вынул дядюшка из внутреннего кармана пиджака провезенный через все таможенные рогатки, отпечатанный в ’’Посеве”, довольно толстый том: Валерий Перелешин — ’’Ариель. Девятая книга стихотворений”. 153 сонета и к ним еще венок сонетов ’’Звено” с предисловием мудрейшего Ю. П. Иваска. В первом же сонете мое ’’тогдашнее” имя ’’Женя Витковский”, обращенное в четырнадцать начальных букв акростиха, давало ясную расшифровку — кто же такой ’’Ариель”. Да еще и в магистральном сонете венка прочитывалось то же самое. Честь для меня была немалой, хотя и неприятностей можно было ожидать соответственных.
Но терять мне было уже особо нечего, и переписку с Перелешиным я возобновил — на этот раз без помощи официальной почты. Тем более, что неприятности у меня начались в самом деле: дважды провалили при приеме в Союз Писателей, практически закрыли возможность печататься. Но чем больше отнимают, тем меньше страх потери. На жизнь я зарабатывал... торговлей собаками.
Переписка с Перелешиным вновь заглохла лишь в 1980 г., да и то ”ни по чьей” вине: налаженные внепочтовые каналы пересылки писем исчерпали сами себя. Молчание длилось до 1988 г. И вновь наша переписка продолжалась три года. Последнее письмо Перелешина ко мне датировано 18 октября 1990 г., а позже к поэту, увы, пришла болезнь. Последнее, что мы в России от него получили — открытку от марта 1991 г., адресованную дочери Арсения Несмелова Наталии Митропольской в городок Верхняя Пышма под Екатеринбургом.
Доходили слухи о его смерти — и всякий раз не подтверждались. Последнее, что было ему дано в литературе — увидеть опубликованным в московском журнале ’’Проблемы Дальнего Востока” свой поэтический перевод трактата Jiao Цзы ”Дао дэ цзин” (1990, № 3), двадцать лет не находивший издателя на Западе, еще — в последних, осенних письмах того же года, согласовать со мною состав своей большой подборки, которой он будет представлен в четырехтомной антологии русской зарубежной поэзии первой и второй волн эмиграции ”Мы жили тогда на планете другой”. По просьбе Перелешина в состав книги попал сонет ’’Снилась вода” — Перелешин пожаловался, что этому стихотворению ’’все не везет”, никто его печатать не хочет. А потом раздался звонок от Хинрихса из Голландии: Перелешин умер. И почти сразу следом — какое-то вовсе неожиданное, посмертное чудо: позвонила из Мюнхена замечательная поэтесса Ирина Бушман и в разговоре упомянула, что ’’вот Перелешину сонет написала”. Ни лично, ни письменно Ирина Николаевна и Валерий Францевич знакомы не были. Сонет ’’написался сам”, притом седьмого ноября 1992 г. Бушман посвятила стихи поэту, а вышло — памяти поэта.
В 1989-1990 г.г. Перелешин писал, что стихов больше не напишет: неоткуда им больше взяться. То ли подломило его ’’московское признание”, то ли просто срок пришел. У меня в архиве лишь одно его стихотворение, датированное девяностым годом. В последней строфе по именам названы те, кого он любил. И кому не посвятил целую книгу.
Долг преемственности велит поставить под этими немногими словами прощания тот псевдоним, который мне подарил Перелешин.

                Ариель (Е. Витковский)





Произведения Валерия Перелешина впервые выходят в России книжным изданием, притом практически в полном объеме. ISBN 978-5-371-00633-2
 

Звено

1

Жизнь у конца - и снова у начала:
Окончен путь поэта-чудака,
Обречена последняя строка
Забвению на празднике развала.

А та душа, что жалобно взывала
О чистоте родного языка,
Скитается, бездомная, пока
Ей очередь родиться не настала.

И нас двоих решительной чертой
Ночь разлучит - жестокой немотой.
Есть, может быть, виденья и приметы,

Но разве ты, намеком или сном
Встревоженный, не устрашишься Леты,
Едва замрет кладбищенский псалом?

2

Едва замрет кладбищенский псалом,
Ты с похорон вернешься, мой Евгений,
Ласкать себя теплом отдохновений
И тешиться словесным ремеслом.

О, если бы и мне взойти тайком
На твой чердак по клавишам ступеней,
Любил бы я твой уголок весенний -
Тебя, жену и сына за столом.

Непрошеный, невидимый, но нежный,
И зависти, и ревности чужой,
За слуховой стоял бы я межой

И, снова в путь пускаясь неизбежный,
Простился бы с негреющим теплом -
Настойчивый, со вскинутым челом.




