На пепле угаснувших дней

На эстакаде солнце
Заглохло и встало как пень.
Последний лучик прольется
В последний беспамятный день.

Вне нашей мольбы и печали
Жасмину дано увять.
Если паром отчалил,
С него ничего не взять.

Лиственный хаос укупный
Правдивей стабильной мольбы,
Когда вид околотрупный
Свербит на потеху толпы.

Конгломерантность счастья
Дает нам в займы одну треть
Надежды на святость причастья,
Которое сулит Смерть.

Представь, бесконечность открыта,
Тобою оформлен патент,
Тогда у какого корыта
Останется твой пациент?

В сущности, в баррикадах
Нет ни протеста, ни воли
Встать с театральностью в Каннах,
Мозги утопив в аперолях.

Ведь все, что зовем мы близким,
Все, что зовем чужим,
В конце в завещательном списке
Составит единый режим -

Подъем, умывание, плесень
На потолке за стеной.
Сотни мной выжженных песен
Сблизят меня с тобой.

Тяга к тревоге души
Неизгладимо вечна.
Но как за тобой не спеши -
С годами все боле млечна.

Чтоб встретить тебя в недрах Ада,
Я должен купить meet and greet.
Допита вода, но помада
В ночь горлышко золотит.

Источник святой так годами
В пыли, как лишь мой монолит,
Стоит на столе. Садами
Из дёгтя растут пики плит.

В штиль, и в жар, и в метель
Брожу безутешно средь них.
Не в том ли секретная цель
Существования их?

Быть может, того ты хотела,
Когда улетучилась прочь,
Чтоб желтое мое тело
Себя превратило в ночь.

И, полное нитями звезд,
С асперами чтоб срослось,
Явив абсурдности пост,
И в вечности пролилось.

Среди озадаченных метель
Непобедимый пожар,
Надолго ли обессмертил
То, что не удержал?

Века длиннее страдание.
Мое ничем не новей.
Нам не дано строить здание
На пепле угаснувших дней.