Эмпатико

Неиствует буран над южным горным склоном,
Во мрак беззвёздной ночи снежинки унося.
Вторые сутки сплошь, застигнуты циклоном,
Снуют в потёмках волки, ненастье понося.

Простёрлась вдаль тайга на сотни километров;
Теснённый белым пленом, стоит угрюмо лес.
Согнувшись до земли, под гнётом злого ветра,
Бредёт охотник старый с ружьём наперевес.

Два дня назад он шёл за раненным маралом.
Как следопыт бывалый, настигнул свою цель.
Но бросил свой трофей за первым перевалом
И курс держал без ноши протагонист досель.

Оставив тяжкий груз восьмипудовой туши,
Теперь одни лишь сани он принял на буксир;
Неспешно тянет вдаль по снегу волокуши,
Исследует окрестность, чтоб взять ориентир.

Полозьев слышен скрип, сугробы по колено:
В метель непроходима безмолвная тайга.
Густеет в жилах кровь, как после криогена,
А путь совсем не близкий ко свету очага.

Деревья ветер гнёт, но стержень не сломает –
Бестрепетный характер в душе у старика.
Сломаться и пропасть настрой не позволяет,
Сжимается лишь твёрже в кулак его рука.

А где-то там, вдали, за белой кромкой леса,
На берегу озёрном, среди степенных гор,
Пристанище лежит кочевников – телесов,
Где ход текущей жизни размерен и нескор.

Нетронутый родник природы первозданной:
Полоской растянулось до горизонта вдоль;
Заснеженная гладь метелью беспрестанной.
То озеро зовётся у местных – Алтын-Кёль.

Лежит среди хребтов, как будто в колыбели,
Окружено покровом скалистых берегов;
Как стражи здесь растут разлапистые ели,
Неся исправно вахту от натиска врагов.

Посёлок крепко спит в берестяных лачугах.
И смолкла шебутная под вечер ребятня.
А шкурки, что «на ять» сидели на зверюгах,
Прекрасно греют пятки у жаркого огня.

Той ночью лишь в одном аиле всё судачат:
Там матери перечит строптивый оголец;
Малышка, пять годков, под одеялом плачет:
С охоты в срок вернуться ей обещал отец.

В то время как сынку чинила мать разносы,
Сестра подсела к брату и била кулачком:
Отправиться решил мальчонка сопленосый
На поиски кормильца наутро бодрячком.

Печаль «оленьих» глаз мальчишку убедила, –
На руки взял сестрёнку и трепетно обнял.
Убрал с пунцовых щек слезинки крокодила,
«Сидеть на месте ровно» – он ей пообещал.

Ни слёзные мольбы, ни нотки грубой брани, –
Лишь детские ладошки сломили бунтаря.
Как груз с души упал у бдительной мамани:
Ведь дури у подростка хватает почём зря.

Расстроен и смущён седого старца отпрыск ,
Готовился с рассветом седлать он лошадей.
Но горестный исход сулил ему тот поиск –
Чем матери родимой он сделал бы больней.

Добычей стал старик стихии непреклонной,
Карге костлявой в сети невольно угодил,
А может быть, приют нашел себе укромный
И с благодатью духов он ждет прилива сил?

Скребётся по душе когтями неизвестность,
Но теплится надежда, как в саже уголёк.
Минуты и часы проваливаются в вечность,
Всё ближе приближая неотвратимый рок.

Безмолвие царит, скользят по стенам тени.
Сидит, приникнув, дочка у маминых ланит.
Чеканит старший сын походку на измене,
А средний беспокойно печаль в себе таит.

Сейчас им невдомёк, но что-то происходит.
Рассеялись все тучи, проглянул диск луны.
И звонкий лай собак на весь аул нисходит –
Повыскочили люди, забыв надеть штаны!

Копытом роя снег, с тревогой ропщут кони,
Как от незримой силы хотят пуститься в бег.
Испытанный судьбой в тяжёлом марафоне,
На ки;пенном пригорке чернеет человек...


Глава первая. Золотое озеро.

Пестрит калейдоскоп несвязных сновидений;
Расходится по венам расплавленная сталь;
Дурман целебных трав и лёд прикосновений;
Улыбки домочадцев сквозь вязкую печаль.

Четвёртый кряду день не сходит лихорадка.
Сражается с недугом бедовый пилигрим.
Зелейникам его пришлось совсем несладко –
Пригляд в четыре глаза ему необходим.
 
На долю их пришлось большое испытанье,
Но рядышком сидели родные на скамье.
Чуть хриплые глотки надрывного дыханья
Бестяготно взывали к участливой семье.

Поддержка и покой больного окружают,
Стихии вероломной сошёл мертвенный след.
На присной стороне и стены помогают –
Хранит от всех ненастий счастливый амулет.

Отпоен был с душой ромашкой, девясилом
И на; ноги поднялся болезный старичок.
С пристрастием того таможня допросила –
А уж она, на редкость, остра на язычок:

«Как мог ты, изувер, мучитель малохольный,
В преддверии бурана на промысел идти?!
Скитаешься в лесах, как ветер своевольный, –
Мне в чаяньях бессонных покоя не найти!

И старший спиногрыз мне вымотал все нервы,
На помощь собирался беспечный охламон.
Всю душу мне извёл, растратил все резервы, –
Хоть закрывай поганца с баранами в загон!

Тебе ж всё подавай под сенью кедров земли,
Куда б и ворон в жизни костей не заносил.
На старости хоть лет моленьям моим внемли –
Растить троих детишек одной не хватит сил».

Присела Армангуль, прильнув к нему устало,
По лысенькой макушке погладила рукой,
И больше муженька бранить она не стала,
Заплакала тихонько: «Ведь главное – живой!»

