Поэзия как дождь из облака онтология слова в стиха

«Слово – это облако, из него идёт дождь, / если не идёт снег». Эта начальная строка становится не просто метафорой, а целой поэтической онтологией, ключом к пониманию всего творчества Светланы Крюковой. Поэзия здесь — не искусство, не ремесло, а фундаментальный способ бытия слова в мире, где язык обретает статус природной стихии. Слово до слов — вот парадоксальная точка отсчёта. «Слов ещё не было, / а поэзия / уже светилась по краям облаков…». Это состояние первозданной, дословесной реальности, где смыслы передаются напрямую — через «ястребиные повадки чаек», через полуденную жару, через голос муэдзина. Поэт оказывается не творцом, а проводником, тем, кто способен уловить эту изначальную поэзию мира до её оформления в слова. Верлибры становятся «верблюдами», бредущими через «неисчерпаемую пустыню» — образ тотального творческого усилия, духовного странствия по пустыне современности. А «жаркий ветер между строк» — это то невыразимое, что остаётся за текстом, его дыхание, его аура. Крюкова мастерски показывает относительность восприятия — как одно лишь изменение тона способно преобразить реальность: «красный конь становится серым в яблоках». Это не игра воображения, а демонстрация того, что мир не имеет фиксированных свойств — он возникает в акте взаимодействия с воспринимающим сознанием. Поэт здесь — не описывающий, а со-творец реальности. Но за этой магией слова скрывается и трагедия. «Солнце погасло, / нас давно уже нет» — это голос экзистенциального одиночества, осознания бренности перед лицом космоса. «Песчинка!» — обращение к утешающему, которое лишь подчёркивает масштаб одиночества. Тема отчуждения достигает космических масштабов: «Назовёшь планету домом и тоскуешь вдалеке». Человек оказывается чужаком даже в собственном доме, даже на собственной планете. «Мраморный шум прибоя тонет в мучительном сне» — прекрасное становится невыносимым, когда смотришь на мир «извне», из позиции экзистенциального наблюдателя. Но поэзия Крюковой — это не только диагностика, но и терапия. «После солнца дождь и так хорошо… / Что было пустым – полно» — это формула принятия, нахождения полноты даже в утрате. Память оказывается сильнее забвения: «и даже то, чего не говорил, помню». Любовь у Крюковой всегда имеет измерение космическое. «Мы с тобой два камня на берегу океана» — встреча двух людей уподобляется геологическому событию. А «крупнозернистого неба створоженный ветер» — это та самая «квантовая поэтика», где научные термины становятся языком для описания духовных состояний. Преодоление одиночества описывается как физическое откровение: «…вдруг закончилось одиночество. / Внове и чистый свет, и мягкое веянье». Это не эмоциональное состояние, а изменение самой ткани реальности, где даже дыхание становится «до боли, осыпающейся боли». Творчество понимается как алхимическое преображение: «Так рыба становится птицей… / Так птица становится песней». Поэт — это тот, кто способен проводить эти превращения, быть проводником между мирами. А «родной язык» оказывается не человеческим наречием, а тем, на котором «каждый цветок говорит с тобой». Но самая глубокая алхимия — это превращение боли в красоту: «Всё превращается в бабочек». Этот рефрен становится заклинанием, магической формулой, способной трансформировать самую глубокую боль. Финальные стихотворения цикла выводят нас на уровень метафизических обобщений. «Ангелами становимся спустя миллионы лет, / когда боли давно уже нет» — это не религиозный тезис, а поэтическое прозрение о том, что наша сущность раскрывается только по прошествии времени, когда утихает шум сиюминутного. «Я — памятник себе» — эта строчка переосмысливает пушкинскую традицию. Если Пушкин ставил себе «нерукотворный» памятник, то героиня Крюковой становится памятником самой себе — одновременно и скульптором, и мрамором, и ветром, что этот мрамор обтачивает.
Что же такое слово в поэтической вселенной Светланы Крюковой? Это действительно облако — непостоянное, изменчивое, не принадлежащее никому. Но из этого облака идёт дождь — то есть рождается конкретный смысл, орошающий почву понимания. А если не дождь, то снег — иная кристаллическая форма того же смысла, холодная, прекрасная, покрывающая мир чистым листом. Поэзия здесь — это не то, что создаётся, а то, что уже есть в мире, что «светится по краям облаков». Задача поэта — не сочинить, а распознать эту изначальную поэзию и дать ей пролиться дождём или выпасть снегом — теми словами, которые станут мостом между изначальным молчанием мира и человеческим пониманием. В этом — главное открытие Крюковой: поэзия есть фундаментальное свойство реальности, а человек — лишь тот, через кого это свойство проявляется. Мы не творцы, а свидетели — и в этом наше скромное, но великое предназначение.
Евгений Наврин