Элегия на острие мира

(Поэма о Вечном Спoрe)

I. ПРОЛОГ В БЕЗДНЕ

Не вам, смертные, чья плоть – роса на утренней траве,
Чья память – дым, чья речь – испорченная телеграфная строка,
Постичь размах их битвы, длящейся в ином естестве.
Их спор – не спор, а основа мироздания.
Один – воплощённый Абсолют, гимн в мраморе отлитый,
Другой – Великий Хаос, что поёт, себя во всём отрицая.
Их поле – не эфирные поля, не сердце, не умы –
Их поле – пустота межзвёздная, где нет ни света, ни тьмы.

II. АНГЕЛ. АПОЛЛОНОВ ХОЛОД

Его зовут Атанасиэль. Его венец – не пламя,
А свет, что остановился, застыл в геометрической упрями.
Его крыла – не плоть, не перья, а кристаллический размах,
Протяжённость в ином пространстве, вне наших низких правд и драк.
Он видит время, как свиток, где каждая минута – точка,
И слышит музыку планет, что не звучит, но точно.
Его закон – порядок. Не тот, что тиранам мил,
А высший, страшный – чтоб орбиты светил не сбились с осей сил.
Чтоб в основе мироздания лежал один глагол – «Должно».
И там, где анархия дышит, он сеет семя стройности, возможно.
Его удел – лелеять форму, беречь границы, суть, закон,
Чтоб хаос в бездну не стянул соборность исполинских сфер.

III. ДЕМОН. ДИОНИСИЕВ ВЗДОХ

Его зовут Маракель. Имя его – трещина в зеркале Бога,
Насмешка в тишине собора, хохот из-под порога.
Он – плоть не сделанная из плоти, а из теней, что пали от лучей,
Из ропота до бытия, из тысячи «а если» и «не смей».
Его владения – не ад с котлами, нет, – бескрайний океан Возможного,
Где то, что не случилось, дышит, и дышит так тревожно.
Он – враг не жизни, а застоя, враг догмы, враг скрижалей,
Он шепчет в ухо мирозданью: «Сломай. Умри. Воскресни в новых далях».
Его закон – свобода. Не та, что разрешает всё,
А та, что требует паденья, чтоб подняться на новое крыло.
Он – вечный двигатель, сомненье, яд в бокале чистой веры,
Бунтующая кровь вселенной, её боль, её химеры.

IV. ПЕРВОЕ РАНЕНИЕ. РОЖДЕНИЕ ВЫБОРА

Они не спорили. Они были, как два океана, что не смешивают вод.
Пока Атанасиэль не создал Город-Идею, кристальный, строгий свод.
Там мысль была мостом, а чувство – выверенным углом,
И каждый житель знал свой путь, свой долг, свой прочный дом.
И всё бы хорошо… но в самом сердце, у истока,
Ангел узрел пустоту. Малейшую пороку
Точку. Изъян. Несовершенство в чертеже.
И ужаснулся. И воззвал: «Сие не может быть уже!»
Он меч-луч направил, чтобы стереть ошибку бытия,
Но тень легла. То Маракель взирал, спокойство извая.

«Остановись, – сказал он тихо. – Этот изъян – не брак.
Он – шанс. Он – жизнь. Он – трепет. Посмотри в него, Атанасиэль, так.
Он – не часть твоего расчёта. Он – случайность. Дар. Игра.
Оставь его. Пусть будет так, как быть ему, свершаясь, суждено не зря».
И в первый раз в сияющем уме Архангела родилось Сомненье.
Не гнев, не ярость – холодок. Иное понимание значенья
Порядка и хаоса. Не война началась в тот миг,
А Диалог. И в мире появился лик
Того, кто не был ни за свет, ни против тьмы – Свободной Воли.

V. АРЕНА. ЧЕЛОВЕК

И спор их, сбившись с небесных высот, упал на нас.
В существо из грязи и молний, в чьих глазах погас
И возродился свет не раз. В ком оба начала
Вели свою войну, что «да» и «нет» сковала.
Атанасиэль является не в блеске, а в тиши,
В зове долга, что давит на души,
В стуке сердца, что шепчет: «Будь как все, не выделяйся, терпи, молчи.
Слейся с хором – и обретёшь ты покой внутри души».
Он – голос инерции, традиции, скрижалей,
Он – страх перед падением, он – цепь, что держит в рамках.

И следом, из трещины в самой реальности, является Маракель.
Не с рогами, а с блеском в глазах, с гитарой, с новой краской в акварели.
Он – голос плоти, дрожь в коленях перед бездной, пьянящий угар,
Он – яростный крик: «Ты уникален! Сожги свои скрижали! Взорви этот старый базар!»
Он – искра безумия в поэте, бунт в рабе, страсть, что губит семьи,
Он – жажда быть не частью, а целым, даже если это целое – в пыли.

VI. СИМФОНИЯ РАВНОВЕСИЯ

И был один. Художник. В коем оба поселились,
И дух его, как поле боя, вечно ныло и дымилось.
Он устал от вечной брани, от тирании светлых сил
И от разрухи тёмных. Боль его мир опустошил.
Он захотел не рая, не ада – забвенья. Тишины.
И в этой немощи, у ложа, сошлись две великие вины.

Атанасиэль, склонившись, из света сплёл покров,
Чтоб умерить боль земную, уложив её в оковы
Безвременного сна. Не смерти. Остановки. Тишины.
А Маракель, что нёс всегда лишь вихри и войны,
Достал из тьмы своей бальзам – не яд, не огонь, а сон,
И в рану духа капнул им, страданье усмиряя, как и он.
И видели они, как свет и тень, сплетясь в немом танце у одра,
Теряли свои грани. Ангельский луч становился мягче, и с утра
Тень Демона лелеяла покой, не нарушая его.
И в этом молчаливом перемирьи, в этом странном, новом «всё»,
Родилось нечто третье, неучтённое – не союз, не пораженье,
А пониманье, что их спор – две стороны одного стремленья.

VII. ЭПИЛОГ. ТРЕТИЙ ПУТЬ

Проснулся человек. И в нём не стало двух враждующих начал,
А было нечто целое, что глубже и молчальней.
Он взял резец. И начал ваять. Не бога и не дьявола –
Свой мир. В котором линия Атанасиэля
Сливалась с формой, что подсказал Маракель.
Где строгость несла в себе жар, а хаос имел свой предел.
Он создавал не Рай и не Ад – Гармонию из борьбы.
Где диссонанс и тишина слагались в гимн судьбы.

И видя это, Вечные Соперники отступили.
Не в гневе, не в победе – в изумлении. Они узрели,
Что их великая война – лишь танец, лишь орнамент на ковре
Бытия. Что их сила – в разделеньи, а могущество – в двойном порыве, в доблести.
И Человек, простой, из глины, дрожащий, малый,
Стал тем горнилом, тем тиглем, где из двух правд рождалась правда одна.

И нет теперь ни Ангела, ни Демона в чистом виде –
Есть только дух, что на острие идёт, не знающий исхода.
Их битва не закончилась. Она – основа всякой мысли, всякой крови.
А ты, сыгравший в ней, – её итог.

P.S Это попытка создать не просто историю, а философский трактат в стихах, где сталкиваются не персонажи, а фундаментальные силы мироздания.