Страдает каждый раз сердечко домовницы,
Когда её дражайший отправится в поход.
Но если отобрать небесный свод у птицы,
То будет всех несчастней та птица-пешеход.

Так и скиталец наш – дитя хмельное леса,
Что воздухом тягучим, как «Sherry», одержим.
Из чащи за портки не вытащишь балбеса –
В своём упрямстве рьяном старик непобедим.

Так в чём же для него голубушка повинна,
Раз нервы благоверной супруг не бережёт?
Ведь есть ещё одна, не меньшая, причина,
Что путника всестрастно на выселки несёт:

Все знали, что настал период крутоломный –
В лесах ближайших дичи упал ассортимент.
Встал выбор: иль вести хозяйство экономно,
Иль девственные земли осваивать в момент.

Все дальше разошлись охотничьи тропинки –
Ведь промышлять охотой – хороший вариант.
Кто «кучеряво» жил – мог завести скотинки,
Потом наладить бартер на прочий провиант.

Но это полбеды; вот дальше б жить без бяки
На землях благодатных, но сколько не довлей...
Нахрапом принеслись джунгарские баскаки,
Ясаком всех покрыли в полсотни соболей.

И каждый год с весной приходят лихоимцы,
Обкрадывают нагло бесхитростный народ,
И есть у них в тылу отдельные «любимцы»,
Кто кляузников бремя бесславное несёт…

Изводит бедолаг стяжательство пушниной:
Один с тропы собьется и сгинет втихаря,
Другой засядет в топь, а третий, буратино –
При встрече с косолапым врезает дубаря.

Но дедушка Раиль в лесничестве бывалый –
При встрече он медведя руками разорвёт,
И первенец его, хоть малость запоздалый,
В смекалке и отваге пример с него берёт.

Пятнадцати годков лишь от роду парнишка,
Но духом он и телом силён, как аксакал.
С пелёнок сорванец, набив себе все шишки,
Как опытный наездник на жеребце скакал.

Средь лучников нигде Айдару нету равных –
Прицелившись, он белке в зеницу попадёт.
Одним из самых был учеников исправных,
И выход в передрягах любых юнец найдёт.

Второй из сыновей был парень трусоватый,
И по кабаньим тропам он с батей не ходил,
Рассеянный слегка, и малость полноватый,
Зато в ремёслах разных первее многих был.

В свои двенадцать лет он в кузнице трудился,
Был чутким подмастерьем, ловил всё на лету.
Работу он любил, быть мастером стремился,
Чтоб в будущем исполнить заветную мечту:

Жангир пытался стать ножовщиком умелым –
Он с детства рукоятки из кедра вырезал.
И раз уж не судьба охотником быть смелым,
Другими бы путями он людям помогал.
 
Малышка же была для всех родных утехой,
Не по годам смышлёна и ласкова ко всем,
Но дом не заполнял ручей звенящий смеха –
В обет четы бесчадной был голос ее нем...
               
Так, до преклонных лет, супружеская пара
Мальвою безнадёжно разжиться не могла.
И, к чёрту на рога, пошли к шаманке старой:
Блаженная старушка отшельницей жила.

Преподнесли дары, дитя послать просили,
Безропотно готовясь последнее отдать.
В миру ходила весть о чудотворной силе:
Могла шаманка хвори любые исцелять.

К ним вышла на порог почтенная ведунья –
В тот вечер поджидала заранее гостей.
На шапке меховой виднелась морда кунья:
Злых духов отгоняла, и мнительных людей.

Но всё же, несмотря на облик несуразный,
Глаза её струились приветливым теплом,
А цвет ее зениц причудливо был разный –
Горел графитом левый, а правый – янтарём.

Прознав про их печаль, в ответ она кивнула –
Сама, судьбе на милость, не обрела семью.
На ухо Армангуль лишь пару слов шепнула
И скромно проводила в хибарку их свою.

Оставшись на ночлег, давались гости диву:
Шаманские фитюльки внушали интерес.
Готовый мастер-класс по этно-креативу –
Как будто здесь ютился завзятый мракобес.

А следующий день был суще благолепный:
Даяния пустились на жертвенный огонь,
Окутал белый дым апартамент вертепный,
Взяла ведунья чашку в костлявую ладонь.

Кружась вокруг костра, на ней она гадала –
Готовы ли «лишенцы» к желанной суете.
Подбросила – и та вверх донышком упала,
Благоволя тем самым не тлеющей мечте.

А пламя разошлось, и искры вверх летели,
Старуха распласталась на земляном полу.
Недвижно сквозь огонь глаза её смотрели,
А плоть собой являла гранитную скалу.

Дух леса вдруг сошёл на старческие мощи,
Вселился в её тело, как в глиняный сосуд.
С марионеткой враз и управляться проще,
А с бабою упрямой ужиться – тяжкий труд.

Поведал древний дух, вещая громогласно,
Что ждет героев наших чудесная судьба:
«Родится у вас дочь, как иволга прекрасна
И будет в моём царстве послушная раба.

Рассыпятся росой жемчужной ее слёзы,
Уста ее сравнятся с багряным лепестком,
Взовьются выше звёзд чарующие грёзы,
Дыханье обратится весенним ветерком».

Супруги, между тем, ротки пораскрывали:
Не каждый день услышишь такие чудеса,
Пророческим словам рачительно внимали,
Ликуя, что светлеет в их жизни полоса.