3

Настойчивый, со вскинутым челом,
Я не застрял в бездумном счастьи этом:
Пытался быть монахом и аскетом,
Подвижником в отрепьи власяном.

Для всех я был угрюмым чужаком,
Пособником пугающим приметам:
Житейское сплетенье тьмы со светом
Казалось мне соблазном и грехом.

Бессильные перебирая четки,
Для разума я воздвигал тюрьму,
Где скопчества унылые решетки

Гонимую подчеркивали тьму.
Теперь, когда борьба отбушевала,
Я поднимусь на гребень перевала.

4

Я поднимусь на гребень перевала,
А дальше - вниз, но в давке городской
Найду ли я нечаянный покой,
Которого пустыня не давала?

Сумятица огромного вокзала,
А на полу - незрячею толпой
Раздавленный, затоптанный левкой:
Судьба цветка моей судьбою стала.

От родины за тридевять земель
Нужны ли мне воспоминанья сердца?
Но издали призыв единоверца

Мне возвратил разлюбленную цель,
И снова я на берегах Байкала:
Ведь там не раз душа моя бывала.

5

Ведь там не раз душа моя бывала:
Забыть ли ей холодную страну,
Неяркую небес голубизну,
Что надо мной когда-то колдовала?

Забыть, забыть! Обмякла, отзевала
Жизнь тусклая, но, отходя ко сну,
Я угадать могу еще одну -
Ближайшую - в долине Сенегала.

Грядущая не будет ни важней,
Ни призрачней теперешней моей.
Жизнь-золушка! Грустя в сиротской доле,

Ты по утрам, платок связав узлом,
Царапины, порезы и мозоли,
И сны несла, и замыслы на слом.






6

И сны несла, и замыслы на слом
Душа моя, и с каждою кончиной
Ее тюрьма ложилась рыхлой глиной -
Оплаканным зачем-то костяком.

Я истлевал, снедаемый песком,
Лобзаемый подземною ундиной.
Так и теперь: благой Первопричиной
Размолото, лишь в облике ином

«Я» оживет - вернувшаяся птица -
И станет петь о страсти и тоске
За прутьями, в искусственном мірке.

Но будет ли повторная темница
Мне, новому, казаться прежним злом?
Так хорошо не помнить о былом!

7

Так хорошо не помнить о былом:
В ином краю, в каком-нибудь вигваме,
Доверчиво тянуться к новой маме
За нежностью, за теплым молоком,

К ней прибегать с улиткой и листком,
Упрямиться и хныкать вечерами
И, овладев негибкими словами,
Заговорить нерусским языком.

В двенадцать лет карабкаться по скалам,
Прислуживать охотникам бывалым
И доедать объедки на пиру.

Потом узнать желаний плотских жала.
Дозволено резвиться на ветру
Кораблику - до нового причала.

8

Кораблику до нового причала
Дано любить крылатую мечту.
Любил и я святую чистоту,
Что помыслы о счастьи исключала.

Мне музыка нездешняя звучала,
Надмирную сулила высоту, -
Когда бы я остался на посту,
Та чистота меня бы увенчала.

Я отступил. Я отдал грубый плуг
За выдумки, за книги, за досуг.
Я изменил пареньям литургии,

Но выплачу долги мои вдвойне,
Когда в моей заплаканной России
Отечество определится мне.






9

Отечество определится мне
Не жребием случайным, а по мере
Раскаянья: тогда к чистейшей вере
Я подойду, к любви и тишине -

И с Господом замкнусь наедине
В подпольи ли, в холодной ли пещере,
Но только бы не отворялись двери
Назад, к людской возне и болтовне!

Я сам прервал сладчайшую беседу
С подателем премудрости - Христом,
Чтоб изнывать в бездействии пустом

И колесить по собственному следу.
Позорный долг я возмещу вполне
В какой-нибудь заброшенной стране.

10

В какой-нибудь заброшенной стране
На стыке гор и пламенной пустыни -
Дай прошагать по зарослям полыни
С колючкою, приставшею к ступне.

Внеси меня на вздыбленной волне
К язычникам, которые поныне
Не ведают о правде и святыне,
О верности ни другу, ни жене.

Да буду я в грядущем воплощеньи
Бестрепетным свидетелем Твоим:
Твоим во всем - и в жизни, и в ученьи,

И за Тебя да буду я гоним
Толпой людей, воинственной и странной
С тамтамами и хрипотой гортанной.

