Клоун

На паперти стоя голодный еврей,
Оскал убирает в бумажник.
Не может пустить босой лицедей
Злого себя на праздник.

Танцует и плачет дурак-неваляшка,
От голода стонут жилы,
И думает бедный добряк-дуралей,
От чего же он не мужчина?

Почему не может достать свой оскал
И кому-нибудь вмазать умело?
Он бы может быть даже еду отобрал,
Вот бы только начать это дело.

Вот бы только решиться, шагнуть за черту,
Где стыд превращается в силу.
Но в сердце привычка - кормить темноту,
И верить, что благочестивый.

Его тоненький образ - обугленный плащ,
Что рвётся от каждого взгляда.
А внутри у него - не огонь и не страх,
А какая-то серая вата.

Он бы мог, он бы встал, он бы крикнул "довольно!" -
Да язык прирос к тишине.
И в утробе урчит не столько от голода,
Сколь от жажды быть кем-то в толпе.


Рецензии