Оракул продолжал вещать красноречиво,
Метафорами сыпя на страждущих гостей.
Он, словно книгу душ, читал неторопливо,
События предвидя последующих дней:

«И этот тяжкий крест несли вы не случайно -
Он свыше знаменован спасительной ценой.
То промысел богов, укрытый вечной тайной...
Но все ваши надежды окупятся с лихвой.

Три хрупких лепестка, три молодых побега,
Которые позволят отведать жизни вкус,
Произведёт на свет в местах родного брега
Закостеневших чресел неистовый союз.

Дарую сыновей – мальчишек двух отважных,
Опорой станут верной на склоне ваших лет.
С открытою душой и в меру бесшабашных,
Чтоб людям приносили благих деяний свет.

А младшее дитя – то дух бессмертный леса,
Что видит оба мира, ступает здесь и там.
И то, что для других – лишь скрытая завеса,
Откроется младенцу, которого вам дам.

Но девочка, пока векует в царстве бренном,
О знаниях неявных не сможет рассказать.
А значит на неё, с младых ногтей до тлена,
Сакрального молчанья наложена печать.

Ценя с ней всякий миг, вы доченьку балуйте,
Пока со мной не канет в бескрайние луга.
Веленьем высших сил вы имя ей даруйте –
"Несущая свет людям", длань духов Ламига».

И вот оракул стих – пророчество свершилось.
С тех пор минули годы, бежали день за днём.
С глазами двух стихий малышка появилась:
Один блестел графитом, другой же янтарём...
               
Вокруг – дыханье трав; она, будто сам ветер,
Пушинкой невесомой, летит через туман.
Здесь плещутся шмели в росе на первоцвете,
А где-то за полями звенит ручьём варган.

Там льются трели птиц и шепчутся деревья,
Струятся иглы света сквозь листьев кружева.
В тени могучих крон, где сплетены коренья,
Душа её – как вечность – свободна и жива.

Вот как далёкий гром позвал знакомый голос –
В момент к ней потянулась цветущая лоза,
Вдоль тела обвилась, как изумрудный полоз,
Малышка враз раскрыла бездонные глаза.

Трещат в костре дрова. Похлёбка закипает.
Морозный, свежий воздух ворвался со двора.
Ребячий звонкий гам всё громче нарастает:
«Ну что, проснулась, соня? Давно уже пора!»

Нарушив тишину взрывным и лёгким смехом,
В аил ввалились двое: Айдар, за ним Жангир.
На каждом – малахай, обшитый лисьим мехом,
Слегка побитый молью до перманентных дыр.

Два брата морщат нос в шутливой перепалке,
И ржут, как будто кони, сметая снег со щёк.
«Восьмеркой» намотав на край рогатой палки,
Айдар повесил снасти на костяной крючок.

С налимом торбу снял, чуть ниже наклонился,
В корзинку перебросив свой утренний улов.
«Куда опять летишь?» – к малой он обратился.
Он знал, что снится крохе, и безо всяких слов.

На брата кинув взгляд, сестрёнка улыбнулась,
Глазёнки продирая спросонья кулачком.
С настила спрыгнув вниз, изящно потянулась,
К Айдару подбежала, обняв его молчком.

Их матушка в котле все корешки сварила –
С рассвета дягиль с репой плясали в кипятке.
В корзинку заглянув, участливо спросила:
«Смотрю я, вы сегодня пришли не налегке?»

«У берега налим сам рвётся в морды, э;не!» –
Айдар расправил плечи и горделиво встал.
В сторонке ахнул дед – сковала боль колени,
Суставы он больные настойкой растирал.

«Какой улов, сынок, – уха будет добротной!
Кормильцы удалые на смену нам растут.
Умелых хватит рук для жизни беззаботной,
Обилие с достатком пускай же к нам придут».

С наваристой ухой, да с добрым настроеньем
В беседах и заботах промчался целый день.
Айдар колчан чинил, Жангир же с упоеньем
Сплести пытался ту;ес, но вышло набекрень.

А мать в кадушке впрок всю рыбу засолила –
Не пропадать же даром такому-то добру!
Малышка свой браслет из ниток завершила.
Раиль травил же байки на нарах ввечеру;.

Уже взошла луна, как будто жемчуг в чаше,
И звёзды, белой солью рассыпались во мгле,
Мерцают серебром на чёрном пологаше.
Протяжно воют волки средь сосен на скале.

Царит ночной покой и дремлют домочадцы,
Лишь старенький охотник у очага не спит.
«Хотел бы до весны ясак собрать я, братцы!» –
В огонь кору бросая, под нос себе бубнит.

«Чего сидишь, отец? – Айдар к нему подходит, –
И что тебя волнует в полночный тёмный час?
В каких глухих степях все мысли твои бродят, –
Не мог бы ты поведать печаль свою сейчас?»

«Тревожно мне, сынок, – Раиль ответил тихо, –
Весна не за горами, платить подходит срок.
Опять придёт в наш край расхлёстанное лихо,
А мы не раздобыли для них пушнину впрок».

«Оставь тоску, ата;й, добудем к сроку шкуры, –
Присел Айдар напротив, Раиля подбодрив, –
Попробуй изменить ты свой настрой понурый.
Вознаградят тех духи, кто будет терпелив.

Ты лучше расскажи про свой поход последний:
Как выбрался из вьюги и как нашёл тропу?»
«Я помню, что прошёл свой перевал передний,
Как вдруг услышал криком зовущую скопу.

Подумал вскользь: "Айда, мозгами пораскину",
Поняв, что это морок, продолжил снова путь.
Спустился дальше вниз и перешёл в долину –
Остолбенел внезапно, не в силах продохнуть.

Мне боль сковала грудь, не слушаются ноги,
Как будто бы примёрзли к землице сапоги.
И сплошь белым-бело, не разглядеть дороги, –
Взмолился я смиренно: "Таг-Э;зи, помоги!"