11

С тамтамами и хрипотой гортанной
Я подружусь, хотя и не знаком
Я ни с одним дикарским языком
И слышу в них раскаты речи бранной.

Пришлец и там, но, небесами званный,
Останусь ли случайным пришлецом?
Вздохну ли там, как здесь, перед концом,
Что на земле родной я нежеланный,

Но за морем, назло своей родне,
Избранник мой заплачет обо мне,
О том, что всё могло бы быть иначе,

И проклянет постылую Москву.
А может быть, о том не зная плаче,
Кликун, и там я к Богу воззову?






12

Кликун, и там я к Богу воззову,
Быть научусь послушней и смиренней,
Чтоб эти семь последних воплощений,
Пройдя, как сон, остались наяву.

А дальше - взлет к большому торжеству,
В бессменный день от чехарды явлений,
Чтоб не было для духа отступлений
Во мнимый плен, к земному колдовству.

Но, связанный непоправимой клятвой,
Я в мір вернусь - теперь уж за тобой -
И нарекусь архатом, боддисатвой,

Твоим гуру, учителем, судьбой,
Венцом даров безжалостных венчанный,
Игралищам противник неустанный.

13

Игралищам противник неустанный,
Супружеству - паденью с высоты,
Родительству - нелепице мечты
О вечности, условной и туманной.

Я отниму и якорь твой обманный
И разгромлю причалы и мосты.
Всё потеряв, наполнишь сердце ты
Безличною осмысленной осанной.

Когда же вновь настанет юный день,
Я возведу предызбранного брата
На новую неровную ступень

По лестнице святого Зиккурата -
Ничтожный шаг, но ближе к Божеству -
И снова часть бессмертья изживу.

14

И снова часть бессмертья изживу,
И, снова в мір отосланный, я стану
Показывать недальнюю нирвану
Бездетности, безженности, вдовству.

Моим телам не раз истлеть во рву,
Наперекор гробнице и кургану,
Не раз уйти пророку и шаману
В забвение, в седую трын-траву.

Любимый мой, вольнее и крылатей
Вставай и ты от месива зачатий,
Акростихом, сонетом ключевым,

Травинкою у глыбы пьедестала
Над тем тобой, что снова стал живым!
Жизнь у конца - и снова у начала!






Магистрал

Жизнь у конца - и снова у начала!
Едва замрет кладбищенский псалом,
Настойчивый, со вскинутым челом,
Я поднимусь на гребень перевала.

Ведь там не раз душа моя бывала
И сны несла и замыслы на слом:
Так хорошо не помнить о былом
Кораблику - до нового причала.

Отечество определится мне
В какой-нибудь заброшенной стране
С тамтамами и хрипотой гортанной.

Кликун, и там я к Богу воззову,
Игралищам противник неустанный,
И снова часть бессмертья изживу.

18-20.IX.1972
Переработано 28 и 29.Х.1975










































 



Слева направо – сверху вниз
Ларисса Андерсен
Георгий Гранин
Сергей Петров
Ачаир Алексей
Арсений Несмелов.
Валерий Перелешин
?
?
Юстина Кортузенштерн-Петерец
Ларисса Андерсен

















 

Валерий Перелешин. С 1938 монашеский постриг под именем Герман в Казанско-Богородском монастыре в Харбине. Китай. В 1953 году переселился в Бразилию.

Хранитель Гаагского архива Валерия Перелешина – Ян Пауль Хинрикс (Гаага, 1956) изучал славянские языки и итальянский язык в Лейдене и Софии. Среди его работ: «Отец славистики. Жизнь и творчество Николаса ван Вейка (1880–1941)» (2005; перевод на английский язык «Николас ван Вейк (1880–1941): славист, лингвист, филантроп», 2006), «Лемберг – Львов – Львов» (2008; перевод на украинский язык, 2010), «К.К. Уленбек (1866–1951): лингвист снова в действии» (2009; редактор Инге Гене), «Миф об Одессе» (2011; перевод на украинский язык, 2011; русский перевод 2012 года – пиратское издание), «Ах, Триест...» (2-е полностью переработанное издание 2012 года; редактор Тейс Виерема), «Письмо из Видина» (2-е дополненное издание 2015), «Сеньор Валерио» (2-е изд. 2016; русский перевод 2013), «Рижская точка встречи» (2017), «Софийский экспресс» (2019), «Европейская ночь» (4-е изд. 2019), «Поэзия анклава» (2-е переработанное изд. 2020), «Последний домовладелец» (2020), «Меланхолия жилища» (2023), «Тайна прошлого» (2024), «Бреммерианцы» (2024).               


07.11.2025 04:08