Если бы смерть была поэтом

Если бы смерть была поэтом, её стихи рождались бы в тишине, где каждый звук — лишь отголосок уходящего мира. Она не искала бы ярких красок: её палитра — оттенки сумерек, полутона угасания, блики на поверхности замёрзшего озера.

Её строки сплетены из метафор, холодных и пронзительных, как дыхание зимы:

-жизнь — свеча, чей воск медленно стекает в чашу времени, оставляя на краях неровные наплывы воспоминаний;

-память — гербарий из высохших мгновений, бережно вложенный между страниц бытия, где каждый лист — застывший вздох;

-дыхание — нить, которую пряха-судьба наматывает на веретено из лунного света, пока не оборвётся последний виток;

-сон — маленькая смерть, примеряющая на нас плащ бессмертия, слишком большой для хрупкого человеческого плеча;

-улыбка — искра, тщетно пытающаяся согреться в ледяном сквозняке забвения;

-сердцебиение — метроном, отсчитывающий такты уходящей симфонии, пока не стихнет последний удар.

Её эпитеты — как острые кристаллы, вырастающие в тишине:

безмолвная поступь часов, стирающая следы на песке мгновений;

хрустальная хрупкость мига, готового рассыпаться от малейшего прикосновения;

бархатная тьма воспоминаний, мягко обволакивающая ушедшие имена;

серебряная пыль столетий, оседающая на страницах недописанных историй;

блёклый отблеск былого, едва различимый сквозь пелену лет.

Она пишет не словами, а паутинками теней, не строфами, а промежутками между ударами сердца. Её поэзия — это шёпот остывающих звёзд, это отпечаток пальца на запотевшем стекле мироздания, это тишина, наполненная невысказанными признаниями и незавершёнными фразами.

В её стихах нет надежды — лишь ясность. Нет утешения — лишь истина. Каждая строка — как последний взгляд, обращённый вглубь себя, как прощальный жест, застывший в воздухе. «Время — река, в которой тонут отражения былого», — могла бы она написать, и в этой фразе уместилась бы вся человеческая судьба.

Если бы смерть читала свои стихи, голос её звучал бы как шорох опавших листьев, как скрип дверных петель на ветру, как далёкий звон колокола, доносящийся из-за горизонта. Она не ждёт аплодисментов — лишь внимательных слушателей, способных различить в её словах не угрозу, а откровение: что каждая строка — это миг, ставший словом, а каждое слово — шрам, оставшийся на пороге вечности.