Мой разум помутнел – в сугроб я повалился.
Сквозь пелену светились звериные глаза.
В беспамятстве я был. Глядь, дома очутился!
Такие приключились той ночью чудеса!»

«Ну байки же, отец, что встретил ты алмыса!
Неужто так и было? Выкладывай, старик!
Быть может, вечерком ты пригубил кумыса?
Видать, не зная меры, залил за воротник».

С тоской сказал отец: «Ты мне договоришься!
Есть у собратьев наших неписанный закон:
С утра хлебни кумыс – стрелою устремишься,
А если ближе к ночи – хромой кобылы сон.

Пойдём, дружок, в постель, пора на боковую!
Нам ехать завтра утром ловушки проверять.
Заканчивай болтать, родной ты мой, впустую:
День ночи мудренее, давай ложиться спать!»

Принёс с собой рассвет туман и лёгкий ветер,
И солнце разливалось, как мёд, по бересте.
Чечётка залилась, согревшись в тёплом свете,
Вся матушка-природа настроилась к весне.
 
Загомонил аул, проснувшись с первой трелью,
Расшевелились люди, как пёстрые флажки.
Ватага малышни, предавшись вдруг веселью,
Посыпалась из дома скорей играть в снежки.

Мужчины с кропотцой всю упряжь проверяли,
Их жёнки вновь раздули в жилищах очаги.
Детишки всей гурьбой прутком гусей гоняли,
Скорняк из конской кожи варганил сапоги.

Каргаш был добряком, хотя слегка сварливым,
Все шкуры без изъяна сходили с дюжих рук.
Раилю с малых лет был другом справедливым,
И стал чуток похожим на сморщенный урюк.

Ругал он сорванцов, бежавших мимо с гвалтом.
А так как в свои годы негожим был ловцом,
Единственным, как есть, он выбрал вариантом
Покрыть лихую банду неласковым словцом.

И, пятым колесом, средь этой мелкой шкетни,
Случайно затесался вдруг парень молодой.
В деревне про него, меж тем, ходили сплетни,
Что он порой бывает не дружит с головой.

Видать, его удел был в прошлом незавидный.
Откуда взялся К;нек – увы никто не знал.
Но так-то тот малой вполне был безобидный,
Лишь бегал по аулу и к людям приставал…

Опять вот с утречка; с мальчишками носился,
К кому-то привязался и с радостью вопил:
«Медведя я нашел… Скажу, где схоронился!»
И палкой по деревьям до исступленья бил.

Такой вот беспредел творился каждодневно,
Но местные привыкли к чудачествам его.
Случалось, что порой он пропадал бесследно,
Потом же возвращался до схрона своего.

Дразнилась малышня, подхватывая хором:
«В берлоге Кунек сгинул – медведя не нашёл!»
Но он не накричит, ответит лишь с укором:
«Для вас я, шалунишки, за шишками пошёл!»

Запряг Айдар коней, с сестрой переглянулся.
«Давай возьмём малышку», – отца он попросил.
Заржал ретивый конь, пугливо встрепенулся.
«Ну, тише!» – встрял охотник, поводья ухватил.

«Добро! – сказал Раиль. – Поедем, коли хочешь,
Но путь лежит далёкий – устанешь, ты поди.
Все силы свои, дочь, в один момент расто;чишь,
А ты, Айдар, с сестрёнки два глаза не своди!»

Жангир собрал харчи, мешок на круп повесил.
Шаман к ним заявился, приветствуя рукой.
Тем утром Кара-Тош предельно был невесел, –
Предвестие дурное пришлось тому виной.

Намедни кам обряд провёл свой сокровенный,
И к духам через песню покорно он взывал.
На жертвенник он дар вознёс благословенный –
С готовностью овечку в закланье им отдал.

«Как вижу, жив-здоров? – шаман осведомился, –
Опять в места глухие на промысел идёшь?
Не очень добрый знак мне вновь вчера явился –
Ворона прилетела», – закончил Кара-Тош.

«Ты каждую весну беду нам всем пророчишь –
Когда иначе было? Видать, наш путь таков.
Грядущую напасть ты, Ка;мчы, не отсрочишь...»
Кивнул ему охотник: «Пока, и будь здоров!»

Ушёл шаман домой. Старик продолжил сборы.
Явился попрощаться любимый старый пёс –
Лохматый и большой, сильнее местной своры,
Обнюхал всем ладошки его шершавый нос.

Когда-то победил в смертельной схватке волка,
А справиться с Тайганом нельзя и вчетвером.
Теперь от старичка, к несчастью, меньше толка –
Ослеп на глаз он правый, затянутый бельмом.

Малышка, между тем, чесала хвост плутишке,
А мимо Кунек с дрыном некстати пробегал.
Пёс резко подскочил и кинулся к мальчишке –
Схватился за штанину, как демон зарычал!

Примчалась Ламига, закрыв оскал звериный, –
Тайган внезапно замер и хватку отпустил.
Ей руку облизнув, вилял хвостом с повинной,
Как будто извиняясь, он жалобно скулил.

Парнишка, во всю прыть, домой ретировался.
«И волка успокоит!» – заметил брат, смеясь.
Сестрёнку подсадив, на стремя он взобрался.
А пёс, поджавши ушки, пустился восвоя;сь.

Пришпорив лошадей, пошли они на запад:
Охотник вёз Жангира, Айдар был с Ламигой.
К полудню лишь они седалища расслабят –
В седле часа четыре пройдёт для них рысцой.

