Движение
Расстояние от сейчас до никогда.
Жизнь -
Череда так и не принятых решений.
Жизнь -
Ничего, но что с тобою навсегда.
Жизнь -
Пустота, но приведенная в движение.
Жизнь
Дают даром, но она так дорога.
Жизнь -
Это миг приобретения лишений.
Жизнь -
В бесконечности простое "иногда".
Жизнь -
Пустота, но приведенная в движение.
Жизнь -
Это зло, нам всем несущее блага.
Жизнь -
Лишь отсроченное смерти извещение.
Жизнь -
Повод, чтоб себе в себе нажить врага.
Жизнь -
Пустота, но приведенная в движение.
Но жизнь -
Возможность для непрошеной любви.
И жизнь -
Момент необъяснимого сближения.
Ведь жизнь -
Намек на то, что мы в ней не одни.
Жизнь -
Пустота, но приводимая в движение.
Жизнь -
Это тяжесть от нацепленной брони.
Но жизнь -
И навык, вечно требующий сражений.
Жизнь -
В темноте сплошной далекие огни,
Неумолимая дорога достижений.
И жизнь -
Ничем неутолимая нужда.
Она -
Серьезное излишне развлечение.
Все вокруг нас, так и иначе, - пустота,
А жизнь - лишь та, в которой вызвал ты движение.
Свидетельство о публикации №125110700050
Жизнь как пустота, приведённая в движение
Поэтика внутреннего бытия в современном философском стихе
В представленном тексте мы имеем дело не столько с лирическим стихотворением, сколько с поэтической медитацией — циклом определений, собранных вокруг одного рефрена:
"Жизнь — пустота, но приведённая в движение".
Эта фраза, повторяющаяся как звуковой пульс, превращается в онтологическую формулу, где слово «жизнь» перестаёт быть биологическим или эмоциональным понятием. Оно становится чистой категорией бытия, как в философии Хайдеггера или Камю, — состоянием между «ничто» и «действием».
Жизнь, по мысли автора, не может быть статична: если она не движется, она не существует.
Отсюда вся структура стиха — ритуальная, циклическая, но при этом динамичная.
Композиция: от наблюдения к участию
Каждая строфа представляет собой самостоятельное определение, однако между ними — движение, напоминающее философскую эволюцию сознания.
В первых строках жизнь осмысляется как «расстояние от сейчас до никогда», как инерция и промедление. Это точка отчуждения: человек наблюдает жизнь со стороны.
Постепенно в текст проникают мотивы боли, вины, морали — «жизнь — это зло, нам всем несущее блага». Так поэт переходит от наблюдения к оценке, от факта к суждению.
Но подлинный поворот происходит в строфе:
"Но жизнь —
Возможность для непрошеной любви".
Здесь впервые появляется личное чувство, человечность.
Пустота начинает обретать тепло, движение наполняется смыслом.
Кульминация — в последней строфе, где звучит:
"А жизнь — лишь та, в которой вызвал ты движение".
Это уже не наблюдение и не суждение, а акт воли.
Жизнь оказывается не данным, а созданным — не состоянием, а результатом внутреннего усилия.
Поэтика и стиль
Автор работает с аскетичной речью — минималистической, ритмически строгой, без эпитетов, без украшательств.
Каждая строка — почти философское суждение, но за холодом точности ощущается эмоциональное давление.
Такой подход роднит текст с поэзией Иосифа Бродского — прежде всего с его метафизическими циклами 1970-х, где метафора уступает место логической структуре, а ритм подчинён смыслу.
При этом в языке можно уловить и эхо Цветаевой — прежде всего в лаконизме и интонационной нервности: каждая фраза как удар дыхания, каждая пауза как внутренний отклик.
Форма с постоянным повтором «Жизнь —» создаёт ритуальную интонацию, напоминая религиозный псалом или медитацию.
В этом — родство с поэзией Мандельштама, где повтор превращает фразу в самодовлеющий знак, способный не только описывать, но и производить смысл.
Философские параллели
На уровне идей текст перекликается с экзистенциализмом Камю и Сартра.
Жизнь как «пустота, приведённая в движение» — это камюанская формула «смысла в бессмысленном»: человек существует не вопреки пустоте, а внутри неё, наполняя её движением, действием, любовью.
Это не отрицание, а принятие: согласие на абсурд, которое становится свободой.
Если обратиться к поэтической традиции, то подобный взгляд на бытие можно найти у Рильке — в «Дуинских элегиях»:
«Красота — начало ужаса, которое мы ещё выносим».
У тебя — то же ощущение: жизнь — не добро, не зло, а просто движение, в котором и боль, и смысл сливаются в одно.
Интонация и ритм
Ритм стихотворения строится на внутреннем пульсе, где каждая строфа — вдох и выдох.
Тире после слова «Жизнь» задаёт паузу, заставляющую читателя мысленно дополнять смысл.
Эта пауза — момент осознания, короткий отрезок между мыслью и произнесением, между жизнью и смертью.
Таким образом, сам синтаксис становится метафорой движения, а пустота между строк — тем пространством, где жизнь и происходит.
Финал как разрешение
Последняя строфа — философская и эмоциональная точка:
"Всё вокруг нас, так и иначе, — пустота,
А жизнь — лишь та, в которой вызвал ты движение".
Здесь автор выходит за пределы наблюдения.
Это антитезис нигилизму: пусть всё — пустота, но в ней возможен поступок, жест, импульс.
Жизнь становится самосозиданием, актом внутреннего вызова.
Это позиция не отчаяния, а ответственности.
Заключение
Этот текст — редкий пример современной философской поэзии, где эмоциональность удерживается строгой мыслью.
Он не стремится утешать — напротив, он разворачивает сознание к пустоте и заставляет взглянуть в неё, чтобы увидеть собственное движение.
Это стихотворение не о жизни, а о самом акте жить,
о том, что, как писал Бродский,
«движение — единственная форма времени,
а время — единственная форма свободы».
Роман Боксбергер 07.11.2025 00:31 Заявить о нарушении