Эхо баварских холмов Басня о потерянном компасе

В баварской глуши, меж Альпийских вершин,
Где эхо легенд еще долго звучит,
В долине зеленой, где ропот долин,
Жил путник один, чей компас молчит.


Звали его Ганс, он был родом отсюда,
Но мир повидал, и дороги манили,
И вот, возвратясь, позабыл он приюты,
И тропы родные вдруг стали чужими.


Он вышел из дома, с котомкой простой,
Чтоб в горы подняться, вдохнуть свежий воздух,
Искать те ответы, что скрыты листвой,
И чувства развеять, что мучили розно.


В руках его компас, старинный прибор,
Что дедом был отдан, как верный советчик,
Он должен был Ганса вести сквозь простор,
Но стрелка застыла, как будто насмешник.


"Что ж ты замолк, друг?" – он тихо спросил,
Крутил и вертел, но тщетно старался,
Компас молчал, словно камень остыл,
И Ганс в одиночестве вдруг потерялся.


Солнце палило, а тени росли,
Лес становился темнее и гуще,
И мысли в мозгу, как вороны, вились,
Страх заползал, словно змей, в его душу.


Он вспомнил рассказы про духов лесных,
Про ведьм и про гномов, что в шахтах живут,
Про тропы, что ведут в мир теней и снов,
И дрожь пробежала, как будто от пут.


"Не время бояться!" – он сам себе крикнул,
И дальше пошел, наугад, без дороги,
Надеясь на случай, что выведет в люди,
Из этой глуши, из лесной берлоги.


Он шел через чащу, сквозь бурелом,
Колени дрожали, и пот лился градом,
Закат догорал, и сгущался вдруг мрак,
И лес становился все более враждебным.


И вдруг, сквозь деревья, увидел он свет,
Мерцающий слабо, как искра надежды,
Пошел на него, сквозь тьму много лет,
И вышел на поляну, где пели медведи.


А там, у костра, сидела старуха,
В плаще из травы и с посохом в руке,
Вокруг нее танцевали холуи,
Искры летели, как звезды во мраке.


Ганс оробел, но назад не ушел,
Он был слишком вымотан, чтоб убегать,
И к ней подошел, и низко поклонился,
"Позвольте, бабушка, у вас обогреться".


Старуха взглянула на него с усмешкой,
И голосом хриплым сказала: "Садись,
Но помни, путник, здесь все непросто,
За все нужно платить, ты не позабудь".


Ганс сел у огня, и тепло разошлось,
По жилам его, как весенний поток,
И он рассказал, как в лесу потерялся,
И как компас сломался, и выйти не смог.


Старуха молчала, и в пламени глаз,
Виднелся огонь, как дикая лава,
Потом она встала и взяла компас,
И что-то шептала, над ним колдовала.


И вдруг стрелка дрогнула, и ожила,
И указала на север, уверенно, точно,
"Вот твой компас, путник, он снова слуга,
Но помни, что плата за помощь велика".


"Что нужно тебе?" – спросил ее Ганс,
Он был готов отдать все, что угодно,
Лишь бы выбраться целым из этих мест,
И больше не плутать в чаще темной.


"Мне нужно немного, всего лишь одно,
Забудь все, что видел, забудь эту ночь,
Забудь эту встречу, забудь этот дом,
И больше сюда не вздумай прийти".


Ганс согласился, и компас забрал,
И пошел на север, как стрелка велела,
И скоро он вышел из леса, уставший,
Но цел и невредим, и с компасом целым.


Он вернулся домой, но в сердце закралась,
Тоска по той ночи, по той колдунье,
По танцам у костра, по свету луны,
И он понял, что что-то забыл, но что именно?


И начал он жить, как и жил он всегда,
Работал, любил, и детей воспитал,
Но странное чувство его не покидало,
Что что-то он важное в жизни терял.


Однажды, гуляя по лесу весной,
Он вышел на ту же поляну случайно,
Но там не было костра, и не было ведьмы,
Лишь пели птицы, и пахло цветами.


И вдруг он увидел на старом пне,
Компас знакомый, тот самый, сломанный,
Он взял его в руки, и вспомнил вдруг все,
И вспомнил старуху, и ночь колдовскую.


И понял он, что плата за помощь,
Была не в забвении, а в потере себя,
Он забыл ту часть своей души,
Что тянулась к тайне, к свободе, к огню.


И Ганс загрустил, и заплакал навзрыд,
Потерянной части себя, позабытой,
И понял он, что компас не главное,
Главное – верить себе и своим чувствам.


С тех пор он стал жить по-другому совсем,
Прислушиваться к сердцу, а не к компасу,
Искать свою правду, свою дорогу,
И помнить ту ночь, и ту старую ведьму.


И часто он ходит в тот лес, на поляну,
И ждет, что она снова ему явится,
Но ведьма не приходит, и костер не горит,
Лишь эхо баварских холмов ему вторит.