Дорога – словно нить, что связывает судьбы:
Одну приблизит встречу, другую отдалит.
Чтоб путников занять, хотя и на чуть-чуть бы,
Хорошая легенда путь длинный сократит.

«А почему, отец? – спросил Жангир пытливо, –
Назвали наши предки то место Золотым?»
Ушёл в себя старик, вдаль глянув молчаливо,
И перешёл к рассказу напевом горловым:

«Однажды, в оны дни, в краях этих исконных
Случился дикий голод, и мор косил людей.
В предгорьях и лесах, на пастбищах зелёных,
И на земле, и в небе не стало птиц, зверей.

Вот как-то раз домой охотник возвращался,
С пустыми он руками на лошади скакал.
Вдруг камень на пути, под деревом, попался –
Громадный самородок из золота лежал!

Вернулся он к семье, надеждой окрылённый,
Что сможет эту ценность на пищу обменять.
Аилы все прошел, но скуп народ лишённый...
Ни с чем домой явился, пытаясь грусть унять.

А в нём царила смерть: мертвы жена и дети.
Вдовец, объятый горем, поднялся на скалу.
В отчаяньи большом он бросил в волны эти
И слиток драгоценный, и сам упал во мглу.

С тех пор нарёк наш род то озеро Алтыном
Во знак тщеты; богатства пред бла;гами земли, –
Откашлялся Раиль, рассказ закончив сыну, –
И жертвенности духам, что дар тот принесли».

Оставшийся весь путь все притчу обсуждали,
Делились живо братья, как золотой свой фонд
На значимый предмет в мгновенье обменяли.
Вперед скакали кони в бескрайний горизонт…


Глава вторая. Звериный лик.

К зениту солнце шло, и лагерь приближался.
Вели беседу братья, чтоб время скоротать.
Сказал тогда Жангир: «Вот, я б не удержался –
На инструмент для ковки всё золото отдать!

Большой из глины горн, два молота железных,
Да с рогом наковальню, пробойник и чекан –
И лучшим кузнецом я б стал среди известных,
Прославится клинками наш захудалый стан.

Вот выкую пыча;к, набью рельеф чеканный,
Из кедра изготовлю с оплёткой рукоять.
Тебе преподнесу подарок, брат мой рьяный,
Чтоб мог ты на охоту его с собою брать!»

А брат же захотел литой кылы;ч джунгарский,
И чтоб клинок булатный его при взмахе пел,
Как будто в нём сидит дух воина бунтарский,
Что напитаться кровью при жизни не успел.

«Вот я бы сто голов скосил, взмахнув налево,
И столько же направо, – бахвалился Айдар, –
Весь воздух бы вскипал от хлёсткого напева,
Окутал белой дымкой врагов горячий пар!»

«Стоять!», – сказал Раиль и потянул поводья.
Застыли смирно кони, ноздрями поводив.
Уплыв, простёрлись вдаль охотничьи угодья –
Седое краснолесье, густой лесной массив.

Вот спешилась семья, поев перед походом,
Немного отдохнули, перевели свой дух,
И двинулись в тайгу, но уже пешим ходом,
На привязи оставив четвероногих двух.

Ступая неспеша, бредёт Раиль безмолвно.
Скрипит под сапогами, проламываясь, наст.
Кедровка из гнезда зовёт самца любовно,
И пёстрый дятел с трелью особенно горласт.

А вслед за стариком гуськом плетутся дети –
Ребячатся мальчишки, и смех не сходит с лиц.
Слегка искрится снег на солнечном отсвете,
Малышка тут как дома, внимает песням птиц.

Вгляделась Ламига в большие кроны кедров,
Заметила там шишку в сверкающей хвое;.
Довольно высоко – примерно десять метров –
Висит там сиротливо в шершавой чешуе.

А братья, веселясь, друг с другом вечно споря,
Взялись соревноваться, кто шишку ту собьёт.
Жангир достал пращу, под нос тихонько вторя:
«Пусть камень этот точно по цели попадёт!»

Верёвку раскрутил на редкость филигранно,
И камень прямо в крону он ловко запустил.
Хороший был бросок, буквально без изъяна, –
Но шишку лишь немного по краю зацепил.

Расстроился Жангир, надул с досадой губы,
Пращу в мешок припрятал, и дальше отошёл.
Айдар достал стрелу и, сжав покрепче зубы,
Прицелился мгновенно – и выстрел произвёл.

Она попала в цель. На радостях мальчишка
Забрал трофей бесценный, что угодил на снег.
«Пустая, – молвил брат, вручив её малышке, –
«Зато ты можешь сделать прекрасный оберег».

К Айдару подбежав, сестра к нему прижалась,
Признательной улыбкой ответила, искрясь.
С подарком весь свой путь она не расставалась –
Как будто не встречала тех шишек отродясь!

Охотник помрачнел, всё дальше продвигаясь,
Ни соболь не попался, ни мелкий горностай.
Все плашки осмотрел, ворча под нос и маясь,
Лишь в петли пара зайцев попала невзначай.

«Э-эх! – вздохнул Раиль, – порожние ловушки.
Как будто кто отвадил от мест сих соболей...
Обходят за шесть вёрст бездушные зверушки –
Наверно, постарался Шаны;р тут, прохиндей».

«Не унывай, отец, придёт в наш дом везенье!» –
Охотника смурного сын младший прибодрял.
Прервался вдруг Жангир и замер на мгновенье,
Прислушался он к ветру и руку вверх поднял.

«Оттуда, – бросил он, – где пихтовый валежник,
На птичий свист похожий, доносит ветер крик.
Забавится, глумясь, зловредный дух-насмешник,
А вдруг нам на удачу в ловушку зверь проник?»

