Комната с Двумя Окнами

Моя комната — моё убежище, мой храм и моя темница. Она находится на последнем этаже старого доходного дома, под самой крышей, где голуби воркуют о своих нехитрых тайнах. Но главная её особенность не в высоте и не в старинной лепнине на потолке, а в том, что в ней два окна, глядящих в два совершенно разных мира.

Первое окно, широкое, почти во всю стену, выходит на шумную городскую площадь. С раннего утра и до поздней ночи под ним кипит жизнь — яркая, стремительная, оглушающая. Снуют экипажи, торопятся по своим делам купцы, смеются барышни в модных шляпках, кричат разносчики газет. Этот вид подобен живому, дышащему роману, где каждую минуту разворачивается новая сцена, плетутся интриги, вспыхивают и гаснут мимолётные страсти. Я могу часами стоять у этого окна, вглядываясь в лица, угадывая судьбы, впитывая в себя энергию толпы. Этот мир манит, зовёт стать его частью, раствориться в его многоголосом хоре. Он дарит мне рифмы для стихов о битвах и свершениях, о блеске балов и горечи разлук.

Но стоит мне сделать всего несколько шагов вглубь комнаты, как я оказываюсь у второго окна. Оно узкое, высокое, и выходит в тихий, замкнутый дворик-колодец. Стены его густо увиты старым плющом, а на дне, в щербатой кадке, упрямо цветёт одинокая герань. Здесь время, кажется, застыло. Сюда не долетает грохот площади, лишь изредка доносится приглушённый звон церковного колокола или шёпот ветра в листве. В этом дворике нет событий, нет драмы. Есть лишь покой, созерцание и тишина. Солнечный луч, пробравшийся сюда в полдень, — уже целое событие. Капля дождя, медленно скользящая по стеклу, — откровение. Этот мир учит меня вслушиваться не в шум голосов, а в биение собственного сердца. Он дарит мне строки о вечности, о нежности, о том, что сокрыто от посторонних глаз.

Долгое время я жила, разрываясь между этими двумя окнами, этими двумя мирами. Мне казалось, что я должна выбрать. Либо броситься в кипучий водоворот жизни на площади, стать частью её блеска и суеты, либо навсегда затвориться в тишине внутреннего дворика, посвятив себя лишь созерцанию и тайным движениям души. Этот выбор мучил меня, ибо, отдавая предпочтение одному, я чувствовала, что предаю и теряю другую, не менее важную часть себя.

Я садилась за письменный стол, что стоит ровно посередине комнаты, и чистый лист бумаги казался мне полем битвы. Строки, рождённые у шумного окна, были полны огня, но им не хватало глубины. Стихи, написанные под влиянием тихого дворика, были мудры, но лишены живой крови. Моя душа металась, не находя гармонии.

Но однажды, в час предзакатного солнца, когда свет, льющийся из обоих окон, смешался в комнате, создавая причудливую игру теней, я вдруг поняла. Мне не нужно выбирать. Суть не в выборе, а в соединении. Ведь и я сама — такая же комната с двумя окнами. Во мне есть и любовь к шумному, яркому миру, и жажда уединения и тишины. Я могу быть частью толпы и одновременно хранить в себе сокровенный покой. Могу смеяться громче всех на балу, а после, вернувшись домой, плакать над печальной книгой.

С тех пор я пишу свои стихи, сидя ровно посередине. Я пытаюсь сплести в единое целое грохот экипажей и шелест плюща. Соединить в одной строфе блеск случайной улыбки незнакомца на площади и мудрую тишину старых камней во дворе. Я поняла, что истинная поэзия, как и истинная жизнь, рождается на границе этих двух миров. И самое большое счастье — это не выбрать одно окно, но иметь возможность смотреть в оба. Любить весь этот огромный, суетливый мир и находить бесконечное утешение в тихих объятиях того единственного, кто видит оба окна твоей души и понимает тебя без единого слова.