Раиль нахмурил бровь: «Я тоже что-то слышу...
Была там вроде плашка у старенькой сосны.
Давайте-ка, мальцы, взойдём на холм повыше,
Пока что эти вскрики мне напрочь не ясны».

На корточки присев, раскрыл старик котомку,
И вытащил из ножен чернёный свой пычак.
По лезвию провёл, проверив пальцем кромку,
Погладил рукоять он и молча сжал в кулак.

Взобравшись второпях, на низенький пригорок,
Сквозь высохшие сучья протиснулись ловцы.
Под рухнувшим бревном, от выбитых распорок,
Раздался тонкий возглас с налётом хрипотцы.

Поднял тот гнёт Раиль – и взгляду не поверил:
От страха содрогался там маленький комок.
В попытках зарычать он моську вдруг ощерил,
Попробовал подняться, но так, увы, не смог.

С глазами был малыш, как льдинки, голубыми,
И пятна обрамляли сплошь дымчатый окрас.
Старик не представлял, что явится пред ними –
Котёнок неокрепший, малютка снежный барс.

Он звал на помощь мать, пронзительно мяукал,
Та в соснах наблюдала в пятнадцати шагах.
Мурлыкая в ответ, бросалась в каждый угол –
Приблизиться боялась при чуждых ей гостях.

Малыш, пытаясь встать, кору вокруг царапал.
Поднял его охотник и выдал свой вердикт:
«Похоже, повредил наш барс в ловушке лапу.
И что с тобою делать, бедовый ты реликт?»

Айдар тут предложил: «Давай, отец, прикинем –
У нас на местном торге мех ирбиса ценней.
Сменяем мы потом, коль шансом не преминем,
Пушистого барсёнка на двадцать соболей.

Быть может, повезёт – и мать его подстрелим:
Ещё в три раза больше получим мы доход.
Враз выплатим ясак, и стан свой не обделим –
Обрадуется вести весь наш честной народ!»

С досадой дед вздохнул и сына образумил:
«Вот будь ты помудрее, как и в подсчётах скор, –
На этот скверный шаг меня б не надоумил,
И ведал бы, что ирбис – хранитель чтимый гор.

Священный это зверь – от тьмы он защищает,
И путников заблудших до дома проведёт.
Кто алчностью пали;м всех барсов истребляет,
Тот гнев когорты духов на шею навлечет».

«Прости меня, отец», – ответил тот смущённо,
На руки взяв барсёнка, с заботой осмотрел.
Ослабшим был малыш и сильно истощённым –
Наверно, пару суток под плашкой просидел.

Жангир нашёл ремни в своей походной сумке,
Потом в округе прутик потоньше отыскал.
И, тряпкой обернув, по простенькой задумке,
Он к лапке перебитой покрепче примотал.

«Ну всё, – вздохнул малец, стянув умело узел, –
Срастутся твои кости с пришествием весны.
Теперь, – впиваясь вдаль, глаза свои он сузил, –
Доставить тебя к маме быстрее мы должны».

Ну а барсиха-мать всё взгляд с них не сводила,
Янтарные бурка;лы светились сквозь туман.
В тени, недвижно встав, к хребтам не уходила –
Ждала, когда отпустит котёнка мальчуган.

Девчушка в стороне за действом наблюдала –
Сжималось её сердце от жалости к зверью.
Чем ирбису помочь, к прискорбию, не знала,
Лишь ближе прижимала ту шишечку свою.

Сочувствие и страх всё больше разрастались,
Иного мира отзвук блуждал над головой.
Как листья на ветру, шулму;сы тут шептались,
Влекуще предлагая отправиться с собой.

Туман из-под земли поднялся к верху, чёрный,
И вихрем закрутился, взлетая ввысь столбом.
Он облик приобрёл родимый, но притворный, –
Вдруг матушка предстала в обличии земном.

«Малышка Ламига… – звучал знакомый голос, –
Пойдём со мною, детка, в пристанище теней».
Лукавство распознав, дочь с мороком боролась,
Но что-то непреклонно тянуло крошку к ней.

Представился на миг девчонке мир подземный,
Где Э;рлик правил балом, владыка мира тьмы.
По правилам своим тут жил предел нетленный,
И был он порожденьем всех бедствий и чумы.

Зелёный небосвод сверкал зловещим светом,
Окутывал он пустошь с пожухлою травой.
В глубинах мрачных вод скользили силуэты –
Там грешники томились за выбор роковой.

Осмелюсь разъяснить, что это наважденье
Явилось лишь малышке, семейство миновав.
Для них же Ламига тряслась в оцепененьи,
При этом своих близких смертельно напугав.

Покинул её кут, поддавшись власти духов,
Но пробыл там недолго, с шулмусами борясь.
Те тоже непросты и, быстренько прочухав,
Путь к телу ей закрыли, как ястребы кружась.

Не зная, как сбежать от сущностей нечистых,
Двойник тот бестелесный решение нашёл –
В барсёнка, что сидел на веточках смолистых,
Не медля ни секунды, решительно вошёл.

И столь безумный план сработал безупречно –
Был ирбис под защитой великого Тенгри;.
И духи, отступив, вернулись в холод вечный,
Девчонка же бездушной осталась изнутри.

А плоть её жива, но с куклой лишь сравнима –
Стеклянными глазами смотрела в пустоту.
Раскинулась в снегу, как камень, недвижима,
Образовав средь близких сплошную суету.

Не вспомнила семья в такой неразберихе,
Что маленький подранок остался в стороне.
На пользу то пошло находчивой барсихе –
Зря времени не тратя, подкралась в тишине.

Пройдя весь лабиринт запутанных развилок,
Рывком она покрыла отрезок в пять шагов.
Мгновенно пострельца схватила за загривок –
В деревьях затерялась, и был малыш таков.

Вот солнце, спрятав диск, за горы покатилось;
Охотник громко цокал и ехал всё быстрей.
Добраться до темна компашка вся стремилась –
И всадники с азартом пришпорили коней.

А вот и милый дом встречает их радушно.
Раиль на землю спрыгнул и дочь на руки взял.
Соседи подошли, крутясь неравнодушно,
Жену старик негромко на помощь подозвал.

Без слов она пришла, поняв всё невербально.
Ответ его читался в безжизненных глазах.
Он, горестно вздохнув, сказал жене печально:
«Оставила нас дочка, гостит в чужих мирах».

А воздух чист и свеж, земля питалась влагой.
Проталины чернели у кедров вдоль ручьёв.
Сидел детёныш-барс под высохшей корягой,
Пил воду у протоки, встав дальше от краёв.

Прошло недели две – весна в права вступала.
Бежал поток игриво под тонкой кромкой льда.
Встряхнулась Ламига, за ушком почесала,
С кокетством покрутила хвостом туда-сюда.

Усевшись у ручья, всмотрелась в отраженье –
Она уже привыкла, что видит каждый день:
Два глаза голубых – больших, на умиленье,
И мордочка смешная, где ушки набекрень.

Срослась на лапке кость, но бегав неуклюже,
Не мог пока вернуться барс в логово в горах:
От хищников больших, что шастали снаружи,
В расщелине глубокой он прятался в камнях.

А под покровом тьмы мать пищу приносила –
Увы, поймать баранов детёныш не горазд.
С рычаньем Ламига клыками плоть точила –
Ведь голод – он не тётка, и пирожка не даст.

В зверином естестве все чувства обострились –
Всё видят ночью барсы, как и при свете дня.
И шорохи мышей, что в норках копошились,
Серьёзно досаждали, их чуткий слух дразня.

А гибкость вертушка; – природная пружина –
Теперь могла девчушка кульбиты исполнять:
Пластично изогнуть свою кошачью спину,
Так, чтоб в ушко; иголки спокойно пролезать.

Вот снег везде сошёл, настал конец апреля.
На склон вернулись барсы у горного хребта.
И в сумерках таясь, на зайца взгляд нацеля,
Как выследить свой завтрак учила мать кота.

С уступа на уступ он прыгал несравненно,
Используя при этом свой хвост как балансир.
А ви;бриссы во тьме служили барсу верно –
Без компаса в пространстве нашёл ориентир.

Пищуху там поймав, в пещеру возвратились.
Отведав мяса дичи, ложились спать к утру.
Малышке здесь всегда места родные снились –
Скучала очень сильно по шумному двору.

«Ну нету сапогов!» – ворчал Каргаш несносно,
Заказчиков культурно он с миром посылал.
На просьбы горемык, что в ножки пали слезно,
Он просто с сожаленьем плечами пожимал.

«Вот были ж времена, – вновь начал он тираду, –
Трудился я в скорняжной, отдав остатки сил,
Не сетовал на жизнь, мне было лишь в отраду,
Что ремеслом нелёгким я пользу приносил.

Внынь редких соболей мешками мне тащили,
Сейчас две тощих белки лежат – твою етить!
Вот просит люд, чтоб им обновочки пошили, –
Мне не из чего сделать, им нечем заплатить!

Черствеют без скребка натруженные руки,
Сижу весь день в каморке, как одинокий сыч,
Лишь небо я копчу, морясь от дикой скуки, –
Стал миру бесполезен усохший старый хрыч!»

Разгуливал Айдар, в раздумья погрузившись,
Услышал мимоходом ворчанье скорняка.
Был парень нелюдим, от всех отгородившись,
Но всё ж решил утешить немного старика:

«Помилуй, дед Каргаш! Давно не выбирались.
И как сестра очнётся, вернёмся снова в лес.
Вдвоём пойти на лис с Жангиром собирались,
Отец такую вольность пресёк нам наотрез.

На зорьке мы коней с братишкой снаряжали –
Пришёл некстати Кунек, дурниной вереща.
Те вопли, как набат, всех сполохом подняли,
А вслед за тем поймали отцовского леща».

Ремесленник сперва весь смехом изошёлся,
Потом с неодобреньем бородку почесал,
С Айдаром по мосткам недалеко прошёлся
И парню в назиданье он пару слов сказал:

«Ты молод и горяч, мой неуёмный мальчик,
Да в щедрости душевной тебе не отказать,
Но больно суетлив, как беспокойный зайчик,
И бегаешь по кругу, не в силах подождать.

И нас с твоим отцом я помню безрассудных,
Мы в молодости как-то попали в переплёт.
Не будь у нас тогда предчувствий обоюдных,
Кто б знал, куда дорожка кривая приведёт.

Не принимай, сынок, невзвешенных решений.
Головушку холодной держи ты на плечах.
Не брезгуй подвергать всё критике сомнений, –
Уходят очень рано, кому не ведом страх».
 
Мальчишка поспешил ответить в оправданье:
«Мы только захотели с припасами помочь.
Придёт расплаты час – джунгары в наказанье
Спалят нам всю деревню и уберутся прочь.

Сестрёнка до сих пор как будто бы не с нами –
Живёт она и дышит, но нет в глазах искры.
Нахлынет вдруг печаль, и сложно временами
Мне выбраться из плена неистовой хандры.

Порой стихийный гнев весь разум затмевает,
Досада, что не в силах я всё предотвратить.
Чтоб камень этот снять – охота лишь спасает,
Но нас отец не может без свиты отпустить.

Растрогался Каргаш столь честными словами
И по плечам Айдара похлопал с теплотой:
«Сынок, не забывай, что старый лапоть с вами –
И, чтобы не случилось, пойду за вас горой!

На то, что я брюзжу, не обращай вниманья,
Ведь я от скуки маюсь, к безделью не привык
И, также как и ты, люблю в делах старанье.
А коль идёт всё лесом – тогда и мне кирдык!

Стяжательство людей неспешно развращает,
И, больше чем нам нужно, себе не стоит брать.
В лесу Шаныр-ээзи; оплошность не прощает –
Вот так и рассердилась на нас природа-мать.

Джунгарские послы на гибель нас толкнули,
Ясаком непомерным загнав в стальной капкан.
Вопрос чтоб исчерпать – ара;ку б навернули,
Коль лично не прибудет сюда с визитом хан.

Вот будто снежный ком всё разом навалилось,
И без любимой дочки мой друг совсем сдаёт.
Я ду;хам помолюсь, чтоб чудо всё ж случилось, –
Надеюсь, вашу крошку шаман домой вернёт.

Но хватит о плохом! Вновь дед разговорился...
Ты только дай мне волю – могу и день вещать.
Сходил бы ты, сынок, с друзьями порезвился.
Вон У;лмас тебе машет – не буду вам мешать».

Устроившись в тени – под тоненькой осинкой,
Юница с нежным взглядом сидела в стороне.
Чертила на песке, водя вверх-вниз тростинкой,
С густою кроной древо, что грезилось во сне.

В цвету столь ранних лет, как истинная леди,
Носила Улмас платье в расшитых лоскутах;
Приглядна на лицо – с оттенком тёплой меди,
А скулы воздымались, как пики на хребтах.

И чёрные, как смоль, струились шёлком косы,
На голове сплетённый из пряных трав венок.
Миндальные глаза, как лунный серп, раскосы,
И шёл ей, как Айдару, шестнадцатый годок.

«Уже растет полынь? – подсел он с нею рядом. –
Как травница ты пахнешь, что делала отвар».
«Сегодня нарвала! – блеснула Улмас взглядом. –
А ты, гляжу, с Каргашем якшаешься, Айдар?»

«Мне жалко старика – с отцом они как братья.
В последнее он время немножко подраскис –
И сплошь на всех летят бессчётные проклятья,
Как будто груз тяжёлый над головой навис».

«А как там Кара-Тош? – спросил он у деви;цы. –
Мне кажется он в бубен под утро снова бил».
В то время старый кам взял Улмас в ученицы;
В обрядах беспрерывных не оставалось сил.

«Уже десятки раз он в нижний мир спускался,
Но маленькой девчонки всегда терялся след.
Без страха наш шаман с шулмусами сражался,
Сказал, среди нечистых твоей сестрёнки нет.

Выходит, до сих пор блуждает в нашем мире.
Хоть это невозможно, но есть один нюанс:
Не скрыться просто так от Эрлика проныре –
Нужна ей оболочка, чтоб сохранить баланс.

Айдар оторопел и день злосчастный вспомнил,
Он девушке в деталях про барсов рассказал.
Исчез подспудный страх, что душу его сомнил,
И парень с облегченьем подругу приобнял.

«Теперь, – он ликовал, – узнали что нам делать!
Пойдем скорей к шаману, и скажем, что да как».
«Постой, хочу сперва всё тщательно разведать.
Старик пусть отдыхает, он малость подразмяк».

«Раз нужно, подождём, – парнишка ей ответил, –
Спасибо тебе, Улмас, за твой бесценный дар!»
Её смущенный взгляд мельком он заприметил,
А на щеках юницы вдруг всполыхнул пожар.

Айдар всё продолжал подшучивать беззлобно:
«Ты думала, подруга, как только подрастёшь,
Что с бременем своим ты будешь не способна
Найти любовь всей жизни, семью не заведёшь?»

Вся вспыхнула она, локтём под бок толкнула:
«Молчи скорее, глупый! Так духи предрекли!»
Тоска в её глазах в мгновенье промелькнула:
«Пал на меня их выбор, другим пренебрегли».

Вокруг кипела жизнь, всё мимо проносилось,
Кто бе;столку слонялся, кто плёлся по делам.
Но время лишь для них сейчас остановилось, –
Как будто б разделили тот жребий пополам.

«Мне кажется, иль нет, – сегодня как-то тихо? –
Заметил между делом взволнованный Айдар. –
Не слышно здесь с утра горластенького психа:
Куда вдруг Кунек сгинул, и с ним его хабар?»

«Едва забрезжил свет – отправилась я к сопке
Нарвать себе полыни. Вдруг вижу вдалеке:
Наш странноватый друг шагал себе по тропке,
Он нёс свои пожитки в холщовом узелке».

Куда ж он уходил – домыслить всё пытались,
Но мнения сходились: мотив был непростым.
Ещё чуть поболтав, на том и распрощались –
Решил тогда парнишка наведаться к родным.

Несчастных стариков он вестью обнадёжил,
Шаману предстоял же сложнейший ритуал:
Опять ему всю ночь придётся лезть из кожи –
Ведь он без остановки по пять часов камлал.

Стояла Армангуль, сложив в молитве руки.
Раиль у изголовья, чуть сгорбившись, сидел.
Иссохли их сердца от длительной разлуки,
Отец и вовсе с горя, как простынь, побелел.

Жангир в аил зашёл: он с кузницы вернулся.
Айдар подсел к малышке, погладил лоб рукой.
Смотрел на Ламигу и с грустью улыбнулся:
«Скорее возвращайся ты, странница, домой!»

Продолжение следует